Неточные совпадения
В это время к отцу часто
приходил писатель Александр Гроза, пользовавшийся некоторой известностью
в польской
литературе того времени.
Недели через две или три
в глухой городишко
пришел ответ от «самого» Некрасова. Правда, ответ не особенно утешительный: Некрасов нашел, что стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от времени до времени их будут печатать, но… это все-таки только версификация, а не поэзия. Автору следует учиться, много читать и потом, быть может, попытаться использовать свои литературные способности
в других отраслях
литературы.
Стабровский действительно перерыл всю
литературу о нервных болезнях и модной наследственности, и чем больше читал, тем больше
приходил в отчаяние. Он
в своем отцовском эгоизме дошел до того, что точно был рад, когда Устенька серьезно заболела тифом, будто от этого могло быть легче его Диде. Потом он опомнился, устыдился и старался выкупить свою несправедливость усиленным вниманием к больной.
«Да, все это — дребедень порядочная!» — думал он с грустью про себя и вовсе не подозревая, что не произведение его было очень слабо, а что
в нем-то самом совершился художественный рост и он перерос прежнего самого себя; но, как бы то ни было,
литература была окончательно отложена
в сторону, и Вихров был от души даже рад, когда к нему
пришла бумага от губернатора,
в которой тот писал...
Воротясь с фабрики, она провела весь день у Марьи, помогая ей
в работе и слушая ее болтовню, а поздно вечером
пришла к себе
в дом, где было пусто, холодно и неуютно. Она долго совалась из угла
в угол, не находя себе места, не зная, что делать. И ее беспокоило, что вот уже скоро ночь, а Егор Иванович не несет
литературу, как он обещал.
Придет знакомец и скажет, что
в данную минуту нет никакой надежды на сочувствие общественного мнения;
придет другой знакомец и скажет, что теперь самое время провозглашать истину
в науке, истину
в литературе, истину
в искусстве и что общество только того и ждет, чтобы проникнуться истинами.
— Дрянь же, брат, у твоего знакомого знакомые! — начал Зыков. — Это семинарская выжига, действительный статский советник… с звездой…
в парике и выдает себя за любителя и покровителя русской
литературы. Твою повесть
прислал он при бланке, этим, знаешь, отвратительно красивейшим кантонистским почерком написанной: «что-де его превосходительство Федор Федорыч свидетельствует свое почтение Павлу Николаичу и предлагает напечатать сию повесть, им прочтенную и одобренную…» Скотина какая!
Он преимущественно призывался выслушивать его роман
в секретных чтениях наедине, просиживал по шести часов сряду столбом; потел, напрягал все свои силы, чтобы не заснуть и улыбаться;
придя домой, стенал вместе с длинноногою и сухопарою женой о несчастной слабости их благодетеля к русской
литературе.
Из крепости Новиков вышел дряхлым, больным стариком.] оба приятеля до того пленились красноречивыми письмами неизвестной барышни с берегов реки Белой из Башкирии, что
присылали ей все замечательные сочинения
в русской
литературе, какие тогда появлялись, что очень много способствовало ее образованию.
Таким образом, перебирая разнообразные типы, являвшиеся
в нашей жизни и воспроизведенные
литературою, мы постоянно
приходили к убеждению, что они не могут служить представителями того общественного движения, которое чувствуется у нас теперь и о котором мы, — по возможности подробно, — говорили выше.
Ноздрева провела
в литературу улица, провела постепенно, переходя от одного видоизменения к другому. Начала с Тряпичкина, потом
пришла к"нашему собственному корреспонденту", потом к Подхалимову и закончила гармоническим аккордом,
в лице Ноздрева. А покуда проходили эти видоизменения, честная
литература с наивным изумлением восклицала: кажется, что дальше идти невозможно! Однако ж оказалось возможным.
Кроме того, что все такие биографические сведения и разыскания любопытны, полезны и даже необходимы, как материал для истории нашей
литературы, —
в этом внимании,
в этих знаках уважения к памяти второстепенных писателей выражается чувство благодарности, чувство справедливости к людям, более или менее даровитым, но не отмеченным таким ярким талантом, который, оставя блестящий след за собою, долго не
приходит в забвение между потомками.
Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком
в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому
в голову не
приходит, что настанет когда-нибудь и его черед.
Таким образом, обращаясь снова к
литературе, и преимущественно сатире, екатерининского времени, мы должны сказать, что сатирики были не совсем правы, воображая, будто им так уж и позволят печатать все, что бы ни
пришло в голову.
В то самое время, как «Морской сборник» поднял вопрос о воспитании и Пирогов произнес великие слова: «Нужно воспитать человека!», —
в то время, как университеты настежь распахнули двери свои для жаждущих истины,
в то время, как умственное движение
в литературе, преследуя титаническую работу человеческой мысли
в Европе, содействовало развитию здравых понятий и разрешению общественных вопросов: —
в это самое время сеть железных дорог готовилась уже покрыть Россию во всех направлениях и начать новую эру
в истории ее путей сообщения; свободная торговля получила могущественное развитие с понижением тарифа; потянулась к нам вереница купеческих кораблей и обозов; встрепенулись и зашумели наши фабрики;
пришли в обращение капиталы; тучные нивы и благословенная почва нашей родины нашли лучший сбыт своим богатым произведениям.
Так и до сих пор, после смерти Гоголя и прекращения деятельности Белинского и некоторых его сподвижников, продолжается у нас отсутствие громкого имени, от которого
приходила бы
в движение
литература, которым бы направлялась известным образом ее деятельность.
Тогда и
в литературе явится полный, резко и живо очерченный, образ русского Инсарова. И не долго нам ждать его: за это ручается то лихорадочное мучительное нетерпение, с которым мы ожидаем его появления
в жизни. Он необходим для нас, без него вся наша жизнь идет как-то не
в зачет, и каждый день ничего не значит сам по себе, а служит только кануном другого дня.
Придет же он, наконец, этот день! И, во всяком случае, канун недалек от следующего за ним дня: всего-то какая-нибудь ночь разделяет их!..
С одной стороны,
литература в своем кругу — лицо самостоятельное, не ищущее милостивцев и не нуждающееся
в них; только иногда, очень редко, какой-нибудь стихотворец
пришлет из далекой провинции журнальному сотруднику водянистые стишки, с просьбою о протекции для помещения их
в таком-то журнале.
Для людей, которые все уткнулись
в «свою
литературу», для которых нет других событий общественной жизни, кроме выхода новой книжки журнала, действительно должен казаться громадно-важным их муравейник. Зная только отвлеченные теории искусства (имевшие, впрочем, когда-то свое жизненное значение) да занимаясь сравнением повестей г. Тургенева, например, с повестями г. Шишкина или романов г. Гончарова с романами г. Карновича, — точно, не мудрено
прийти в пафос и воскликнуть...
Видно, еще не
пришло время создания деятельных и твердых и
в то же время честных характеров
в нашей
литературе.
Пришла весна, и Люксембургский сад (тогда он не был урезан, как впоследствии) сделался на целые дни местом моих уединенных чтений. Там одолевал я и все шесть томов"Системы позитивной философии", и прочел еще много книг по истории
литературы, философии и литературной критике. Никогда
в моей жизни весна — под деревьями, под веселым солнцем — не протекала так по-студенчески,
в такой гармонии всех моих духовных запросов.
После вина Петр Иваныч на вопросы Пахтина о том, какое его мнение о новой
литературе, о новом направлении, о войне, о мире (Пахтин умел самые разнородные предметы соединить
в один бестолковый, но гладкий разговор), — на эти вопросы Петр Иваныч сразу ответил одною общею profession de foi, [Кредо (франц.).] и вино ли или предмет разговора, но он так разгорячился, что слезы выступили у него на глазах и что Пахтин
пришел в восторг и тоже прослезился и, не стесняясь, выразил свое убеждение, что Петр Иваныч теперь впереди всех передовых людей и должен стать главой всех партий.