Неточные совпадения
Дело было в том, что я тогда только что начал сближаться с петербургскими литераторами, печатать статьи, а главное, я был переведен из Владимира в Петербург
графом Строгановым без всякого участия тайной полиции и, приехавши в Петербург, не
пошел являться ни
к Дубельту, ни в III Отделение, на что мне намекали добрые люди.
Граф Воронцов
посылал его
к лорду Гренвилю, чтобы узнать о том, что предпринимает генерал Бонапарт, оставивший египетскую армию.
В Турине я
пошел к министру внутренних дел: вместо него меня принял его товарищ, заведовавший верховной полицией,
граф Понс де ла Мартино, человек известный в тех краях, умный, хитрый и преданный католической партии.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там
пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье
графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность
к нему,
К услугам дочери его
Готов я… весь я ваш…
Но,
слава богу, это происходило в Москве, я тотчас
к графу, и мы их… вразумили…
Он в поддевке, правда в бархатной, и похож на славянофила (да это, по-моему,
к нему и
идет), а наряди его сейчас в великолепнейший фрак и тому подобное, отведи его в английский клуб да скажи там: такой-то, дескать, владетельный
граф Барабанов, так там его два часа за
графа почитать будут, — и в вист сыграет, и говорить по-графски будет, и не догадаются; надует.
Он даже и не возражал, а просто начал меня упрекать, что я бросил дом
графа Наинского, а потом сказал, что надо подмазаться
к княгине
К., моей крестной матери, и что если княгиня
К. меня хорошо примет, так, значит, и везде примут и карьера сделана, и
пошел, и
пошел расписывать!
Он и скрылся, а я проснулся и про все это позабыл и не чаю того, что все эти погибели сейчас по ряду и начнутся. Но только через некоторое время поехали мы с
графом и с графинею в Воронеж, —
к новоявленным мощам маленькую графиньку косолапую на исцеление туда везли, и остановились в Елецком уезде, в селе Крутом лошадей кормить, я и опять под колодой уснул, и вижу — опять
идет тот монашек, которого я решил, и говорит...
Погода летняя, прекрасная, и
граф сидят с собакою в открытой коляске, батюшка четверней правит, а я впереди задуваю, а дорога тут с большака свертывает, и
идет особый поворот верст на пятнадцать
к монастырю, который называется П… пустынь.
Граф прочитал мою работу и остался ею доволен, так что я сейчас же приступил
к сочинению второго акта. Но тут случилось происшествие, которое разом прекратило мои затеи. На другой день утром я, по обыкновению, прохаживался с
графом под орешниками, как вдруг… смотрю и глазам не верю! Прямо навстречу мне
идет, и даже не
идет, а летит обнять меня… действительный Подхалимов!
И в этот день, когда
граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и
пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Граф с Наденькой подошли
к решетке и, не взглянув на реку, повернулись и медленно
пошли по аллее назад. Он наклонился
к ней и говорил что-то тихо. Она
шла потупя голову.
— Но вы в этом случае — поймите вы — совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже говорит, что я слишком спешу, и все убеждал меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию тем, что прислал его
к нам на ревизию; а я буду там доказывать, что господин
граф не годится для этого, потому что он плотоугодник и развратник, и что его, прежде чем
к нам, следовало
послать в Соловки
к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
Немцы бросились вытаскивать своего товарища, и тот, как только очутился на твердой земле, начал слезливо браниться и кричать вслед этим «русским мошенникам», что он жаловаться будет, что он
к самому его превосходительству
графу фон Кизериц
пойдет…
Пугачев, узнав о том, обратился
к Алатырю; но, прикрывая свое движение,
послал к Ядринску шайку, которая и была отбита воеводою и жителями, а после сего встречена
графом Меллиным и совсем рассеяна.
Встретились со знакомым ремонтером, тоже поиграть
к графу идет; взялся нас провести — пускают только знакомых.
В подкрепление этой просьбы княгиня пожала Функендорфу руку, и они расстались; а чуть только карета
графа отъехала от подъезда, бабушка сейчас же позвала
к себе Ольгу Федотовну и
послала ее
к модистке, чтобы та принесла ей «коробук самых солидных чепцов». Выбрав себе из них самый большой, с крахмальным бантом на темени, княгиня сейчас же надела на себя этот старушечий чепец и, осмотревшись пред зеркалом, велела, чтоб ей таких еще две дюжины нашили.
Как истый остзеец, и потому настоящий, так сказать прирожденный аристократ,
граф и в самом деле мог гордиться тем, что его дворянство не
идет разгильдяйскою походкой дворянства русского, походкою, которая обличала уже все его бессилие в ту пору, когда оно, только что исполнив славное дело обороны отечества, имело, может быть, самое удобное время, чтоб обдумать свое будущее и
идти к целям своего призвания.
И княгиня, извинясь, не
пошла провожать
графа, а направилась
к другим дверям; она хотела как можно скорее призвать Рогожина и дать ему добрый напрягай, а может быть, даже склонить его как можно скорее
к тому, чтобы он уехал из Петербурга.
