Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь
портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой
люди,
люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
У круглого стола под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый
человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными глазами и длинными волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на другом конце, оглядывая стену с
портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно взглянул еще раз на незнакомого
человека.
Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно
портрет, но не одного
человека: это
портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.
Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного
человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой
портрет и
портреты своих знакомых…
На чердаке, в старинном окованном железом сундуке, он открыл множество интересных, хотя и поломанных вещей: рамки для
портретов, фарфоровые фигурки, флейту, огромную книгу на французском языке с картинами, изображающими китайцев, толстый альбом с
портретами смешно и плохо причесанных
людей, лицо одного из них было сплошь зачерчено синим карандашом.
Клим Иванович Самгин был одет тепло, удобно и настроен мужественно, как и следовало
человеку, призванному участвовать в историческом деле. Осыпанный снегом необыкновенный извозчик в синей шинели с капюшоном, в кожаной финской шапке, краснолицый, усатый, очень похожий на
портрет какого-то исторического генерала, равнодушно, с акцентом латыша заявил Самгину, что в гостиницах нет свободных комнат.
Портреты этого
человека Самгин видел в журналах, но не мог вспомнить — кто он?
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались группы
людей с иконами в руках, с
портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая
людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал...
Освобожденный стол тотчас же заняли молодцеватый студент, похожий на переодетого офицера, и скромного вида
человек с жидкой бородкой, отдаленно похожий на
портреты Антона Чехова в молодости. Студент взял карту кушаний в руки, закрыл ею румяное лицо, украшенное золотистыми усиками, и сочно заговорил, как бы читая по карте...
—
Портрет над роялем — это ваш отчим? У него борода очень богатого
человека.
Густо двигались
люди с флагами, иконами,
портретами царя и царицы в багетных рамках; изредка проплывала яркая фигурка женщины, одна из них шла, подняв нераскрытый красный зонтик, на конце его болтался белый платок.
На эстраде, заслоняя красный
портрет царя Александра Второго, одиноко стоял широкоплечий, но плоский, костистый
человек с длинными руками, седовласый, но чернобровый, остриженный ежиком, с толстыми усами под горбатым носом и острой французской бородкой.
«Идиотизм, — решил он. — Зимой начну писать. О
людях. Сначала напишу
портреты. Начну с Лютова».
— Не скромничай, кое-что я знаю про тебя. Слышала, что ты как был неподатлив
людям, таким и остался. На
портрет смотришь? Супруг мой.
Комната служила, должно быть, какой-то канцелярией, две лампы висели под потолком, освещая головы
людей, на стенах — ‹документы› в рамках, на задней стене поясной
портрет царя.
— Что же это… какой же это
человек? — шепотом спросил жандарм, ложась грудью на стол и сцепив пальцы рук. — Действительно — с крестами, с
портретами государя вел народ, да? Личность? Сила?
Вот посмотрите, этот напудренный старик с стальным взглядом, — говорил он, указывая на
портрет, висевший в простенке, — он был, говорят, строг даже к семейству,
люди боялись его взгляда…
— Нет, Семен Семеныч, я не хочу в монастырь; я хочу жизни, света и радости. Я без
людей никуда, ни шагу; я поклоняюсь красоте, люблю ее, — он нежно взглянул на
портрет, — телом и душой и, признаюсь… — он комически вздохнул, — больше телом…
— Брат, — сказала она, — ты рисуешь мне не Ивана Ивановича: я знаю его давно, — а самого себя. Лучше всего то, что сам не подозреваешь, что выходит недурно и твой собственный
портрет. И меня тут же хвалишь, что угадала в Тушине
человека! Но это нетрудно! Бабушка его тоже понимает и любит, и все здесь…
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут
люди и тихо вянут, где ни бурных страстей с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных вопросов, никакого движения мысли, воли — там я сосредоточусь, разберу материалы и напишу роман. Теперь только закончу как-нибудь
портрет Софьи, распрощаюсь с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
В комнате, даже слишком небольшой, было
человек семь, а с дамами
человек десять. Дергачеву было двадцать пять лет, и он был женат. У жены была сестра и еще родственница; они тоже жили у Дергачева. Комната была меблирована кое-как, впрочем достаточно, и даже было чисто. На стене висел литографированный
портрет, но очень дешевый, а в углу образ без ризы, но с горевшей лампадкой. Дергачев подошел ко мне, пожал руку и попросил садиться.
