Неточные совпадения
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего
леса и он увидел вверху, внизу,
над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей
лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из
леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда
поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Волга задумчиво текла в берегах, заросшая островами, кустами, покрытая мелями. Вдали желтели песчаные бока гор, а на них синел
лес; кое-где белел парус, да чайки, плавно махая крыльями, опускаясь на воду, едва касались ее и кругами
поднимались опять вверх, а
над садами высоко и медленно плавал коршун.
Он любовался прекрасным днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями, в которых везде ходили мужики за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями,
над которыми
поднимались жаворонки, и
лесами, покрытыми уже, кроме позднего дуба, свежей зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что было что-то неприятное, и когда он спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика о том, как немец хозяйничает в Кузминском.
Как реакция после напряженной деятельности, когда надо было выиграть время и заставить себя преодолеть усталость, чтобы дойти до
лесу, вдруг наступил покой и полный упадок сил. Теперь опасность миновала. Не хотелось ничего делать, ничего думать. Я безучастно смотрел, как перемигивались звезды на небе, как все новые и новые светила, словно алмазные огни,
поднимались над горизонтом, а другие исчезали в предрассветной мгле.
Лес, еловый и березовый, стоял на болоте, верстах в трех от слободы. Обилен сухостоем и валежником, он размахнулся в одну сторону до Оки, в другую — шел до шоссейной дороги на Москву, и дальше, за дорогу.
Над его мягкой щетиной черным шатром высоко
поднималась сосновая чаща — Савелова Грива.
В синем небе висел измятый медный круг луны, на том берегу от самой воды начинался
лес, зубцы елей напоминали лезвие огромной пилы;
над землянкой круто
поднимался в гору густой кустарник, гора казалась мохнатой, страшной, сползающей вниз.
Гордо поднимали свои пирамидальные вершины столетние поседевшие ели; воздушными стрелками, как готические башенки, летели прямо в небо молодые бархатные ели, и, широко раскинув свои могучие ветви, светло-зелеными шапками
поднимались над всем
лесом старые листвени.
Вдали,
над темной гривой Чернораменского
леса,
поднялась тяжелая туча и гасила звезды. Огонь костра взыграл ярче, веселее.
За селом,
над лесами, полнеба обнял багровый пожар заката, земля дышала пахучей жарой; река и село покраснели в лучах солнца, а кудрявые гривы
лесов поднимались к небу, как тёмные тучи благоуханного дыма.
Солнце еще только
поднималось над ближайшим
лесом, когда мы выступили в поход, и в воздухе стоял ночной холод, заставлявший вздрагивать.
Красное солнышко высоко
над лесом поднялось, когда разошлась подгулявшая беседа, и в домике Марьи Гавриловны послышался богатырский храп Патапа Максимыча, Ивана Григорьича и удельного головы. Трубным гласом разносился он из растворенных окон по обители.
Над землей
поднимается пар только там, где есть вода, —
над ручьями,
над болотами,
над прудами и реками, больше всего
над морем. Если бы ветру не было, пары не ходили бы, а собирались бы в тучи
над водой и падали бы опять там, где
поднялись.
Над ручьем,
над болотом,
над рекой,
над морем был бы дождь, а на земле, на полях и
лесах дождя бы не было. Ветер разносит тучи и поливает землю. Если бы ветра не было, то где вода, там бы было больше воды, а земля вся бы пересохла.
Снег в
лесу не был достаточно глубок, и потому все валежины на земле отмечались тенями, которые то розовели, то синели в зависимости от того, как высоко
поднялось солнце
над горизонтом.
Месяц
поднялся меж гор
над ущельем и стал серебряным. Внизу чернел
лес. Впереди крутыми своими утесами уходил в небо могучий Кара-Агач. Катя оглядывала местность.
Медный гром «Интернационала» оборвал рукоплескания и разговоры. Это было заключение вечера, теперь играли не отрывок гимна, а весь его целиком. Все
поднялись. Опять
над передними рядами вознесся
лес поднятых детских рук. Все стояли, и все громко пели...
Это что же за притча такая: почудилось али нет Якову Потаповичу, что держит он в руке не коршуна, а того же змея, что ушел перед тем в чащу
леса. Выпустил он птицу из руки — и
поднялась она быстро
над верхушками вековых деревьев, скрывшись из виду с злобным карканьем.
Те, кто вышли наружу перед концом обедни, заметили, что
над лесом, со стороны солнца,
поднималась дымная синеватая туча, слабо темневшая под солнечными лучами, — и радостно перекрестились.
Как в
лесу всякое дерево растет и развивается по-своему, так и в том сложном, что есть человечество, каждая особь развивается на свою мерку: то вершиной
поднимается она горделиво
над лесом и смотрит в небо, то, искривленная, стелется по земле.
Но на пятом кругу, вместо того чтобы плавно очерчивать поворот, сделал прямую и решительно вынесся за пределы аэродрома; и уже
над лесом, в просторе и тишине, стал
подниматься выше.