Неточные совпадения
Главное, я сам был
в такой же, как и он, лихорадке; вместо того чтоб уйти или уговорить его успокоиться, а может, и
положить его на
кровать, потому что он был совсем как
в бреду, я вдруг схватил его за руку и, нагнувшись к нему и сжимая его руку, проговорил взволнованным шепотом и со слезами
в душе...
И
в домах, и
в гостиницах — везде вас
положат на двуспальную
кровать, будьте вы самый холостой человек.
— Митя, отведи меня… возьми меня, Митя, —
в бессилии проговорила Грушенька. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и побежал со своею драгоценною добычей за занавески. «Ну уж я теперь уйду», — подумал Калганов и, выйдя из голубой комнаты, притворил за собою обе половинки дверей. Но пир
в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще. Митя
положил Грушеньку на
кровать и впился
в ее губы поцелуем.
Он выпил последний стакан водки, достал над
кроватью пистолет — тот самый пистолет, из которого выстрелил
в Машу, зарядил его,
положил на «всякий случай» несколько пистонов
в карман — и отправился на конюшню.
Положив меня на
кровать, она ткнулась головою
в подушку и задрожала вся, заплакала; плечи у нее ходуном ходили, захлебываясь, она бормотала...
Лакей раздел и уложил доктора
в кровать. Полинька велела никого не пускать сюда и говорить, что Розанов уехал. Потом она сняла шляпу, бурнус и калоши, разорвала полотенце и, сделав компресс,
положила его на голову больного.
— Так вот как мы сделаем, — отвечала ей Катишь, — я вам велю поставить
кровать в комнате покойной Александры Григорьевны, — так генеральша генеральшино место и займет, — а малютку вашего
положим, где спал, бывало, Сергей Григорьич — губернатор уж теперь, слышали вы?
Я — один. Или вернее: наедине с этим, другим «я». Я —
в кресле, и,
положив нога на ногу, из какого-то «там» с любопытством гляжу, как я — я же — корчусь на
кровати.
На плоскости бумаги,
в двухмерном мире — эти строки рядом, но
в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня с R. Все равно как если бы вы,
положив нога на ногу, сели
в кресло у собственной своей
кровати — и с любопытством смотрели, как вы, вы же — корчитесь на этой
кровати.
Она лежала на широкой
кровати,
положив под щеку маленькие ладошки, сложенные вместе, тело ее спрятано под покрывалом, таким же золотистым, как и все
в спальне, темные волосы, заплетенные
в косу, перекинувшись через смуглое плечо, лежали впереди ее, иногда свешиваясь с
кровати на пол.
Она вошла
в комнату, тихо села возле Долинского на краю
кровати и
положила ему на лоб свою исхудалую ручку.
Два месяца Спирька живет — не пьет ни капли. Белье кой-какое себе завел, сундук купил,
в сундук зеркальце
положил, щетки сапожные… С виду приличен стал, исполнителен и предупредителен до мелочей. Утром — все убрано
в комнате, булки принесены, стол накрыт, самовар готов; сапоги, вычищенные «под спиртовой лак», по его выражению, стоят у
кроватей, на платье ни пылинки.
По окончании послеобеденных классов, после получасового беганья
в приемной зале,
в котором я только по принуждению принимал иногда участие, когда все должны были усесться, каждый за своим столиком у
кровати, и твердить урок к завтрашнему дню, я также садился,
клал перед собою книгу и, посреди громкого бормотанья твердимых вслух уроков, переносился моим воображением все туда же,
в обетованный край,
в сельский дом на берегу Бугуруслана.
Действительно, я
в этом нуждался. За два часа произошло столько событий, а главное, — так было все это непонятно, что мои нервы упали. Я не был собой; вернее, одновременно я был
в гавани Лисса и здесь, так что должен был отделить прошлое от настоящего вразумляющим глотком вина, подобного которому не пробовал никогда.
В это время пришел угловатый человек с сдавленным лицом и вздернутым носом,
в переднике. Он
положил на
кровать пачку вещей и спросил Тома...
