Неточные совпадения
На следующий день, 26 июля, опять дождь. Нельзя разобраться, где кончается туман и где начинаются тучи. Этот мелкий, частый дождь
шел подряд трое суток с удивительным постоянством. Терпение наше истощилось. Н.А. Десулави не мог больше ждать.
Отпуск его кончался, и ему надлежало возвратиться
в Хабаровск.
Малороссиянин положил свой
отпуск в карман и
пошел с ними.
В кормилицы бабы
шли охотно, потому что это, во-первых, освобождало их на время от барщины, во-вторых, исправная выкормка барчонка или барышни обыкновенно сопровождалась
отпуском на волю кого-нибудь из кормилкиных детей.
«Милый друг мой! Понять не могу, что такое; губернатор прислал на тебя какой-то донос, копию с которого прислал мне Плавин и которую я
посылаю к тебе. Об
отпуске, значит, тебе и думать нечего. Добрый Абреев нарочно ездил объясняться с министром, но тот ему сказал, что он
в распоряжения губернаторов со своими подчиненными не входит. Если мужа ушлют
в Южную армию, я не поеду с ним, а поеду
в имение и заеду
в наш город повидаться с тобой».
Однако он решился не оставлять этого дела и сегодня же
посылает просьбу о разрешении и ему
отпуска в Петербург.
Через неделю Калинович
послал просьбу об увольнении его
в четырехмесячный
отпуск и написал князю о своем решительном намерении уехать
в Петербург, прося его снабдить, если может, рекомендательными письмами.
Васин, который, как успел рассмотреть Володя, был маленький, с большими добрыми глазами, бакенбардист, рассказал, при общем сначала молчании, а потом хохоте, как, приехав
в отпуск, сначала ему были ради, а потом отец стал его
посылать на работу, а за женой лесничий поручик дрожки присылал. Всё это чрезвычайно забавляло Володю. Он не только не чувствовал ни малейшего страха или неудовольствия от тесноты и тяжелого запаха
в блиндаже, но ему чрезвычайно легко и приятно было.
Из
отпуска нужно было приходить секунда
в секунду,
в восемь с половиной часов, но стоило заявить о том, что
пойдешь в театр, —
отпуск продолжается до полуночи.
Однажды, перед вечером, когда Александров,
в то время кадет четвертого класса, надел казенное пальто, собираясь
идти из
отпуска в корпус, мать дала ему пять копеек на конку до Земляного вала, Марья Ефимовна зашипела и, принявшись теребить на обширной своей груди старинные кружева, заговорила с тяжелой самоуверенностью...
— Эт-то что за безобразие? — завопил Артабалевский пронзительно. — Это у вас называется топографией? Это, по-вашему, военная служба? Так ли подобает вести себя юнкеру Третьего Александровского училища? Тьфу! Валяться с девками (он понюхал воздух), пить водку! Какая грязь!
Идите же немедленно явитесь вашему ротному командиру и доложите ему, что за самовольную отлучку и все прочее я подвергаю вас пяти суткам ареста, а за пьянство лишаю вас
отпусков вплоть до самого дня производства
в офицеры. Марш!
Приблизительно так бурчит про себя господин обер-офицер Александров,
идя торопливыми большими шагами по Поварской к Арбату. Вчера была елка и танцевали у Андриевичей. Домой он вернулся только к пяти часам утра, а подняли его насилу-насилу
в семь без двадцати. Ах, как бы не опоздать! Вдруг залепит Дрозд трое суток без
отпуска. Вот тебе и Рождество…
В прошлое воскресенье, взяв
отпуск,
пошли они
в город к своим портным, примерить заказанную офицерскую обмундировку. Но черт их дернул
идти обратно
в лагери не кратчайшим привычным путем, а через Петровский парк, самое шикарное дачное место Москвы!
Домой юнкера нарочно
пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь был не близкий: Земляной вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти
в себя, и каждый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из
отпуска юнкер четвертой роты такой-то».
Я отправился
в канцелярию, и только вышел, встречаю знакомого генерала А.Д. Мартынова, начальника штаба,
в те дни замещавшего наказного атамана, бывшего
в отпуску. Я ему сказал, что
иду в канцелярию за справками.
Михаила Максимовича мало знали
в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и
в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если
пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Параша. Что ж, хорошо; а на стражение все-таки лучше. Ты возьми: коли бог тебе поможет, произведут тебя за твою храбрость офицером, — отпросишься ты
в отпуск… Приедем мы с тобой
в этот самый город,
пойдем с тобой под ручку. Пусть тогда злодеи-то наши поглядят на нас. (Обнимает его). А, Вася? Может, мы с тобой, за все наше горе, и дождемся такой радости.
