Неточные совпадения
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора
поднимаются на цыпочки от
сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
Не помня — как, она
поднялась по трапу в
сильных руках Грэя.
Самгин оглядывался. Комната была обставлена, как в дорогом отеле, треть ее отделялась темно-синей драпировкой, за нею — широкая кровать, оттуда доносился очень
сильный запах духов. Два открытых окна выходили в небольшой старый сад, ограниченный стеною, сплошь покрытой плющом, вершины деревьев
поднимались на высоту окон, сладковато пахучая сырость втекала в комнату, в ней было сумрачно и душно. И в духоте этой извивался тонкий, бабий голосок, вычерчивая словесные узоры...
Он сознавал, что в нем
поднимается, как температура, некое
сильное чувство, ростки которого и раньше, но — слабо, ощущались им.
Все смолкло. Одни кузнечики взапуски трещали
сильнее. Из земли
поднялись белые пары и разостлались по лугу и по реке. Река тоже присмирела; немного погодя и в ней вдруг кто-то плеснул еще в последний раз, и она стала неподвижна.
По мере того как мы шли через ворота, двором и по лестнице, из дома все
сильнее и чаще раздавался стук как будто множества молотков. Мы прошли несколько сеней, заваленных кипами табаку, пустыми ящиками, обрезками табачных листьев и т. п. Потом
поднялись вверх и вошли в длинную залу с таким же жиденьким потолком, как везде, поддерживаемым рядом деревянных столбов.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то, что они делают… Нет, вот, говорят, бомбы выдумали и баллоны. Да,
подняться на баллоне и посыпать их, как клопов, бомбами, пока выведутся… Да. Потому что… — начал было он, но, весь красный, вдруг еще
сильнее закашлялся, и кровь хлынула у него изо рта.
На задаваемые вопросы он объяснил, что, если в тихую погоду туман
поднимается кверху и при этом бывает
сильное эхо, непременно надо ждать затяжного дождя.
Оба моих проводника объяснили мне, что, если во время штиля туман вдруг перестает моросить и начинает
подниматься кверху и если при этом раскатистое эхо исчезает, надо ждать весьма
сильного дождя.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более удалялись от моря (вероятно, имело место и то и другое), но только заметно день удлинялся и климат сделался ровнее.
Сильные ветры остались позади. Барометр медленно
поднимался, приближаясь к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С), днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°С.
По наблюдениям староверов, если на западе в горах небо чистое — погода будет тихая, но если с утра там
поднимаются кучевые облака — это верный признак
сильного северо-западного ветра.
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной пылью. С восходом солнца
поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и
сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
А иуда Петро чтобы не мог
подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз бы самого себя, а кости его росли бы, чем дальше, больше, чтобы чрез то еще
сильнее становилась его боль.
Поднялись. Темно. Остановились у двери. Рудников попробовал — заперто. Загремел кулачищем так, что дверь задрожала. Молчание. Он застучал еще
сильнее. Дверь приотворилась на ширину железной цепочки, и из нее показался съемщик, приемщик краденого.
Отзыв он повез в город лично. Прислуга вытащила из сундуков и принялась выколачивать военный мундир с эполетами, брюки с выпушками, сапоги со шпорами и каску с султаном. Развешанное на тыну, все это производило
сильное впечатление, и в глазах смиренной публики шансы капитана сильно
поднялись.
Летает он очень проворно и неутомимо; машет крыльями с такою быстротою, что производит резкий и
сильный шум своим полетом, особенно
поднимаясь с земли.
Едва только черкнет заря, несмотря на довольно еще
сильную темноту, куропатки
поднимаются с ночлега, на котором иногда совсем заносит их снегом, и прямо летят на знакомые гумна; если на одном из них уже молотят, — что обыкновенно начинают делать задолго до зари, при свете пылающей соломы, — куропатки пролетят мимо на другое гумно.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм.
Сильный ветер подымал тучи снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже
подымется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
Я хотел было
подняться и сесть, но почувствовал
сильную истому и ломоту в костях.