Его раздели,
положили на
кровать. Уже на улице он начал подавать знаки жизни, мычал, махал руками…
В комнате он совсем пришел
в себя. Но как только опасения за жизнь его миновались и возиться с ним было уже не для чего — негодование вступило
в свои права: все оступились от него, как от прокаженного [Прокаженный — больной проказой, заразной кожной болезнью, которая считалась неизлечимой.].
Дверь
в комнату Ольги была затворена; он дернул, и крючок расскочился; она стояла на коленах, закрыв лицо руками и
положив голову на
кровать; она не слыхала, как он взошел, потому что произнесла следующие слова: «отец мой! не вини меня…»
Наташу подняли, понесли
в ее светлицу и
положили на
кровать.
Он как-то не доглядел, когда именно Илья превратился во взрослого человека. Не одно это событие прошло незаметно; так же незаметно Наталья просватала и выдала замуж дочь Елену
в губернию за бойкого парня с чёрненькими усиками, сына богатого ювелира; так же, между прочим, умерла наконец, задохнулась тёща, знойным полуднем июня, перед грозою; ещё не успели
положить её на
кровать, как где-то близко ударил гром, напугав всех.
Женщина раздела меня до белья и
положила на широкую
кровать, и я
в ту же минуту заснул. Проснувшись при полном свете дня, я узнал, что комната моего отдыха была спальня Ал. Н. Зыбиной.
Марфа Андревна велела показать себе недоношенного внука, взглянула на него, покачала сомнительно головой и потребовала себе из своей большой кладовой давно не употребляющуюся кармазинную бархатную шубку на заячьем меху. Ребенка смазали теплым лампадным маслом и всунули
в нагретый рукав этой шубки, а самую шубу
положили в угол теплой лежанки, у которой стояла
кровать Марфы Андревны. Здесь младенец должен был дозреть.
Дьякон стал рассказывать, что «были, говорит, мы целой компанией
в Борисоглебской гостинице, и очень все было хорошо и благородно, но потом гостинник посторонних слушателей под
кровать положил за магарыч, а один елецкий купец обиделся, и вышла колотовка.
Когда sergent de ville постучал
в дверь, чтобы честная компания разошлась, и довольные необыкновенным угощением voyou рассыпались, a jeunes mariés [молодожены — франц.] остались одни, Tante Grillade, ни слова не говоря, взяла своего маленького мужа на руки, повесила его венок над
кроватью, а самого его раздела, умыла губкою и
положила к стенке.
В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На
кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха —
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.
Ему отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу, соорудил
в ней
кровать из дубовых досок на четырех чурбанах — истинно богатырскую
кровать; сто пудов можно было
положить на нее — не погнулась бы; под
кроватью находился дюжий сундук;
в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что сам Герасим бывало поднимет его, уронит и ухмыльнется.
Положив руки на его туловище и спрятав лицо
в складки постели, перед
кроватью стояла на коленях мать.
Но искатели только напрасно перестукались лбами, и так как Ярослав Ильич тут же прикрикнул на них и велел немедленно освободить Семена Ивановича из скверного места, то двое из благоразумнейших взяли каждый
в обе руки по ноге, вытащили неожиданного капиталиста на свет божий и
положили его поперек
кровати.
Тем временем кое-кто из жильцов решились сделать торжественный прием беглецу: испортили задвижку и отодвинули ширмы от
кровати пропавшего, немножко поизмяли постель, взяли известный сундук, поместили его на
кровати в ногах, а на
кровать положили золовку, то есть куклу, форму, сделанную из старого хозяйкина платка, чепца и салопа, но только совершенно наподобие золовки, так что можно было совсем обмануться.
Он ввел меня
в спальню. На широкой двуспальной
кровати, согнувшись, головою к стене, неподвижно лежала молодая женщина. Я взялся за пульс, — рука была холодна и тяжела, пульса не было; я
положил молодую женщину на спину, посмотрел глаз, выслушал сердце… Она была мертва. Я медленно выпрямился.
Послышался шорох, и две женские фигуры
в обеих смежных комнатах встали и двинулись: Лариса скользнула к
кровати Подозерова и
положила свою трепещущую руку на изголовье больного, а Александра Ивановна сделала шаг на средину комнаты и, сжав на груди руки, произнесла...