О, может быть, все это — лишь
портрет «книжного
человека», как выразилась про него потом Катерина Николаевна; но почему же, однако, эти «бумажные
люди» (если уж правда, что они — бумажные) способны, однако, столь настоящим образом мучиться и доходить до таких трагедий?
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые
люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не ответив мне, он снял
портрет с колец обеими руками, приблизил к себе, поцеловал его, затем тихо повесил опять на стену.
Но разговаривать было некогда: на палубу вошло
человек шесть гидальго, но не таких, каких я видел на балконах и еще на
портретах Веласкеца и других; они были столько же гидальго, сколько и джентльмены: все во фраках, пальто и сюртуках, некоторые в белых куртках.
Теперь я жадно вглядывался в его физиономию, как вглядываются в
человека, которого знали по
портрету.
Вы знаете, что были и есть
люди, которые подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями, — все это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них
портреты и делаем бюсты.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды
людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне
портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Я его не помню; сказывают, недалекий был
человек, с большим носом и веснушками, рыжий и в одну ноздрю табак нюхал; в спальне у матушки висел его
портрет, в красном мундире с черным воротником по уши, чрезвычайно безобразный.
Я был раздосадован: он рассматривал меня без церемонии, будто перед ним не
человек, а
портрет, — я нахмурился.
Какой-то генерал просит со мною увидеться: милости просим; входит ко мне
человек лет тридцати пяти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий
портрет Кульнева, рекомендуется мне как друг и сослуживец покойного мужа Ивана Андреевича; он-де ехал мимо и не мог не заехать к его вдове, зная, что я тут живу.
Раз вечером, говоря о том о сем, я сказал, что мне бы очень хотелось послать моей кузине
портрет, но что я не мог найти в Вятке
человека, который бы умел взять карандаш в руки.
Я бывал у них и всякий раз проходил той залой, где Цынский с компанией судил и рядил нас; в ней висел, тогда и потом,
портрет Павла — напоминовением ли того, до чего может унизить
человека необузданность и злоупотребление власти, или для того, чтоб поощрять полицейских на всякую свирепость, — не знаю, но он был тут с тростью в руках, курносый и нахмуренный, — я останавливался всякий раз пред этим
портретом, тогда арестантом, теперь гостем.
…Пока смутные мысли бродили у меня в голове и в лавках продавали
портреты императора Константина, пока носились повестки о присяге и добрые
люди торопились поклясться, разнесся слух об отречении цесаревича.
Глядя у Невельского на
портрет государя, они говорили, что это должен быть физически сильный
человек, который дает много табаку и китайки.
Это высокий, худощавый
человек, благообразный, с большою бородой. Он служит писарем в полицейском управлении и потому ходит в вольном платье. Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел в себя и замкнулся. Я был у него на квартире, но не застал его дома. Занимает он в избе небольшую комнату; у него аккуратная чистая постель, покрытая красным шерстяным одеялом, а около постели на стене в рамочке
портрет какой-то дамы, вероятно, жены.
Один
портрет во весь рост привлек на себя внимание князя: он изображал
человека лет пятидесяти, в сюртуке покроя немецкого, но длиннополом, с двумя медалями на шее, с очень редкою и коротенькою седоватою бородкой, со сморщенным и желтым лицом, с подозрительным, скрытным и скорбным взглядом.
Сначала молодые
люди смеялись своему положению, но, когда они проходили гостиную, Павлу показалось, что едва мерцающие фигуры на
портретах шевелятся в рамках. В зале ему почудился какой-то шорох и как будто бы промелькнули какие-то белые тени. Павел очень был рад, когда все они трое спустились по каменной лестнице и вошли в их уютную, освещенную комнату. Плавин сейчас же опять принялся толковать с Симоновым.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели
портреты каких-то строгих
людей.
Это был
портрет известного богача: кругом пьяная публика, тоже
портреты, а перед купцом, согнувшись в три погибели, волосатый
человек в сюртуке, из заднего кармана которого торчит полуштоф водки.
