Неточные совпадения
Но, с другой стороны, не видим ли мы, что народы самые образованные наипаче [Наипа́че (церковно-славянск.) — наиболее.] почитают себя счастливыми в воскресные и праздничные дни, то есть тогда, когда начальники
мнят себя от писания
законов свободными?
Когда мы
мним, что счастию нашему нет пределов, что мудрые
законы не про нас писаны, а действию немудрых мы не подлежим, тогда являются на помощь
законы средние, которых роль в том и заключается, чтоб напоминать живущим, что несть на земле дыхания, для которого не было бы своевременно написано хотя какого-нибудь
закона.
—
«А, философствуя, ты
помнишь ли
закон?»
Река на это отвечает:
«Что свежесть лишь вода движеньем
сохраняет?
Видя это страдание только что расцветающей жизни, глядя, как
мнет и жмет судьба молодое, виноватое только тем создание, что оно пожелало счастья, он про себя роптал на суровые, никого не щадящие
законы бытия, налагающие тяжесть креста и на плечи злодея, и на эту слабую, едва распустившуюся лилию.
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания
закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, — вот был голова! И мужики его лихом не
поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало, мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.
Но я очень
помню, что в Наказе о сочинении нового уложения, говоря о вольности, сказано: «Вольностию называть должно то, что все одинаковым повинуются
законам».
— Застанем либо нет ее в живых! — повторял он в ажитации. — Христианская душа, ваша высокоблагородие… Конечно, все мы, мужики, в зверстве себя не
помним, а только и
закон есть.
— Многие из вас, господа, не понимают этого, — сказал он, не то гневно, не то иронически взглядывая в ту сторону, где стояли члены казенной палаты, — и потому чересчур уж широкой рукой пользуются предоставленными им прерогативами. Думают только о себе, а про старших или совсем забывают, или не в той мере
помнят, в какой по
закону помнить надлежит. На будущее время все эти фанаберии должны быть оставлены. Яздесь всех критикую, я-с. А на себя никаких критик не потерплю-с!
— Да вы не смущайтесь, Авдей Никитич, — успокаивал Прейн. — В таких делах
помните раз и навсегда, что женщины всегда и везде женщины: для них своя собственная логика и свои
законы… Другими словами: из них можно все сделать, только умеючи.
— О,
помню,
помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда,
помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь
закону…
Многие еще
помнят, как Хрептюгин был сидельцем в питейном доме и как он в то время рапортовал питейному ревизору, именно заложивши назади руки, но стоя не перпендикулярно, как теперь, а потолику наклоненно, поколику дозволяли это
законы тяготения; от какового частого стояния, должно полагать, и осталась у него привычка закладывать назади руки.
Она снова обратилась к Санину и стала его расспрашивать о том, какие
законы существуют в России насчет браков и нет ли препятствий для вступления в супружество с католичками — как в Пруссии? (В то время, в сороковом году, вся Германия еще
помнила ссору прусского правительства с кельнским архиепископом из-за смешанных браков.) Когда же фрау Леноре услыхала, что, выйдя замуж за русского дворянина, ее дочь сама станет дворянкой, — она выказала некоторое удовольствие.
Простим же грешной тени Ивана Васильевича, но
помянем добром тех, которые, завися от него, устояли в добре, ибо тяжело не упасть в такое время, когда все понятия извращаются, когда низость называется добродетелью, предательство входит в
закон, а самая честь и человеческое достоинство почитаются преступным нарушением долга!
Не
помню, как я вылечился от этого страха, но я вылечился скоро; разумеется, мне помог в этом добрый бог бабушки, и я думаю, что уже тогда почувствовал простую истину: мною ничего плохого еще не сделано, без вины наказывать меня — не
закон, а за чужие грехи я не ответчик.
Все эти домики скоро развалятся, заместятся новыми, и никто об них не
помянет; а между тем во всех них развивалась жизнь, кипели страсти, поколения сменялись поколениями, и обо всех этих существованиях столько же известно, сколько о диких в Австралии, как будто они человечеством оставлены вне
закона и не признаны им.
Я недостаточно подробно знаком с памятниками нашей старины, но очень хорошо
помню, как покойный папенька говаривал, что в его время было в ходу правило: доносчику — первый кнут. Знаю также, что и в позднейшее время существовал
закон, по которому лицо, утруждавшее начальство по первым двум пунктам, прежде всего сажали в тюрьму и держали там до тех пор, пока оно не представит ясных доказательств, что написанное в его доносе есть факт действительный, а не плод злопыхательной фантазии.
И сонмище убийц друзьями почитаешь,
Какие ж то друзья, в которых чести нет?
Толпа разбойников тебя не сбережет.
Когда б ты, Рим любя, служил ему, гонитель,
Тогда бы целый Рим был страж твой и хранитель;
А ты, в нем с вольностью
законы истребя,
Насильством, яростью
мнишь сохранить себя,
Но гнусным средством сим ты бед не отвращаешь,
Сам больше на себя врагов вооружаешь.
— А как же? Эй, — говорит, — парень, известно мне, что ты к людям горд, но — не дерзай перенести гордость твою и на господень
закон, — сто крат тяжеле поражён будешь! Уж не Ларионова ли закваска бродит в тебе? Покойник, по пьяному делу, в еретичество впадал,
помни сие!
Помню роскошный, теплый вечер, который мы провели с дядею в орловском «губернском» саду, занимаясь, признаться сказать, уже значительно утомившим меня спором о свойствах и качествах русского народа. Я несправедливо утверждал, что народ очень умен, а дядя, может быть еще несправедливее, настаивал, что народ очень глуп, что он совершенно не имеет понятий о
законе, о собственности и вообще народ азият, который может удивить кого угодно своею дикостью.
