Суматоха на пароходе росла, и Фома при виде этих озлобленных, растерявшихся, обиженных им людей чувствовал себя сказочным богатырем, избивающим чудовищ. Они суетились, размахивали руками, говорили что-то друг другу — одни
красные от гнева, другие бледные, все одинаково бессильные остановить поток его издевательств над ними.
Он выбежал на улицу, погнался за кем-то; его поймали, повели под руки домой и пихнули его, пьяного,
красного от гнева, мокрого, в комнату, где тетка уже раздевала Липу, и заперли.
В присутствии учителя Петр и Иоанн перекорялись друг с другом, горячо оспаривая свое место возле Иисуса: перечисляли свои заслуги, мерили степень своей любви к Иисусу, горячились, кричали, даже бранились несдержанно, Петр — весь
красный от гнева, рокочущий, Иоанн — бледный и тихий, с дрожащими руками и кусающейся речью.
Во время разговора архиерей обыкновенно подставлял собеседнику ухо; и,
покраснев от гнева, — он сам чувствовал, как горячо стало его глазам, — губернатор сложил губы трубой и гулко загрохотал в наклоненное к нему бескровное, мягкое ухо, покрытое седеньким пушком...
Мои ноги, выделывая в воздухе какие-то необъяснимые словами антраша, тщетно старались найти опору. На лице,
красном от гнева, помимо моей воли, сменяли друг друга неприятные и комические гримасы. Я действительно не умела ничего танцевать, кроме лезгинки, несмотря на все старания Люды обучить меня этому трудному искусству. Очевидно, Доуров знал это и умышленно ставил меня в глупое и смешное положение, — в отместку за брошенное ему в лицо оскорбление.
Неточные совпадения
Самгин был доволен, что Варвара помешала ему ответить. Она вошла в столовую, приподняв плечи так, как будто ее ударили по голове.
От этого ее длинная шея стала нормальной, короче, но лицо
покраснело, и глаза сверкали зеленым
гневом.
Мы сидели раз вечером с Иваном Евдокимовичем в моей учебной комнате, и Иван Евдокимович, по обыкновению запивая кислыми щами всякое предложение, толковал о «гексаметре», страшно рубя на стопы голосом и рукой каждый стих из Гнедичевой «Илиады», — вдруг на дворе снег завизжал как-то иначе, чем
от городских саней, подвязанный колокольчик позванивал остатком голоса, говор на дворе… я вспыхнул в лице, мне было не до рубленого
гнева «Ахиллеса, Пелеева сына», я бросился стремглав в переднюю, а тверская кузина, закутанная в шубах, шалях, шарфах, в капоре и в белых мохнатых сапогах,
красная от морозу, а может, и
от радости, бросилась меня целовать.
Стеклянная колбочка, которую держал в руках Игнатович, звякнула о реторту. Он весь
покраснел, лицо его как-то беспомощно дрогнуло
от обиды и
гнева… В первую минуту он растерялся, но затем ответил окрепшим голосом...
Кто ведает из трепещущих
от плети, им грозящей, что тот, во имя коего ему грозят, безгласным в придворной грамматике называется, что ему ни А… ни О… во всю жизнь свою сказать не удалося [См. рукописную «Придворную грамматику» Фонвизина.]; что он одолжен, и сказать стыдно кому, своим возвышением; что в душе своей он скареднейшее есть существо; что обман, вероломство, предательство, блуд, отравление, татьство, грабеж, убивство не больше ему стоят, как выпить стакан воды; что ланиты его никогда
от стыда не
краснели, разве
от гнева или пощечины; что он друг всякого придворного истопника и раб едва-едва при дворе нечто значащего.
— Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и осталась жить там, за Стенами. Голые — они ушли в леса. Они учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую,
красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать
от страха,
от радости,
от бешеного
гнева,
от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, — мы хотим…
Она мигом вскочила и набросила на себя свою черную шаль. Даша опять немного
покраснела и вопросительным взглядом следила за нею. Варвара Петровна вдруг обернулась к ней с пылающим
от гнева лицом.
Дверь из сеней в палату была отворена. Иван Дмитрич, лежа на кровати и приподнявшись на локоть, с тревогой прислушивался к чужому голосу и вдруг узнал доктора. Он весь затрясся
от гнева, вскочил и с
красным, злым лицом, с глазами навыкате, выбежал на середину палаты.
— Позвольте спросить вас, — начал он снова, предупреждая усердием своим ответ его превосходительства и обращаясь в этот раз к господину Голядкину, — позвольте спросить вас, в чьем присутствии вы так объясняетесь? перед кем вы стоите, в чьем кабинете находитесь?.. — Господин Голядкин-младший был весь в необыкновенном волнении, весь
красный и пылающий
от негодования и
гнева; даже слезы в его глазах показались.
Он не
краснел ни
от гнева, ни
от радости, а бледнел.
Дарил он под предлогом «приятного удовольствия, ощущенного им в предыдущий раз по поводу спетого Надеждой Федосеевной приятного романса за фортепьянами…» Он сбился, не докончил и стоял как потерянный, протягивая и втыкая в руку Надежды Федосеевны футляр с браслетом, который та не хотела брать, и,
покраснев от стыда и
гнева, отводила свои руки назад.
Лара даже
покраснела, сколько
от негодования и
гнева, столько же и
от досады, что никак не могла представить себя похищаемою и сама искала случая молвить Бодростиной, что ее безмерно удивляет гордановская наглость.
На пороге, подняв голову, стояла княгиня,
красная, дрожащая
от гнева и стыда…Минуты две длилось молчание.