Просьба эта не могла обижать
графа, а, напротив, могла ему льстить, потому что княгиня не верила ничьим рекомендациям, когда дело
шло о людях, нужных
к детям.
— Меня однажды князь Серебряный (вот тот, что
граф Толстой еще целый роман об нем написал!)
к себе сманивал… да-с!"Если, говорит, сделают меня министром,
пойдешь ты ко мне?"–"
Бегушев побагровел от злости. Он убежден был, что
графа принял Прокофий, и принял с умыслом, а не просто. Первым его движением было
идти и избить Прокофия до полусмерти, но от этого он, как и всегда, удержался, только лицо его оставалось искаженным от гнева.
Граф Хвостиков, заметивший это и относя неудовольствие хозяина
к себе, сконфузился и почти испугался.
— Attendez, mesdames [Подождите, сударыни (франц.).], я вас помирю!.. — сказал, поднимая знаменательно свою руку,
граф Хвостиков. — Каждая из вас любит то, что требует ее наружность!.. Madame Олухова брюнетка,
к ней
идет всякий блеск, всякий яркий цвет, а Лиза — существо эфира: ей надобно небо я легко облегающий газ!..
— Если хотите, — и в больницу! — не спорил с ней Бегушев и поднялся, чтобы поскорее возвратиться домой и
послать графа к дочери.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь
граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить
к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить
к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать
к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал
послать ей кольцо его и локон волос.
После этого легкого разговора
граф встал и
пошел к балкону, чтобы рассмотреть окружные виды. Лицо его, одушевившееся несколько при разговоре с Клеопатрою Николаевною, сделалось по-прежнему важно и холодно. Вслед за ним потянулись мужчины;
граф начал разговаривать с хозяином.
Анна Павловна почти вбежала в свою комнату и написала
к Эльчанинову записку: «Простите меня, что я не могла исполнить обещания. Мой муж
посылает меня
к графу Сапеге, который был сегодня у нас. Вы знаете, могу ли я ему не повиноваться? Не огорчайтесь, добрый друг, этой неудачей: мы будем с вами видеться часто, очень часто. Приходите в понедельник на это место, я буду непременно. Одна только смерть может остановить меня. До свиданья».
Первым делом ты
пойдешь к попу, так и так, позвольте метрики, а поп призовет дьячка Асклипиодота и предварительно настегает его, дескать, не ударь в грязь лицом, а Асклипиодот свое дело тонко знает: у него в метрике такая
графа есть, где записываются причины смерти; конечно, эта
графа всегда остается белой, а как ты потребуешь метрику, поп подмигнет, Асклипиодот в одну ночь и нарисует в метрике такую картину, что только руками разведешь.
Гоголь хотел
послать первый том «Мертвых душ» в Петербург
к Жуковскому или
к графу Вьельгорскому для того, чтоб найти возможность представить его прямо
к государю: ибо все мы думали, что обыкновенная цензура его не пропустит.
Камердинер графский удивился, с какой это стати
графу селедки принесли, но делать было нечего, допустил положить те бочонки в зале и
пошел доложить
графу. А жиды, меж тем, пока
граф к ним вышел, эти свои сельдяные бочонки раскрыли и в них срезь с краями полно золота. Все монетки новенькие, как жар горят, и биты одним калибром: по пяти рублей пятнадцати копеек за штуку.
И оттого ли, что ее Великан был в большой дружбе с
Графом Нулиным, или выходило это случайно, она, как вчера и третьего дня, ехала все время рядом с Никитиным. А он глядел на ее маленькое стройное тело, сидевшее на белом гордом животном, на ее тонкий профиль, на цилиндр, который вовсе не
шел к ней и делал ее старее, чем она была, глядел с радостью, с умилением, с восторгом, слушал ее, мало понимал и думал...
Что унижений, что холоду и оскорблений должен был вынести Анатоль в этом путешествии. Для каждого польского выходца в то время путешествие было рядом торжеств, симпатических приемов; на каждого русского народы смотрели с затаенной злобой, как на сообщника Николая. Раза два
граф Ксаверий должен был, избегая неприятностей со стороны раздраженной толпы, выдавать Анатоля за поляка. Действительная нелюбовь
к русским
идет с этого времени, мы ею обязаны Николаю.
Всего же более любил он останавливаться с большими подробностями на том, как
граф его
посылал однажды с бумагой
к князю Григорью Григорьевичу…
Граф. И действительно нет!.. Хоть бы взять с той же молодежи: разве можно ее сравнить с прежней молодежью?.. Между нами всегда было, кроме уж желания трудиться, работать, некоторого рода рыцарство и благородство в характерах, а теперь вот они в театре накричат и набуянят, и вместо того, чтобы за это бросить, заплатить тысячи две — три, они лучше хотят
идти к мировому судье под суд: это грошевики какие-то и алтынники!
— Так
пойдем к нему. Посмотрим, что за народ такой, — сказал
граф.