Висленев ушел, а Горданов запер за ним двери на ключ, достал из дорожной шкатулки два револьвера, осмотрел их заряды, обтер замшей курки и
положил один пистолет на комод возле изголовья
кровати, другой —
в ящик письменного стола. Затем он взял листок бумаги и написал большое письмо
в Петербург, а потом на другом клочке бумаги начертил...
Тихо, осторожно и ловко, с опытностию людей, переносивших раненых, они внесли недышащую Катерину Астафьевну
в ее спальню и
положили на
кровать.
— Поди, голубчик, к себе
в кабинет, ляг на диване, а тут, на твоей
кровати, я Ольгу Кирилловну
положу. Поди, милый! Я бы ее
в кабинете
положила, да она боится спать одной… Вставай же!
Андрея Ивановича отвели
в ванную, а оттуда
в палату. Большая палата была густо заставлена
кроватями, и на всех лежали больные. Только одна, на которой ночью умер больной, была свободна; на нее и
положили Андрея Ивановича. Сестра милосердия,
в белом халате и белой косынке, поставила ему под мышку градусник.
Началась партия. Лещова присела у нижней спинки
кровати и глядела
в карты Качеева. Больной сначала выиграл. Ему пришло
в первую же игру четырнадцать дам и пять и пятнадцать
в трефах. Он с наслаждением обирал взятки и
клал их, звонко прищелкивая пальцами. И следующие три-четыре игры карта шла к нему. Но вот Качеев взял девяносто. Поддаваться, если бы он и хотел, нельзя было. Лещов пришел бы
в ярость.
В прикупке очутилось у Качеева три туза.
Когда шаги генерала затихли, Андрей Хрисанфыч осмотрел полученную почту и нашел одно письмо на свое имя. Он распечатал, прочел несколько строк, потом, не спеша, глядя
в газету, пошел к себе
в свою комнату, которая была тут же внизу,
в конце коридора. Жена его Ефимья сидела на
кровати и кормила ребенка; другой ребенок, самый старший, стоял возле,
положив кудрявую голову ей на колени, третий спал на
кровати.
Спрошусь
в баню, а на всякий случай, если запоздаю, то
положу на
кровать чучелу
в моем халате.
Он застал Марью Петровну лежащую без чувств, поднял ее и
положил на
кровать, стараясь водой и одеколоном привести
в чувство.
Надя
положила платье на
кровать и вышла к нему
в первую комнату.
В десять часов утром этого рокового дня Кордулия Адальбертовна поставила на столике перед
кроватью Кувыркова стакан кофе и
положила листок «Полицейской газеты».
Попадья билась головой, порывалась куда-то бежать и рвала на себе платье. И так сильна была
в охватившем ее безумии, что не могли с нею справиться о. Василий и Настя, и пришлось звать кухарку и работника. Вчетвером они осилили ее, связали полотенцами руки и ноги и
положили на
кровать, и остался с нею один о. Василий. Он неподвижно стоял у
кровати и смотрел, как судорожно изгибалось и корчилось тело и слезы текли из-под закрытых век. Охрипшим от крику голосом она молила...
Внимательно, вытянув шею, рассмотрела его левую руку, лежавшую на груди: очень широкая
в ладони, с крупными пальцами — на груди она производила впечатление тяжести, чего-то давящего больно; и осторожным движением девушка сняла ее и
положила вдоль туловища на
кровати.
Из оцинкованного корыта шел теплый пар. Алевтина Петровна раскладывала на столике мыло, кокосовую мочалу, коробочку с присыпкой. Распеленали ребенка. Стали мерить градусником воду. Голый мальчишка лежал поперек
кровати, дергал ногами и заливался старчески-шамкающим плачем. Мать, с засученными рукавами, подняла его, голенького,
положила над корытом так, что все тельце лежало на ее белой мягкой ладони, и погрузила
в воду.
Танечка соскочила со стула, зацепила ложку, уронила, подняла,
положила на край стола, она опять упала, опять подняла и с хохотом, семеня своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетела
в коридор и
в детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала
в детскую, но вдруг позади себя услыхала всхлипывание. Она оглянулась, Вока стоял подле своей
кровати и, глядя на игрушечную лошадь, держал
в руке тарелку и горько плакал. На тарелке ничего не было.