Осенью озеро ничего красивого не представляло. Почерневшая холодная вода била пенившеюся волной в песчаный берег с жалобным стоном, дул
сильный ветер; низкие серые облака сползали непрерывною грядой с Рябиновых гор. По берегу ходили белые чайки. Когда экипаж подъезжал ближе, они
поднимались с жалобным криком и уносились кверху. Вдали от берега сторожились утки целыми стаями. В осенний перелет озеро Черчеж было любимым становищем для уток и гусей, — они здесь отдыхали, кормились и летели дальше.
Поднимаясь от гумна на гору, я увидел, что все долочки весело зеленели сочной травой, а гривы, или кулиги, дикого персика, которые тянулись по скатам крутых холмов, были осыпаны розовыми цветочками, издававшими
сильный ароматический запах.
Мать опять отпустила меня на короткое время, и, одевшись еще теплее, я вышел и увидел новую, тоже не виданную мною картину: лед трескался, ломался на отдельные глыбы; вода всплескивалась между ними; они набегали одна на другую, большая и крепкая затопляла слабейшую, а если встречала
сильный упор, то
поднималась одним краем вверх, иногда долго плыла в таком положении, иногда обе глыбы разрушались на мелкие куски и с треском погружались в воду.
Когда все было готово и все пошли прощаться с покойником, то в зале
поднялся вой, громко раздававшийся по всему дому; я чувствовал
сильное волнение, но уже не от страха, а от темного понимания важности события, жалости к бедному дедушке и грусти, что я никогда его не увижу.
Чем выше все они стали
подниматься по лестнице, тем Паша
сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке, с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Герой мой не имел никаких почти данных, чтобы воспылать
сильной страстию к Мари; а между тем, пораженный известием о любви ее к другому, он на другой день не
поднимался уже с постели.
Что-то бодрое и
сильное ликовало там сейчас, за пределами Прозоровского флигелька, где зелеными кружевами
поднимались шпалеры акаций и сиреней, круглились зелеными шапками липы и сквозили на солнце прорезными вершинами мохнатые стройные ели.
Он
поднялся на ноги, темный,
сильный. Лицо его потускнело, борода вздрогнула, точно он неслышно щелкнул зубами, и продолжал пониженным голосом...
— Законы статистики везде одинаковы, — продолжал Николай Петрович солидно. — Утром, например, гостей бывает меньше, потому что публика еще исправна; но чем больше солнце
поднимается к зениту, тем наплыв делается
сильнее. И, наконец, ночью, по выходе из театров — это почти целая оргия!
Она нежно улыбалась издали Александру. С каждым движением лодки к берегу грудь ее
поднималась и опускалась
сильнее.
— Ты ошибаешься! Без поощрений гораздо
сильнее влюбляются! — полувоскликнула Муза Николаевна, и так как в это время занавес
поднялся, то она снова обратилась на сцену, где в продолжение всего второго акта ходил и говорил своим трепетным голосом небольшого роста и с чрезвычайна подвижным лицом курчавый Жорж де-Жермани, и от впечатления его с несколько приподнятыми плечами фигуры никто не мог избавиться.
Как ни скрыта для каждого его ответственность в этом деле, как ни сильно во всех этих людях внушение того, что они не люди, а губернаторы, исправники, офицеры, солдаты, и что, как такие существа, они могут нарушать свои человеческие обязанности, чем ближе они будут подвигаться к месту своего назначения, тем
сильнее в них будет
подниматься сомнение о том: нужно ли сделать то дело, на которое они едут, и сомнение это дойдет до высшей степени, когда они подойдут к самому моменту исполнения.
«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и
сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то
поднялся, в последний раз, высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…
Если погода стоит жаркая и солнечная то еще в исходе июля рыба
поднимается высоко и держится под навесом трав, преимущественно широколистных, что продолжается в августе и даже в сентябре — до наступления холодного времени; впрочем, рыба опускается не столько от холодной погоды, как от дождей и
сильных ветров: вообще, крупная рыба держится глубже мелкой.
