Неточные совпадения
Слуга объявил, что Печорин
остался ужинать и ночевать у
полковника Н…
Папаша был статский
полковник и уже почти губернатор; ему только
оставался всего один какой-нибудь шаг, так что все к нему ездили и говорили: «Мы вас уж так и считаем, Иван Михайлыч, за нашего губернатора».
Я выпил, он поднял меня и положил на постель; мне было очень дурно, окно было с двойной рамой и без форточки; солдат ходил в канцелярию просить разрешения выйти на двор; дежурный офицер велел сказать, что ни
полковника, ни адъютанта нет налицо, а что он на свою ответственность взять не может. Пришлось
оставаться в угарной комнате.
Наконец в газетах появился известный рескрипт генерал-губернатору Западного края.
Полковник Гуслицын прислал Пустотелову номер «Московских ведомостей», в котором был напечатан рескрипт, так что, по-настоящему, не
оставалось и места для каких бы то ни было сомнений.
Это было торжественное открытие вековой Сухаревки. Сухарева башня названа Петром I в честь Сухарева, стрелецкого
полковника, который единственный со своим полком
остался верен Петру во время стрелецкого бунта.
Полковник смотрел на всю эту сцену, сидя у открытого окна и улыбаясь; он все еще полагал, что на сына нашла временная блажь, и вряд ли не то же самое думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу, и когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он
остался на месте.
Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время
оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и
полковник.
Тот по-прежнему принял его в кабинете, но оказалось, что
полковник обедает не в пять, а в шесть часов, и таким образом до обеда
оставался еще добрый час.
— Это вот квартира вам, — продолжал
полковник, показывая на комнату: — а это вот человек при вас
останется (
полковник показал на Ваньку); малый он у меня смирный; Паша его любит; служить он вам будет усердно.
— Хорошо, ладно, ступай! — произнес досадно
полковник, и, когда Ванька ушел, он
остался встревоженный и мрачный.
Оставшись вдвоем, отец и сын довольно долго молчали. Павел думал сам с собою: «Да, нелегко выцарапаться из тины, посреди которой я рожден!»
Полковник между тем готовил ему еще новое испытание.
— Нет; во-первых, меня успокаивает сознание моего собственного превосходства; во-вторых, я служу потому только, что все служат. Что же в России делать, кроме службы! И я
остаюсь в этом звании, пока не потребуют от меня чего-нибудь противного моей совести; но заставь меня хоть раз что-нибудь сделать, я сейчас же выхожу в отставку. (Картавленья нисколько уже было не слыхать в произношении
полковника.)
Павел, наконец, вырвался из отцовских объятий, разрыдался и убежал к себе в комнату.
Полковник, тоже всхлипывая,
остался на своем месте.
«О чем я сейчас думал? — спросил самого себя Ромашов,
оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке думать последовательно, не мог сразу найти ее. — О чем я сейчас думал? О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад… Сижу под арестом… по улице ходят люди… в детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да… у солдата тоже — Я…
Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
Мазурка кончилась, хозяева просили гостей к ужину, но
полковник Б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с хозяевами. Я было испугался, что и ее увезут, но она
осталась с матерью.
—
Полковник! — вскричал он. — Теперь я очнулся совсем; гром еще не убил во мне умственных способностей;
осталась, правда, глухота в правом ухе, происшедшая, может быть, не столько от грома, сколько от падения с крыльца… Но что до этого! И какое кому дело до правого уха Фомы!
—
Остаюсь и прощаю.
Полковник, наградите Фалалея сахаром: пусть не плачет он в такой день всеобщего счастья.
— Но разве я могу
оставаться в вашем доме после давешнего вашего поступка,
полковник? — спросил Фома с необыкновенным достоинством.
После кампании 1812 года Негров был произведен в
полковники; полковничьи эполеты упали на его плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы, на которых
оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий.
Барин. Ты
останься с
полковником! Я пойду провожу. (Уходит. Несколько людей за ними).
Два господина, шесть мещан и полицейский унтерофицер направились за
полковником к крыльцу, а остальные, крикнув: «Слушаем, ашекобродие!»,
остались около дрожек.
Считая, вероятно, для сына, предназначаемого в военную службу, мое товарищество полезным, хотя бы в видах практики в русском языке,
полковник сперва упросил Крюммера отпускать меня в гостиницу в дни, когда сам приезжал и брал к себе сына, а затем, узнавши, что изо всей школы на время двухмесячных каникул я один
останусь в ней по отдаленности моих родителей, он упросил Крюммера отпустить меня к ним вместе с сыном.