Положим, я давно решил две вещи:
идти в военную службу и непременно
в кавалерию. Проживавший
в это время
в годовом
отпуску гусарский ротмистр, двоюродный брат мой Николай Васильевич Семенкович нередко приезжал к нам гостить и настойчиво советовал мне поступить на службу
в Киевский жандармский дивизион.
И из-за этого у нас была тяжелая ссора ночью. Убедил ее не делать этого. Здешнему персоналу я сообщил, что я болен. Долго ломал голову, какую бы болезнь придумать. Сказал, что у меня ревматизм ног и тяжелая неврастения. Они предупреждены, что я уезжаю
в феврале
в отпуск в Москву лечиться. Дело
идет гладко.
В работе никаких сбоев. Избегаю оперировать
в те дни, когда у меня начинается неудержимая рвота с икотой. Поэтому пришлось приписать и катар желудка. Ах, слишком много болезней у одного человека.
Выход их будто бы
в самом деле был похож на побег: об
отпуске их из частей старались не говорить — их будто куда-то «
послали», и потом они совсем скрылись, избежав, таким образом, еще многих других неприятностей.
— Зачем же он это сделал? Ему-то что? — Ну, вот, поди же!.. Одно слово псих! — решил Сельский, выговаривая это определение с невыразимым презрением. — Еще куда бы ни
шло, если б он самому дяде Васе сказал, — дядя Вася не обратил бы внимания, а то он
в дежурной прямо на директора наткнулся, да и бухнул при нем. А директор взял да и оставил Караулова до рождества без
отпуска. Может быть, даже погоны снимут…
— Что только? Денег нет? Да я сейчас и не требую.
В отпуск пойдешь?
Мой строгий начальник был тронут моим положением и
послал меня
в отпуск к родным.
Отпуском меня отсюда не торопились: денег, за которыми я приехал, не было
в сборе, — их свозили
в губернский город из разных уездов; все это
шло довольно медленно, и я этим временем свел здесь несколько очень приятных знакомств; во главе их было семейство хозяина, у которого я пристал с моими двумя присяжными солдатами, и потом чрезвычайно живой и веселый живописец Лаптев, который занимался
в это время роспискою стен и купола местного собора и жил тут же, рядом со мною,
в комнате у того же самого небогатого дворянина Нестерова.
— Ну,
пойдем и мы следом! — сказал Виктор Сергеевич. — А как у вас там все
в деревне поживают? Через недельку поеду
в отпуск в Смоленск, заеду к вам крестницу свою проведать. (Он крестный отец Сони.)
Повернулся ротный на подковках, Назарычу занятия предоставил,
в канцелярию
пошел приказы полковые перелистывать. Слышит, за перегородкой
в углу кто-то подсвистывает, Шарика кличет, —
в ответ собачка урчит, веселым голосом огрызается. Поглядел он
в щелку: сидит это солдатик Каблуков, что намедни с
отпуска вернулся, на сундучке. Одна нога
в сапоге, другая
в портянке. Свистит, пальцами прищелкивает, а перед ним, — господи, спаси-помилуй! — пустой сапог
в воздухе носится, кверху носком взметывается.
Виктор Гарин, вернувшись из Москвы, был неузнаваем: он видимо не находил себе места
в родном Петербурге и был
в каком-то чаду. С
отпуском и без
отпуска ездил он то и дело
в Москву поклониться новому кумиру — Пальм-Швейцарской, терся
в ее гостиных,
в кругу ее многочисленных обожателей, видное место среди которых стал за последнее время занимать актер Матвей Иванович Писателев. Его отличала «божественная». Злые языки
шли даже далее
в точном определении их отношений и этого отличия.
P. S. Сожги это письмо; не кротость агнца нужна нам теперь, а мудрость змеи. Пан ксендз Антоний прочитал его и одобрил. Он
посылает тебе свое пастырсское благословение.
В этом письме найдешь другое на твое имя. Пишу
в нем, что отчаянно больна. Ты предъявишь его своему начальству, чтобы дали тебе скорее законный
отпуск. Из деревни, осмотревшись и приготовив все, ты можешь для формы подать
в отставку или поступить, как брат, то есть разом разрубить все связи свои с московской Татарией».