После ужина, во время которого
граф похваливанием кушаний и аппетитом успел как-то рассеять несколько дурное расположение духа хозяйки, офицеры распрощались и
пошли в свою комнату.
Граф пожал руку дяде,
к удивлению Анны Федоровны, и ее руку, не цалуя, пожал только, пожал даже и руку Лизы, причем взглянул ей прямо в глаза и слегка улыбнулся своею приятной улыбкой. Этот взгляд снова смутил девушку.
Он встал, хотел было долго и сладко потянуться уставшим телом, но вспомнил, что в пост грех это делать, и сдержался. Быстро потерев рукой об руку, точно при умыванье, он опять присел
к столу и развернул ветхую записную книжку с побуревшими от частого употребления нижними концами страниц. Вслед за записями крахмального белья, адресами и днями именин, за
графами прихода и расхода
шли заметки для памяти, написанные бегло, с сокращениями в словах, но все тем же прекрасным писарским почерком.
И галстук вяжет неприлежно,
И мокрой щеткою своей
Не гладит стриженых кудрей.
О чем он думает, не знаю;
Но вот его позвали
к чаю.
Что делать?
Граф, преодолев
Неловкий стыд и тайный гнев,
Идет.
Уж стол накрыт; давно пора;
Хозяйка ждет нетерпеливо.
Дверь отворилась, входит
граф;
Наталья Павловна, привстав,
Осведомляется учтиво,
Каков он? что нога его?
Граф отвечает: ничего.
Идут за стол; вот он садится,
К ней подвигает свой прибор
И начинает разговор:
Святую Русь бранит, дивится,
Как можно жить в ее снегах,
Жалеет о Париже страх.
Граф. Да, да, я помню; вы всегда были до них большая охотница. Покажите, покажите мне ваш сад, сделайте одолжение. (
Идет к фортепианам за шляпой.)
Дарья Ивановна. Очень, очень мило! Ну, пойдемте, пойдемте; что время терять! (
Идет к фортепиано, садится, поднимает пюпитр и кладет ноты…
Граф становится за ее стулом.) Это andante?
Дарья Ивановна (останавливается и оглядывается). И ты хочешь
идти, mon ami? Ступай, ступай с нами, ступай. (Они с
графом направляются
к двери сада.)
Граф Любин (
к Дарье Ивановне). А мы, Дарья Ивановна, еще с вами увидимся… я надеюсь. (Дарья Ивановна приседает.) До свидания. (
К Ступендьеву.) Куда
идти — сюда? (Указывает шляпою на дверь в кабинет.)
Граф Любин. Может быть, не спорю; но мне кажется, что для иных людей можно оставить свое занятие, особенно когда… вас просят… (Из передней выходит Васильевна. Ступендьев делает ей знаки, чтоб она у
шла.) Когда… (Любин с удивлением оглядывается; Васильевна смотрит на него во все глаза и убегает. Любин с улыбкою обращается
к Ступендъеву.)
После двухлетнего трезвого житья рюмка водки подействовала на меня слегка опьяняюще. В мозгу и по всему телу моему разлилось чувство легкости, удовольствия.
К тому же я стал ощущать вечернюю прохладу, которая мало-помалу вытесняла дневную духоту… Я предложил пройтись. Из дома принесли
графу и его новому другу-поляку их сюртуки, и мы
пошли. За нами последовал и Урбенин.
— Это мы вместе с
графом распоряжались! — захихикал Калинин, мигнув глазом на кучеров, таскавших из шарабанов кульки с закуской, вина и посуду. — Пикничок выйдет на
славу…
К концу шампанея будет…
Но лошадей им не дали; прислуга
посылала их
к графу, предупреждая в то же время, что его сиятельство не велели никого «впущать».
— Да, да, конечно,
к нему вы уже не можете
идти, — сказал
граф. — Кто поручится, что он не побьет вас еще раз? Нет, нет!
Год спустя после моей отставки, когда я жил в Москве, мною была получена повестка, звавшая меня на разбирательство урбенинского дела. Я обрадовался случаю повидать еще раз места,
к которым меня тянула привычка, и поехал.
Граф, живший в Петербурге, не поехал и
послал вместо себя медицинское свидетельство.
Были в то время толки (и до сих пор они не прекратились), будто
граф Алексей Орлов, оскорбленный падением кредита, сам вошел в сношения с самозванкой, принял искреннее участие в ее предприятии, хотел возвести ее на престол, чтобы, сделавшись супругом императрицы Елизаветы II, достичь того положения,
к которому тщетно стремился брат его вскоре по воцарении Екатерины [М. Н. Лонгинов в статье своей «Княжна Тараканова», напечатанной в «Русском вестнике», 1859 г., № 24, говорит, будто Алексей Орлов еще в январе 1774 года, то есть за десять месяцев до получения повеления Екатерины захватить самозванку (12 ноября 1774 г.),
посылал к ней в Рим офицера Христенека с приглашением приехать
к нему и что таким образом он в 1774 году играл в двойную игру.