Но когда пан
полковник, даже побожася, уверил батеньку, что они в поход никогда не пойдут, то батенька и согласился
остаться в военной службе; но сотничества, за другими охотниками, умевшими особым манером снискивать милости
полковника, батенька никогда не получили и, стыда ради, всегда говорили, что они выше чина ни за что не желают, как подпрапорный, и любили слышать, когда их этим рангом величали, да еще и вельможным, хотя, правду сказать, подпрапорный, и в сотне"не много мог", а для посторонних и того менее.
Шишков,
оставшись один, попытался взойти на галерею, но на второй ступеньке стоял широкоплечий
полковник Карбонье, который на все просьбы и убеждения старика посторониться не обращал никакого внимания, как будто ничего не слыхал, хотя очень хорошо слышал и знал Шишкова.
Этот последний, имея в виду трех уже умерших и нескольких человек умирающих, посоветовался с
полковником, а тот доложил выше — и предложение Хвалынцева великодушно было принято, только с условием, чтобы все это
осталось под секретом.
Генерал ничего не ответил, но в душе был согласен с опытным
полковником: все это по внешности действительно казалось бунтом весьма значительных размеров, тогда как на самом деле
оставалось все-таки одно лишь великое обоюдное недоразумение.
Барон
остается очень доволен усердием и действиями местных властей и в особенности столь почтительного к его особе
полковника и уезжает с твердым намерением исходатайствовать этому усердию достодолжную награду, в сладостной надежде на которую уезжает вслед за ним и Пшецыньский.
В это время
полковник de Palanca о чем-то совещался с батальонными командирами. Через несколько минут было объявлено, что отряд отойдет версты за две в деревню, а у моста
останутся саперы и рота для прикрытия. Завтра утром мост будет готов, и тогда отряд двинется дальше.
— Послушайте, вы молоды, также молоды, как и я, еще моложе меня, пожалуй. A я люблю жизнь и солнце и моих родителей, которые
остались в Пеште… Послушайте,
полковнику жаль вас, вашу молодость… Он послал меня к вам предупредить вас, что отменит казнь, если вы скажете нам, где находятся сейчас ваши передовые отряды.
Больше ничего не может сказать Саша. Он выходит из кабинета и опять садится на стул у двери. Сейчас он охотно бы ушел совсем, но его душит ненависть и ему ужасно хочется
остаться, чтобы оборвать
полковника, сказать ему какую-нибудь дерзость. Он сидит и придумывает, что бы такое сильное и веское сказать ненавистному дяде, а в это время в дверях гостиной, окутанная сумерками, показывается женская фигура. Это жена
полковника. Она манит к себе Сашу и, ломая руки, плача, говорит...
— Очень просто, — говорит Гиезий, — наши им в окно кукиши казать стали, а те оттуда плюнули, и наши не уступили, — им то самое, наоборот. Хотели войну сделать, да
полковник увидел и закричал: «Цыть! всех изрублю». Перестали плеваться и опять запели, и всю службу до конца доправили и разошлись. А теперь дедушка один
остался, и страсть как вне себя ходит. Он ведь завтра выход сделает.
Мать и дочь — двое, и в нужде. Такими они
остались после «с душевным прискорбием» Якова Сергеевича Воробьева,
полковника в отставке и под судом.
Полковник умер, и его закопали, имущество, ковры и серебро продали кредиторы, а частью разворовала прислуга, и
осталась Елена Дмитриевна вдвоем с дочерью на крохотном пенсионе, который ей кто-то выхлопотал во внимание к благородству
полковника.
Ксения Григорьевна была жена придворного певчего Андрея Петрова, состоявшего в чине
полковника. Она в молодых летах
осталась вдовою и, раздав все имение бедным, надела на себя одежду своего мужа и под его именем странствовала сорок пять лет, изредка проживая на Петербургской стороне, в приходе святого апостола Матвея, где одна улица называлась ее именем.
Полковник Лечицкий в этом деле проявил необычайное хладнокровие и огромное мужество, всё время
оставаясь в цепи и умело руководя отступлением.
Ксения Григорьевна была жена придворного певчего Андрея Петрова, скончавшегося в чине
полковника. Она в молодых годах
осталась вдовою.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета,
полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец,
оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.