Неточные совпадения
Он
представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его барина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими
разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим
себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
Наконец вожделенный час ужина настает. В залу является и отец, но он не ужинает вместе с другими, а пьет чай. Ужин
представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке к сторонке откладывается свежий кусок.
Разговор ведется вяло: всем скучно, все устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что масса дневных пустяков начинает давить нас.
Я, впрочем, довольно смутно
представлял себе Маврушу, потому что она являлась наверх всего два раза в неделю, да и то в сумерки. В первый раз, по пятницам, приходила за мукой, а во второй, по субботам, Павел приносил громадный лоток, уставленный стопками белого хлеба и просвир, а она следовала за ним и сдавала напеченное с веса ключнице. Но за семейными нашими обедами
разговор о ней возникал нередко.
Все, знавшие Ечкина, смеялись в глаза и за глаза над его новой затеей, и для всех оставалось загадкой, откуда он мог брать денег на свою контору. Кроме долгов, у него ничего не было, а из векселей можно было составить приличную библиотеку. Вообще Ечкин
представлял собой какой-то непостижимый фокус. Его новая контора служила несколько дней темой для самых веселых
разговоров в правлении Запольского банка, где собирались Стабровский, Мышников, Штофф и Драке.
— Пустяки! — сказал самоуверенно Горизонт. — Предположим, опять вы — моя тетка, и я оставляю у вас жену.
Представьте себе, мадам Барсукова, что эта женщина в меня влюблена, как кошка. И если вы скажете ей, что для моего благополучия она должна сделать то-то и то-то,-то никаких
разговоров!
— Я вот никак не могу
себе представить, как это женщина может решиться на убийство? — вмешалась в
разговор m-lle Прыхина.
Митенька сидит и хмурит брови. Он спрашивает
себя: куда он попал? Он без ужаса не может
себе представить, что сказала бы княгиня, если б видела всю эту обстановку? и дает
себе слово уехать из родительского дома, как только будут соблюдены необходимые приличия. Марья Петровна видит это дурное расположение Митеньки и принимает меры к прекращению неприятного
разговора.
— Покуда определенных фактов в виду еще нет, но есть
разговор — это уже само по
себе представляет очень существенный признак. О вашем губернаторе никто не говорит, что он мечтает о новой эре… почему? А потому просто, что этого нет на деле и быть не может. А об земстве по всей России такой слух идет, хотя, разумеется, большую часть этих слухов следует отнести на долю болтливости.
— Аскетов ваших, Егор Егорыч, я прежде не признавал, — вмешался в
разговор Сверстов, — но теперь, повидав Андреюшку, которого тоже надобно отнести к разряду аскетов, должен сказать, что, по-моему, он — или плут великий, или
представляет собою чудо.
На следующий день он имел продолжительный
разговор с своею дочерью, в котором
представил ей все невыгоды иметь мужа ниже
себя по уму, по образованию и характеру; он сказал, что мужнино семейство не полюбит ее, даже возненавидит, как грубое и злое невежество всегда ненавидит образованность; он предостерегал, чтобы она не полагалась на обещания жениха, которые обыкновенно редко исполняются и которых Алексей Степаныч не в силах будет исполнить, хотя бы и желал.
Ведь с ним никто и никогда не говорил, да он и не в состоянии был слушать такие благочестивые
разговоры, потому что
представлял собой один сплошной грех.
— Да тоже… какой, однако ж, у нас
разговор нелепый!
Представь себе, если все-то начнут так жить, как ты зиму прожил… хороша история будет?
Фома смотрел на игру солнечных лучей, следил, как трепетно они переливались по гладкой равнине вод, и, ловя ухом отрывки
разговора,
представлял себе слова роем темных мотыльков, суетливо носившихся в воздухе.
Можете
себе представить, каково мне было слушать этот зверской
разговор. После минутного молчания тот же бас заревел...
— Постой!.. Так точно… вот, кажется, за этим кустом говорят меж
собой наши солдаты… пойдем поближе. Ты не можешь
себе представить, как иногда забавны их
разговоры, а особливо, когда они уверены, что никто их не слышит. Мы привыкли видеть их во фрунте и думаем, что они вовсе не рассуждают. Послушай-ка, какие есть между ними политики — умора, да и только! Но тише!.. Не шуми, братец!
