Неточные совпадения
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и, взяв
сына за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела на него и
поцеловала. — Оставьте его со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки
сына, села за приготовленный с кофеем стол.
Она услыхала голос возвращавшегося
сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла его за голову, посмотрела на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро
поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
Одна из
целей поездки в Россию для Анны было свидание с
сыном.
Увидать
сына на гулянье, узнав, куда и когда он выходит, ей было мало: она так готовилась к этому свиданию, ей столько нужно было сказать ему, ей так хотелось обнимать,
целовать его.
Просидев дома
целый день, она придумывала средства для свиданья с
сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к
сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
Вронский вошел в вагон. Мать его, сухая старушка с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в
сына, и слегка улыбалась тонкими губами. Поднявшись с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую сухую руку
сыну и, подняв его голову от руки,
поцеловала его в лицо.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и
сыновья ли у него, или
целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего,
целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них
сыном и братом.
Напротив, у ней у самой оказалась
целая история о внезапном отъезде
сына; она со слезами рассказывала, как он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны многие весьма важные и таинственные обстоятельства и что у Роди много весьма сильных врагов, так что ему надо даже скрываться.
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он ноги ей
целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с
сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута.
Сынка
целует, обнимает,
И говорит ему он так: «Любезный
сын,
По мне наследник ты один...
Целых два дня он крепился, хотя вид
сына, на которого он все посматривал украдкой, ему очень не нравился… но на третий день за обедом не выдержал.
— О, дорогой мой, я так рада, — заговорила она по-французски и, видимо опасаясь, что он обнимет,
поцелует ее, — решительно, как бы отталкивая, подняла руку свою к его лицу.
Сын поцеловал руку, холодную, отшлифованную, точно лайка, пропитанную духами, взглянул в лицо матери и одобрительно подумал...
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья
целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на
сына, а с
сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался
целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
— Да неужто ты никогда меня не
поцелуешь задушевно, по-детски, как
сын отца? — проговорил он мне с странною дрожью в голосе. Я горячо
поцеловал его.
— «О, лжешь, — думал я, — хвастаешь, а еще полудикий
сын природы!» Я сейчас же вспомнил его: он там ездил с маленькой каретой по городу и однажды
целую улицу прошел рядом со мною, прося запомнить нумер его кареты и не брать другой.
Надежда Васильевна понимала, что отец инстинктивно старается найти в ней то, что потерял в старшем
сыне, то есть опору наступавшей бессильной старости; она делала все, чтобы подняться до уровня отцовского миросозерцания, и вполне достигла своей
цели.
Он много и энергично хлопотал, чтобы поднять упавшую производительность этих когда-то знаменитых заводов, и достиг своей
цели только тогда, когда ему на помощь явился его старший
сын Костя, который, кончив курс в университете, поступил управляющим в Шатровские заводы.
Избыток того чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему
сыну, естественно, переходил на других, и в гуляевском доме проживала
целая толпа разных сирот, девочек и мальчиков.
Он не договорил того, чем угрожал, но даже
сын, часто видавший его во гневе, вздрогнул от страху.
Целый час спустя старик даже весь трясся от злобы, а к вечеру заболел и послал за «лекарем».
Он был как в лихорадке, он вопиял за пролитую кровь, за кровь отца, убитого
сыном «с низкою
целью ограбления».
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я
целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой
сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
Жена его, старая и сварливая,
целый день не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась;
сыновья не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием.
Прося, кланяясь и посылая
сына старосты еще ниже кланяться, я достиг вполовину моей
цели.
Мудрено было бы сказать отчего, если б главная
цель, с которой он все это делал, была неизвестна; он хотел одного — лишить своих братьев наследства, и этого он достигал вполне «привенчиванием»
сына.
Мы сидели раз вечером с Иваном Евдокимовичем в моей учебной комнате, и Иван Евдокимович, по обыкновению запивая кислыми щами всякое предложение, толковал о «гексаметре», страшно рубя на стопы голосом и рукой каждый стих из Гнедичевой «Илиады», — вдруг на дворе снег завизжал как-то иначе, чем от городских саней, подвязанный колокольчик позванивал остатком голоса, говор на дворе… я вспыхнул в лице, мне было не до рубленого гнева «Ахиллеса, Пелеева
сына», я бросился стремглав в переднюю, а тверская кузина, закутанная в шубах, шалях, шарфах, в капоре и в белых мохнатых сапогах, красная от морозу, а может, и от радости, бросилась меня
целовать.
Тем не менее домашняя неурядица была настолько невыносима, что Валентин Осипович, чтоб не быть ее свидетелем, на
целые дни исчезал к родным. Старики Бурмакины тоже догадались, что в доме
сына происходят нелады, и даже воздерживались отпускать в Веригино своих дочерей. Но, не одобряя поведения Милочки, они в то же время не оправдывали и Валентина.
Во-первых, она купила его и заплатила довольно дорого; во-вторых, он может, пожалуй, оставить господ без фруктов и без овощей, и, в-третьих, несмотря на преклонные лета, у него
целая куча детей, начиная с двадцатилетнего
сына Сеньки, который уж ходит в Москве по оброку, и кончая грудным ребенком.
Словом сказать, мы
целый час провели и не заметили, как время прошло. К сожалению, раздалось призывное: pst! — и Струнников стремительно вскочил и исчез. Мы, с своей стороны, покинули Эвиан и, переезжая на пароходе, рассуждали о том, как приятно встретить на чужбине соотечественника и какие быстрые успехи делает Россия, наглядно доказывая, что в качестве «гарсонов»
сыны ее в грязь лицом не ударят.
