Неточные совпадения
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой проходило по его правой
стене и освещало угол подле двери. У постели его стояла Настасья и еще один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду
походил на артельщика. Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка. Раскольников приподнялся.
Она
походила на портрет одной из величавых женщин в ее роде, висевший тут же
на стене.
В доме тянулась бесконечная анфилада обитых штофом комнат; темные тяжелые резные шкафы, с старым фарфором и серебром, как саркофаги, стояли по
стенам с тяжелыми же диванами и стульями рококо, богатыми, но жесткими, без комфорта. Швейцар
походил на Нептуна; лакеи пожилые и молчаливые, женщины в темных платьях и чепцах. Экипаж высокий, с шелковой бахромой, лошади старые, породистые, с длинными шеями и спинами, с побелевшими от старости губами, при езде крупно кивающие головой.
Передняя
походила на министерскую приемную: мозаичный мраморный пол, покрытый мягким ковром;
стены, отделанные под дуб; потолок, покрытый сплошным слоем сквозных арабесок, и самая роскошная лестница с мраморными белыми ступенями и массивными бронзовыми перилами.
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад и
походила на монашескую келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик у одной
стены, четыре стула, железная кровать в углу, комод и шкаф с книгами, письменный стол, маленький рабочий столик с швейной машиной — вот и все.
Лошадь
походила на тех сказочных животных, которых рисуют дети
на стенах и заборах; но старательно оттушеванные яблоки ее масти и патроны
на груди всадника, острые носки его сапогов и громадные усы не оставляли места сомнению: этот рисунок долженствовал изобразить Пантелея Еремеича верхом
на Малек-Аделе.
Однажды в ясную солнечную погоду я видел, как с моря надвигалась
стена тумана совершенно белого, молочного цвета;
походило на то, как будто с неба
на землю опустился белый занавес.
День, торжественный день рождения Клары Олсуфьевны, единородной дочери статского советника Берендеева, в óно время благодетеля господина Голядкина, — день, ознаменовавшийся блистательным, великолепным званым обедом, таким обедом, какого давно не видали в
стенах чиновничьих квартир у Измайловского моста и около, — обедом, который
походил более
на какой-то пир вальтасаровский, чем
на обед, — который отзывался чем-то вавилонским в отношении блеска, роскоши и приличия с шампанским-клико, с устрицами и плодами Елисеева и Милютиных лавок, со всякими упитанными тельцами и чиновною табелью о рангах, — этот торжественный день, ознаменовавшийся таким торжественным обедом, заключился блистательным балом, семейным, маленьким, родственным балом, но все-таки блистательным в отношении вкуса, образованности и приличия.
Комната его по своему убранству совершенно не
походила на предыдущий нумер: во-первых,
на кровати лежала трехпудовая перина и до пяти подушек; по
стенам стояли: ящики, ящички, два тульские ружья, несколько черешневых чубуков, висели четверня московских шлей с оголовками и калмыцкий тулуп; по окнам стояли чашки, чайник, кофейник, судок для вин, графин с водкой и фунта два икры, московский калач и десяток редиски.
Бело-розовый полосатый штоф покрывал
стены, придавая помещению сходство с внутренностью огромного чемодана;
стены на солнечной стороне не было, ее заменял от пола до потолка ряд стекол в зеленых шестиугольных рамах, — это
походило на разрез пчелиного сота, с той разницей, что вместо меда сочился золотой свет.
Поручик прошел за ней пять-шесть больших, роскошно убранных комнат, коридор и в конце концов очутился в просторной квадратной комнате, где с первого же шага его поразило изобилие цветущих растений и сладковатый, густой до отвращения запах жасмина. Цветы шпалерами тянулись вдоль
стен, заслоняя окна, свешивались с потолка, вились по углам, так что комната
походила больше
на оранжерею, чем
на жилое помещение. Синицы, канарейки и щеглята с писком возились в зелени и бились об оконные стекла.
И никто из губернаторской прислуги — ни швейцар, ни другие — не заметили подозрительного субъекта, хотя он десятки раз прошел мимо парадного; а ночью один из агентов для опыта подергал дверь, и она оказалась незапертой, так что он
походил по швейцарской, для доказательства сделал царапину
на стене и незамеченный ушел.
У нее был прелестный будуар-гостиная с голубой шелковой мебелью, с широким трюмо во всю
стену, с массой безделушек
на этажерках и столах, светлая уютная спальня с белоснежной постелью, с портретом ее отца, покойного барона,
на которого Нан
походила как две капли воды.
Прохор вышел. Иван Захарыч снял дорожную куртку и повесил ее в шкап. Он был франтоват и чистоплотен. Кабинет по отделке совсем не
походил на другие комнаты дома: ковер, дорогие обои, огромный письменный стол, триповая мебель, хорошие гравюры в черных нарядных рамках.
На одной
стене висело несколько ружей и кинжалов, с лисьей шкурой посредине. В глубине алькова стояла кровать — бронзовая, с голубым атласным одеялом.
Пирожков осмотрелся. Он стоял у камина, в небольшом, довольно высоком кабинете, кругом установленном шкапами с книгами. Все смотрело необычно удобно и размеренно в этой комнате.
На свободном куске одной из боковых
стен висело несколько портретов. За письменным узким столом, видимо деланным по вкусу хозяина, помещался род шкапчика с перегородками для разных бумаг. Комната дышала уютом тихого рабочего уголка, но мало
походила на кабинет адвоката-дельца.
Она
походила на дитя, которое тешится огоньками, бегающими по
стене около его колыбели, не зная, что через час весь дом от них разрушится.