Дикарь или полудикий человек не
представляет себе жизни иной, как та, которую знает он непосредственно, как человеческую жизнь; ему кажется, что дерево говорит, чувствует, наслаждается и страдает, подобно человеку; что животные действуют так же сознательно, как человек, — у них свой язык; даже и на человеческом языке не говорят они только потому, что хитры и надеются выиграть молчанием больше, нежели
разговорами.
Но ежели немыслимы определенные ответы, то очевидно, что немыслимы ни правильные наблюдения, ни вполне твердые обобщения. Ни жить, стало быть, нельзя, ни наблюдать жизнь, ни понимать ее. Везде — двойное дно, в виду которого именно только изворачиваться можно или идти неведомо куда, с завязанными глазами.
Представьте себе, что вы нечаянно попали в комнату, наполненную баснописцами. Собралось множество Езопов, которые ведут оживленный
разговор — и всё притчами! Ясно, что тут можно сойти с ума.
В этих
разговорах и самой беззаботной болтовне мы незаметно подъехали к Половинке, которая
представляла из
себя такую картину: на берегу небольшой речки, наполовину в лесу, стояла довольно просторная русская изба, и только, никакого другого жилья, даже не было служб, которые были заменены просто широким навесом, устроенным между четырьмя массивными елями; под навесом издали виднелась рыжая лошадь, лежавшая корова и коза, которые спасались в тени от наступавшего жара и овода.
Я, — а ведь я писатель, следовательно, человек с воображением и фантазией, — я не могу
себе даже
представить, как это возможно решиться: за десятки тысяч верст от родины, в городе, полном ненавидящими врагами, ежеминутно рискуя жизнью, — ведь вас повесят без всякого суда, если вы попадетесь, не так ли? — и вдруг разгуливать в мундире офицера, втесываться без разбора во всякие компании, вести самые рискованные
разговоры!
Они не замечали меня, занятые
разговором, но я успел рассмотреть их: один, в легкой панаме и в светлом фланелевом костюме с синими полосками, имел притворно благородный вид и гордый профиль первого любовника и слегка поигрывал тросточкой, другой, в серенькой одежде, был необыкновенно длинноног и длиннорук, ноги у него как будто бы начинались от середины груди, и руки, вероятно, висели ниже колен, — благодаря этому, сидя, он
представлял собою причудливую ломаную линию, которую, впрочем, легко изобразить при помощи складного аршина.
Уже самый факт этого
разговора, вопрос змея и простодушный ответ жены (3:2–3),
представлял собой начало грехопадения, он был двойною ее изменою: и мужу, и Богу.
Он не мог
себе представить, о чем он будет завтра говорить с Сергеем Сергеичем, с Татьяной, как будет держать
себя с Надеждой — и послезавтра тоже, и заранее испытывал смущение, страх и скуку. Чем наполнить эти длинные три дня, которые он обещал прожить здесь? Ему припомнились
разговор об ясновидении и фраза Сергея Сергеича: «он ахнуть не успел, как на него медведь насел», вспомнил он, что завтра в угоду Татьяне придется улыбаться ее сытым, пухлым девочкам, — и решил уехать.
Княгиня Зинаида Павловна и не
представляла себе возможности такого
разговора о ней между ее милым «Кока» как она называла Гиршфельда, и ее племянницей, влюбленной без ума, как ее уверил Николая Леопольдович, в Шатова.
День был действительно жаркий, и терраса, вся увитая вьющимися растениями и уставленная цветами,
представляла из
себя в доме самый прохладный уголок, тем более что построена была в северной части дома.
Разговор завязался. Князь, впрочем, говорил больше один.
И она опять в своем воображении повторяла весь свой
разговор с Курагиным и
представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.
Но кто меня еще удивил, так это моя Сашенька. Чувствуя неодолимую потребность поделиться этими новыми и страшными впечатлениями, я, естественно, прежде всего подумал о ней и даже успел
представить себе, какой произойдет у нас
разговор, серьезный, вдумчивый и какой-то важный; может быть, даже не говорить, а молчать будем, сидя рядом, но в этом молчании и откроется для нас самое главное. Оказалось же… что-то очень странное. Спрашиваю, вытаращив глаза: ну! читала? Она даже испугалась моего лица и голоса.
— До чего… до чего довели! — проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно ясно
представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. — Дай срок, дай срок, — прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно не желая продолжать этого волновавшего его
разговора, сказал: — Я тебя вызвал, чтоб оставить при
себе.