Но все бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз — ну, это уже и видно, что никто другой, как лукавый дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить
поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки, и тот же самый лукавый, — чтоб ему, собачьему
сыну, приснился крест святой! — настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты.
«Развлечение», модный иллюстрированный журнал того времени,
целый год печатал на заглавном рисунке своего журнала центральную фигуру пьяного купца, и вся Москва знала, что это Миша Хлудов,
сын миллионера — фабриканта Алексея Хлудова, которому отведена печатная страничка в словаре Брокгауза, как собирателю знаменитой хлудовской библиотеки древних рукописей и книг, которую описывали известные ученые.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье о нем ходили
целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому.
Сын застрелился…
Галактион провел
целый день у отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про
сына. Может быть, тут был свой расчет, может быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше ничего знать не хотел.
Вообще в Заполье появился
целый ряд тронувшихся людей, как Малыгин с
сыном, бывший исправник Полуянов и Луковников с Ечкиным. У каждого был свой пунктик.
Он даже рассказал
целую историю этого отравления, пока следователь не догадался отправить его на испытание в больницу душевнобольных. Отец тоже был ненормален и радовался, как ребенок, что еще раз избавился от
сына.
— Матушка, — сказал Рогожин,
поцеловав у нее руку, — вот мой большой друг, князь Лев Николаевич Мышкин; мы с ним крестами поменялись; он мне за родного брата в Москве одно время был, много для меня сделал. Благослови его, матушка, как бы ты родного
сына благословила. Постой, старушка, вот так, дай я сложу тебе руку…
Между тем его
сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери, тем не менее в свое время умершим, остался совершенно при одних своих средствах и с болезненною, страдающею, без ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в виду дальнейшую
цель.
— Я было хотел вас познакомить с Ипполитом, — сказал Коля, — он старший
сын этой куцавеешной капитанши и был в другой комнате; нездоров и
целый день сегодня лежал.
Она уже не могла говорить, уже могильные тени ложились на ее лицо, но черты ее по-прежнему выражали терпеливое недоумение и постоянную кротость смирения; с той же немой покорностью глядела она на Глафиру, и как Анна Павловна на смертном одре
поцеловала руку Петра Андреича, так и она приложилась к Глафириной руке, поручая ей, Глафире, своего единственного
сына.
Тогда он взял с собою
сына и
целых три года проскитался по России от одного доктора к другому, беспрестанно переезжая из города в город и приводя в отчаяние врачей,
сына, прислугу своим малодушием и нетерпением.
— Вот ты и толкуй с ними… — презрительно заметил Деян, не отвечая хохлу. — Отец в кабак — и
сын в кабак, да еще Терешка же перед отцом и величается. Нашим ребятам повадку дают… Пришел бы мой
сын в кабак, да я бы из него
целую сажень дров сделал!
За воротами Ганна натолкнулась на новую неприятную сцену. Тит стоял у телеги с черемуховою палкой в руках и смотрел на подъезжавшего верхом второго
сына, Макара. Лесообъездчик прогулял где-то
целую ночь с товарищами и теперь едва держался в седле. Завидев отца, Макар выпрямился и расправил болтавшиеся на нем лядунки.
Михаил Поликарпович после того, подсел к
сыну и — нет-нет, да и погладит его по голове. Все эти нежности отца растрогали, наконец, Павла до глубины души. Он вдруг схватил и обнял старика, начал
целовать его в грудь, лицо, щеки.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее
сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее
сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он
целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— Вот как, а! — отвечал ему на это полковник. — Ах, миленький мой! Ах, чудо мое! Ах, птенчик мой! — продолжал вскрикивать старик и, схватив голову
сына, стал покрывать ее
поцелуями.
Тот встал. Александра Григорьевна любезно расцеловалась с хозяйкой; дала
поцеловать свою руку Ардальону Васильичу и старшему его
сыну и — пошла. Захаревские, с почтительно наклоненными головами, проводили ее до экипажа, и когда возвратились в комнаты, то весь их наружный вид совершенно изменился: у Маремьяны Архиповны пропала вся ее суетливость и она тяжело опустилась на тот диван, на котором сидела Александра Григорьевна, а Ардальон Васильевич просто сделался гневен до ярости.
Клеопатра Петровна уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил
сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой
цели она написала ему длинное и откровенное письмо...
Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни своей растрепанный, но цветущий и здоровый, подошел к отцу и, не глядя ему в лицо,
поцеловал у него руку. Полковник почти сурово взглянул на
сына.
— Да, — продолжала Мари, — и пишет, что они живут решительно в жерле огненном;
целые дни на них сыплется град пуль и ядер — ужасно!.. Я к тебе с
сыном приехала, — присовокупила она.
–"
Сыну моему Семену — село Вырыпаево с деревнями, всего триста пятьдесят пять душ; второе,
сыну моему Дмитрию — село Последово с деревнями, да из вырыпаевской вотчины деревни Манухину, Веслицыну и Горелки, всего девятьсот шестьдесят одну душу…" — Марья Петровна остановилась и взглянула на Митеньку: ей очень хотелось, чтоб он хоть ручку у ней
поцеловал, но тот даже не моргнул глазом. — Да что ж ты молчишь-то! что ты, деревянный, что ли! — почти крикнула она на него.