— Почему мне в этакие минуты всегда становится грустно, разгадайте, ученый
человек? Я всю жизнь думала, что и бог знает как буду рада, когда вас увижу, и всё припомню, и вот совсем как будто не рада, несмотря на то что вас люблю… Ах, боже, у него висит мой
портрет! Дайте сюда, я его помню, помню!
— Жизнь
людей, нравственно связанных между собою, похожа на концентрические круги, у которых один центр, и вот в известный момент два лица помещались в самом центре материального и психического сближения; потом они переходят каждый по своему отдельному радиусу в один, в другой концентрик: таким образом все удаляются друг от друга; но связь существенная у них, заметьте, не прервана: они могут еще сообщаться посредством радиусов и, взаимно действуя, даже умерщвлять один другого, и не выстрелом в
портрет, а скорей глубоким помыслом, могущественным движением воли в желаемом направлении.
— Да, ты вот о чем!.. Посмотри вон туда, у
портрета… Группа молодых
людей, и в центре… Узнаешь ты этого господина?..
Большую часть времени она сидела перед
портретом старого помпадура и все вспоминала, все вспоминала. Случалось иногда, что
люди особенно преданные успевали-таки проникать в ее уединение и уговаривали ее принять участие в каком-нибудь губернском увеселении. Но она на все эти уговоры отвечала презрительною улыбкой. Наконец это сочтено было даже опасным. Попробовали призвать на совет надворного советника Бламанже и заставили его еще раз стать перед ней на колени.
У полициймейстера сперло в зобу дыхание от радости. Он прежде всего был
человек доброжелательный и не мог не болеть сердцем при виде каких бы то ни было междоусобий и неустройств. Поэтому он немедленно от помпадура поскакал к Надежде Петровне и застал ее сидящею в унынии перед
портретом старого помпадура. У ног ее ползал Бламанже.
Снова начались музыка, танцы: пол содрогался. Слова Биче о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому
человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана
портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность не только сказать, но даже намекнуть о связи особых причин с моими поступками. Я умолчал поэтому о происшествии в доме Стерса.
Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза ее совершенно схожий
портрет, так как испуганно взглянул на меня. Итак, поразившись, мы продолжали ее не знать. Она этого хотела, стало быть, имела к тому причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся
люди, я спросил Биче взглядом. «Нет», — сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто нелеп.
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать на его могилу, потом спросил
портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы
человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Пришедши в свой небольшой кабинет, женевец запер дверь, вытащил из-под дивана свой пыльный чемоданчик, обтер его и начал укладывать свои сокровища, с любовью пересматривая их; эти сокровища обличали как-то въявь всю бесконечную нежность этого
человека: у него хранился бережно завернутый портфель; портфель этот, криво и косо сделанный, склеил для женевца двенадцатилетний Володя к Новому году, тайком от него, ночью; сверху он налепил выдранный из какой-то книги
портрет Вашингтона; далее у него хранился акварельный
портрет четырнадцатилетнего Володи: он был нарисован с открытой шеей, загорелый, с пробивающейся мыслию в глазах и с тем видом, полным упования, надежды, который у него сохранился еще лет на пять, а потом мелькал в редкие минуты, как солнце в Петербурге, как что-то прошедшее, не прилаживающееся ко всем прочим чертам; еще были у него серебряные математические инструменты, подаренные ему стариком дядей; его же огромная черепаховая табакерка, на которой было вытиснено изображение праздника при федерализации, принадлежавшая старику и лежавшая всегда возле него, — ее женевец купил после смерти старика у его камердинера.
Я вылетел из редакции бомбой, даже забыл в передней свои калоши. Это было незаслуженное оскорбление… И от кого? Я его узнал по
портретам. Это был громадный литературный
человек, а в его ответе для меня заключалось еще восемь лет неудач.
А пока, даст Бог, можно будет уехать за границу; вспомнилось мне, что я художник, и взялся сделать вытравкой
портрет Дмитрия Петровича Журавского —
человека, как известно, всю свою жизнь положившего на то, чтоб облегчить тяжелую долю крестьян и собиравшего гроши своего заработка на их выкуп…