Неточные совпадения
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней
заре.
На башню как
подыметсяДа рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
Из заросли
поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине
зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Солнечные лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи
на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею
поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное
зарей.
Картина, которую я увидел, была необычайно красива.
На востоке пылала
заря. Освещенное лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки
поднимался легкий туман. Испуганная моими шагами, стая уток с шумом снялась с воды и с криком полетела куда-то в сторону, за болото.
Следующий день был 15 августа. Все
поднялись рано, с
зарей.
На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться
на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
Как только начала заниматься
заря, пернатое царство
поднялось на воздух и с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере того как становилось светлее,
поднимались все выше и выше.
Едва только черкнет
заря, несмотря
на довольно еще сильную темноту, куропатки
поднимаются с ночлега,
на котором иногда совсем заносит их снегом, и прямо летят
на знакомые гумна; если
на одном из них уже молотят, — что обыкновенно начинают делать задолго до
зари, при свете пылающей соломы, — куропатки пролетят мимо
на другое гумно.
Молодые травы
на холме радостно кланялись утренней
заре, стряхивая
на парную землю серебро росы, розовый дым
поднимался над городом, когда Кожемякин шёл домой.
А Шлема Финкельштейн наяривал
на барабане утреннюю
зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и
поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
На дворе меня охватил сырой холодок. Солнце еще только собиралось
подняться где-то за облаками. Был тот неопределенный промежуток между ночью и
зарей, когда свет смешан с тьмою и сон с пробуждением… И все кажется иным, необычным и странным.
Поднявшись с ночлега по обыкновению
на заре, мы имели возможность не заехать в село Неклюдово, где жили родные нам по бабушке, Кальминские и Луневские, а также и в Бахметевку, где недавно поселился новый помещик Осоргин с молодою женою: и мы и они еще спали во время нашего проезда.
Всё выше и выше
поднималось небо, шире расплывалась
заря, белее становилось матовое серебро росы, безжизненнее становился серп месяца, звучнее — лес, люди начинали
подниматься, и
на барском конном дворе чаще и чаще слышалось фырканье, возня по соломе и даже сердитое визгливое ржанье столпившихся и повздоривших за что-то лошадей.
Надо было удостовериться в этом собственными глазами. К часам, ржавеющим в утробе земли, я, конечно, чувствовал полнейшее равнодушие; но не позволить же другому воспользоваться ими! А потому
на следующий же день я, снова
поднявшись до
зари и вооружившись ножом, отправился в сад, отыскал намеченное место под яблоней, принялся рыть и, вырывши чуть не аршинную яму, должен был убедиться, что часы пропали, что кто-то их достал, вытащил, украл!
После отшедшего века магнатерии они начинали век инженерии, и, должно признаться, начинали его со славою.
Заря, облиставшая инженерную славу,
поднималась в Варшаве и Новогеоргиевске и оттуда светила далее, против естества, — с запада
на восток, через Киев, даже до Баку и Ленкорани, ибо ныне даже и там воспрославлено имя русского инженера.
Уже с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой
на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер
поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск
зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Из кустов послышалось пугливое коканье, хлопанье мощных крыльев, и шагах в десяти от нас с шумом
поднялся большой тетеревиный выводок, чернея
на алой полосе
зари.
Шел он до вечера, а до города еще далеко. Пришлось ему в поле ночевать; зарылся в копну и проспал всю ночь.
Поднялся с
зарею и опять пошел; недалеко от города вышел
на большую дорогу. По дороге много народу в город
на базар идет и едет. Догоняет его обоз; стали его извозчики спрашивать, что он за человек и отчего это он в мешок одет.
Поднялись ранехонько,
на заре, часу в шестом. Только узнал игумен, что гости
поднимаются, сам поспешил в гостиницу, а там отец Спиридоний уж возится вкруг самовара.
Поднялась занавесь в домике, молодая женщина, вся в белоснежном платье, стала у окна, устремив взор
на разгоравшуюся
зарю… Вздохнув несколько раз свежим весенним воздухом, зорко оглянулась она и запела вполголоса...
Не спалось ему
на новом месте. Еще не разгорелась
заря, как он уж
поднялся с жаркой перины и, растворив оконце душной светелки, жадно впивал свежий утренний воздух.
Малиновые переливы вечерней
зари, сливаясь с ясным темно-синим небосклоном, с каждой минутой темнели. Ярко сверкают в высоте поднебесной звезды, и дрожат они
на плесу, отражаясь в тихой воде; почернел нагорный берег, стеной
поднимаясь над водою; ярчей разгорелись костры коноводов и пламенные столбы из труб стального завода, а вдали виднеется ярманка, вся залитая огнями. То и дело над нею вспыхивает то белое, то алое, то зеленое зарево потешных огней, что жгут
на лугах, где гулянья устроены.
Приближались сумерки,
на западе пылала вечерняя
заря. К югу от реки Ниме огромною массою
поднимался из воды высокий мыс Туманный. Вся природа безмолвствовала. Муаровая поверхность моря, испещренная матовыми и гладкими полосами, казалась совершенно спокойной, и только слабые всплески у берега говорили о том, что оно дышит.
На этот раз бивак был устроен неудачно. Резкий, холодный ветер дул с материка и забивал дым в палатку. Я всю ночь не спал и с нетерпением ждал рассвета. Наконец ночная тьма стала редеть. Я поспешно оделся и вышел из палатки. От воды в море
поднимался пар, словно его подогревали снизу. Кругом было тихо. Занималась кроваво-красная
заря.
А когда он переправлялся
на пароме через реку и потом,
поднимаясь на гору, глядел
на свою родную деревню и
на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая
заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще
на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только двадцать два года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
Мы
поднялись с
зарею.
На востоке тянулись мутно-красные полосы, деревья туманились. Вдали уж грохотали пушки. Солдаты с озябшими лицами угрюмо запрягали лошадей: был мороз, они под холодными шинелями ночевали в палатках и всю ночь бегали, чтобы согреться.
— Нет, батюшка, где тебе с ним говорить: он до
зари поднялся и ушел, — отвечали крестьяне, глядя друг
на друга.
На дворе было еще очень рано;
на востоке алела яркая полоса
зари, и от мокрой травы
поднимался довольно густой пар; все предсказывало влдро.
И так вся ночь-то ни в тех, ни всех прошла; а когда
на заре стали
подниматься — смотрим, ни свинаря Якуба, ни паныча Гершки нет…