У Лиды опять потекли слезы, она отвернулась и вдруг зарыдала так громко, что Костя вздрогнул и
поднялся с места в
сильном смущении.
Известно, что крайности отражаются крайностями и что самый
сильный протест бывает тот, который
поднимается, наконец, из груди самых слабых и терпеливых.
Казалось, что все они только за тем
поднимаются в серую высоту, чтобы
сильнее упасть оттуда на дома, деревья и на землю.
Сильный запах
поднялся отовсюду…
И временами успокаивалась, а минутами в прозрении сердца ощущала столь
сильную тревогу, что к горлу
поднимался крик — то ли о немедленном ответе, то ли о немедленной помощи.
При появлении этого кресла ситец, поглотивший Маню, заворошился еще
сильнее; из него
поднялись две красноватые руки, взмахнули на воздухе и опять утонули в складках, а насупротив их показалась пара других, более свежих рук, и эти тоже взмахнули и также исчезли в ситцевой пене.
Мы долго блуждали по петербургской слякоти. Была осень. Дул
сильный ветер с моря.
Поднималась кода. Мы побывали на Дворцовой набережной. Разъяренная река пенилась и охлестывала волнами гранитные парапеты набережной. Из черной пропасти, в которой исчезал другой берег, иногда блестела молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжелый удар: в крепости палили из пушек. Вода прибывала.
Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по пояс
поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как
сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались.
Мы подошли к небольшому домику в пять окон, до нас донеслись звуки рояля и певший что-то мужской приятный голос; потом послышался очень
сильный кашель, продолжавшийся все время, пока мы
поднимались по небольшой лесенке в сени и раздевались.
Радуясь предстоящему бегу, Изумруд рванулся было вперед, но, сдержанный
сильными руками,
поднялся лишь немного на задних ногах, встряхнул шеей и широкой, редкой рысью выбежал из ворот на ипподром.
Уже с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё
сильнее и
сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер
поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Холодный осенний дождь — «забойный», как называют его поселяне, полил
сильнее и
сильнее. В одно мгновение вся окрестность задернулась непроницаемою его сетью и огласилась шумом потоков, которые со всех сторон покатились, клубясь и журча, к реке. Мужички
поднялись с лавки и подошли к воротам.
А из саду все
сильней и слаще
поднималась пахучая свежесть ночи, все торжественнее становились звуки и тишина, и на небе чаще зажигались звезды.
К часу ночи на дворе
поднялся упорный осенний ветер с мелким дождем. Липа под окном раскачивалась широко и шумно, а горевший на улице фонарь бросал сквозь ее ветви слабый, причудливый свет, который узорчатыми пятнами ходил взад и вперед по потолку. Лампадка перед образом теплилась розовым, кротко мерцающим сиянием, и каждый раз, когда длинный язычок огня с легким треском вспыхивал
сильнее, то из угла вырисовывалось в золоченой ризе темное лицо спасителя и его благословляющая рука.
С реки
поднимается сырость,
сильнее слышен запах гниющих трав. Небо потемнело, над городом, провожая солнце, вспыхнула Венера. Свинцовая каланча окрасилась в мутно-багровый цвет, горожане на бульваре шумят, смеются, ясно слышен хриплый голос Мазепы...
Встрепенувшись от холода и росы, жаворонок, спавший за кочкой вне ограды, вдруг
поднялся от земли и, кинувшись вверх, точно камень, брошенный
сильной рукой, посыпал оттуда яркой, нежной, веселой трелью.
Моряк выслал шесть, и мера эта оказалась вовсе не излишней; от
сильного мороза и слабых тулупов две лучшие кормилицы, отправленные на пятый день после родов, простудились, и так основательно, что потом, сколько их старуха птичница не окуривала калганом и сабуром, все-таки водяная сделалась; у третьей на дороге с ребенком родимчик приключился, вероятно от дурного глаза, и, несмотря на чистый воздух и прочие удобства зимнего пути, в пошевнях он умер, не доезжая Реполовки, где обыкновенно липовские останавливались; так как у матери от этого молоко
поднялось в голову, то она и оказалась не способною кормить грудью.