Анисья. То-то и
помни. Старик не нынче-завтра помрет, думаю, — все грехи прикроем.
Закон приму, думала, будешь хозяином.
— Как сказать тебе?.. Конечно, всякие тоже люди есть, и у всякого, братец, свое горе. Это верно. Ну, только все же плохо, братец, в нашей стороне люди бога-то
помнят. Сам тоже понимаешь: так ли бы жить-то надо, если по божьему
закону?.. Всяк о себе думает, была бы мамона сыта. Ну, что еще: который грабитель в кандалах закован идет, и тот не настоящий грабитель… Правду ли я говорю?
Родилась я не здесь, далеко,
Далеко… но минувших дней
Предметы в памяти моей
Доныне врезаны глубоко.
Я
помню горы в небесах,
Потоки жаркие в горах,
Непроходимые дубравы,
Другой
закон, другие нравы...
— Было время, и вы
помните его, — продолжала Марфа, — когда мать ваша жила единственно для супруга и семейства в тишине дома своего, боялась шума народного и только в храмы священные ходила по стогнам, не знала ни вольности, ни рабства, не знала, повинуясь сладкому
закону любви, что есть другие
законы в свете, от которых зависит счастие и бедствие людей.
Я не
помню, сколько времени мы неслись, и не могу представить: совершалось всё так, как всегда во сне, когда перескакиваешь через пространство и время и через
законы бытия и рассудка и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце.
На что нам знать твои мечты?
Не для того пред нами ты!
В другом ты ныне обвинен,
И хочет истины
закон.
Открой же нам друзей своих,
Убийц, разбойников ночных,
Которых страшные дела
Смывает кровь и кроет мгла,
С которыми, забывши честь,
Ты
мнил несчастную увезть.
Платонов (читает). «Самоубийцев грешно
поминать, но меня
поминайте. Я лишила себя жизни в болезни. Миша, люби Колю и брата, как я тебя люблю. Не оставь отца. Живи по
закону. Коля, господь тебя благословит, как я благословляю материнским благословением. Простите грешную. Ключ от Мишиного комода в шерстяном платье»… Золото мое! Грешная! Она грешная! Этого еще недоставало! (Хватает себя за голову.) Отравилась…
— Нет, уж ты, Бога ради, освободи меня, Сергей Андреич, — сказал наконец Патап Максимыч. — Изнемог я… Дай одному с печалью остаться, подь отсель, оставь меня одного… Дай надуматься… А какой я допрежь сего столп был неколебимый…
Помнишь?.. Никого не боялся, ничего не страшился!.. Шатнуло горе, свихнуло!.. Глядя на меня, поучайся, Сергей Андреич, познай, как человеку подобает мáлитися… Божий
закон!.. Господне определенье!..
А Никита Петрович до сей поры без жены:
закон помнит, брак честен не рушит…
Слова эти великие. Для того, чтобы человеку не пришлось ненавидеть людей и делать им зло только потому, что они живут в отмежеванной от нашей части земли и признают над собой власть тех, а не других людей, всякому человеку надо
помнить, что границы земельные и разные власти — это дела людские, а что перед богом мы все жители одной и той же земли и все под высшей властью не людской, а
закона божьего.
«Вам сказано, — сказал Христос,
поминая слова
закона Моисея, — не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Мф. V, 27—28).
— Полисмен Уйрида, расскажите, как было дело.
Помните, что по
закону вы обязаны показывать одну только правду.
— Экой грозный какой! — шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. — А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать, я ведь, слава Богу, не вашего
закона. По мне, цари вашей веры хоть все до единого передохни либо перетопись в вине аль в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек — со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по истине… Понял, Махметка?.. А уж я бы тебя такой вишневкой наградил, что век бы стал хорошим словом меня
поминать. Да на-ка вот, попробуй…
— Магома! — важно начал Бекир, —
законами Корана запрещается младшим учить старших. Ты еще не воин, а ребенок.
Помни… в Кабарде не нарушают данного слова… А мы оба с тобой, Магома, родом из Кабарды!
Так вот. Раз задали нам сочинение: «Влияние географических условий на характер народа». Совершенно случайно, не
помню как, натолкнулся я в папиной библиотеке на Бокля, раскрыл книгу и увидел главу: «Влияние физических
законов». Как раз мне на тему. Принес к себе, со страхом попробовал читать: все равно ничего не пойму! Ведь — Бокль!
Помни ты, крыса архивная, магазин ты этакой
законов, везде нужен букет!» — При этом судья дружески потрепал секретаря по плечу, а секретарь поклонился и крякнул.
Представляю этот сборник суду читателей, как издатель и отчасти автор его. Прошу
помнить, это не роман, требующий более единства и связи в изображении событий и лиц, а временник, не подчиняющийся строгим
законам художественных произведений.
Составители
закона должны
помнить, что они имеют дело с человеком, а не с вещью, готовою все вытерпеть.
С высот Кремля, — да, это Кремль, да — я дам им
законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью
поминать имя своего завоевателя.
Раз, что генерал-губернатор толкует свои права так ограниченно, Баранщикову нечего копаться в
законах, а лучше прямо искать сочувствия и снисхождения у граждан Нижнего Новгорода, которые его знали и
помнили, и платили за него его недоимки.
— Не могу, генерал, и потому не могу, что
закон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не
помня себя от восторга, с толпою побежал зa ним.