Неточные совпадения
Мы тронулись в путь;
с трудом пять худых кляч тащили наши повозки
по извилистой
дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось,
дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в
облаке, которое еще
с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось
по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
С вершины перевала нам открылся великолепный вид на реку Улахе. Солнце только что скрылось за горизонтом. Кучевые
облака на небе и дальние горы приняли неясно-пурпуровую окраску. Справа от
дороги светлой полосой змеилась река. Вдали виднелись какие-то фанзы. Дым от них не подымался кверху, а стлался
по земле и казался неподвижным. В стороне виднелось небольшое озерко. Около него мы стали биваком.
Несколько дней сряду не было ни облачка на небе; солнце пекло невыносимо, и
с утра дул теплый ветер, поднимая в бурунах и
по дороге облака горячего песку и разнося его
по воздуху через камыши, деревья и станицы.
У самой
дороги вспорхнул стрепет. Мелькая крыльями и хвостом, он, залитый солнцем, походил на рыболовную блесну или на прудового мотылька, у которого, когда он мелькает над водой, крылья сливаются
с усиками, и кажется, что усики растут у него и спереди, и сзади, и
с боков… Дрожа в воздухе как насекомое, играя своей пестротой, стрепет поднялся высоко вверх
по прямой линии, потом, вероятно испуганный
облаком пыли, понесся в сторону, и долго еще было видно его мелькание…
Ему представилось огромное, мокрое поле, покрытое серыми
облаками небо, широкая
дорога с берёзами
по бокам. Он идёт
с котомкой за плечами, его ноги вязнут в грязи, холодный дождь бьёт в лицо. А в поле, на
дороге, нет ни души… даже галок на деревьях нет, и над головой безмолвно двигаются синеватые тучи…
Радость Урманова казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы
по железной
дороге. Они шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она слушала
с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне показалось, что я прошел через какое-то светлое
облако, и долго еще чувствовал легкое волнение от чужого, не совсем понятного мне счастья.
Чтобы утомить лошадей, мы сбили их
с дороги целиком и
по ровной степи помчались в снежном
облаке, взметаемом напряженными копытами.
Но вот перед глазами расстилается широкое озеро. Это затопленные луга. Ветер гуляет
по нем, шумит и поднимает зыбь. То там, то сям видны островки и еще не залитые полоски земли. Направление
дороги указывают мосты и гати, которые размокли, раскисли и почти все сдвинуты
с места. Вдали за озером тянется высокий берег Иртыша, бурый и угрюмый, а над ним нависли тяжелые, серые
облака; кое-где
по берегу белеет снег.
Токарев вышел на террасу. Было тепло и тихо, легкие
облака закрывали месяц. Из темного сада тянуло запахом настурций, левкоев. В голове Токарева слегка шумело, перед ним стояла Марья Михайловна — красивая, оживленная,
с нежной белой шеей над кружевом изящной кофточки. И ему представилось, как в этой теплой ночи катится
по дороге коляска Будиновских. Будиновский сидит, обняв жену за талию. Сквозь шелк и корсет ощущается теплота молодого, красивого женского тела…
Пошли
по заросшей
дороге, — она тянулась
по косогору к верховью лощины. Сбогар, слабо повизгивая, оглядывался
по сторонам и жался к их ногам. Как раз над лощиною низко стояло большое, черное
облако с расходившимися в стороны отрогами. Как будто гигантское, странное насекомое повисло в воздухе и пристально, победно следило за шедшими
по лощине. Угрюмые и молчаливые зарницы вспыхивали в темноте.
Запад уже не горел золотом. Он был покрыт ярко-розовыми, клочковатыми
облаками, выглядевшими, как вспаханное поле.
По дороге гнали стадо; среди сплошного блеянья овец слышалось протяжное мычанье коров и хлопанье кнута. Мужики, верхом на устало шагавших лошадях,
с запрокинутыми сохами возвращались
с пахоты. Сергей Андреевич свернул в переулок и через обсаженные ивами конопляники вышел в поле. Он долго шел
по дороге, понурившись и хмуро глядя в землю. На душе у него было тяжело и смутно.