Неточные совпадения
Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их,
клал ему всякий раз их под
руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак; завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз
клал ее возле него
за минуту до окончания присутствия; чистил ему
спину, если тот запачкал ее мелом у стены, — но все это осталось решительно без всякого замечания, так, как будто ничего этого не было и делано.
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю
за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы, на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел на виске, и левая нога вздрагивала под кафтаном.
За ним стоял полосатый арлекин, детски
положив подбородок на плечо Лютова, подняв
руку выше головы, сжимая и разжимая пальцы.
Иван Матвеевич взял письмо и привычными глазами бегал по строкам, а письмо слегка дрожало в его пальцах. Прочитав, он
положил письмо на стол, а
руки спрятал
за спину.
Он
положил ей
за спину и под
руки подушки, на плечи и грудь накинул ей свой шотландский плед и усадил ее с книгой на диван.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча
за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья,
положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на
спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать
рукой.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить:
за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял
руки, осторожно
положил их ладонями на её плечи, и
руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими
руками и сказала звенящим голосом...
За ним шли его секунданты, два очень молодых офицера одинакового роста, Бойко и Говоровскнй, в белых кителях, и тощий, нелюдимый доктор Устимович, который в одной
руке нес узел с чем-то, а другую заложил назад; по обыкновению, вдоль
спины у него была вытянута трость.
Положив узел на землю и ни с кем не здороваясь, он отправил и другую
руку за спину и зашагал по поляне.
Отняв перепелку, охотник,
за спиною у себя, отрывает ей голову,
кладет к себе в вачик, а шейку с головкой показывает ястребу, который и вскакивает с земли на
руку охотника, который, дав ему клюнуть раза два теплого перепелиного мозжечка, остальное прячет в вачик и отдает ястребу после окончания охоты.
Программа преступных действий у Сганареля была та же самая, как и у всех прочих: для первоученки он взял и оторвал крыло гусю; потом
положил лапу на
спину бежавшему
за маткою жеребенку и переломил ему
спину; а наконец: ему не понравились слепой старик и его поводырь, и Сганарель принялся катать их по снегу, причем пооттоптал им
руки и ноги.
— Всё берите… — говорила она осипшим голосом. Выбросив бумаги, она отошла от меня и, ухватившись обеими
руками за голову, повалилась на кушетку. Я подобрал деньги,
положил их обратно в ящик и запер, чтобы не вводить в грех прислугу; потом взял в охапку все бумаги и пошел к себе. Проходя мимо жены, я остановился и, глядя на ее
спину и вздрагивающие плечи, сказал...
Заложив
руки за спину, посвистывая, идет Артюшка Пистолет, рыболов, птичник, охотник по перу и пушнине. Лицо у него скуластое, монгольское, глаза узкие, косые, во всю левую щеку — глубокий шрам: он приподнял угол губ и
положил на лицо Артюшки бессменную кривую улыбку пренебрежения.
Он ввел меня в спальню. На широкой двуспальной кровати, согнувшись, головою к стене, неподвижно лежала молодая женщина. Я взялся
за пульс, —
рука была холодна и тяжела, пульса не было; я
положил молодую женщину на
спину, посмотрел глаз, выслушал сердце… Она была мертва. Я медленно выпрямился.
И вслед
за тем вторглось в его клеть несколько татар, атлеты наружностью, с глазами, кипящими гневом, бросились на него, повалили его и,
положив ему колено на
спину, связали
руки назад.