Неточные совпадения
Оказалось, что Украинцев, управлявший тогда Посольским
приказом, не сообщал Нефимонову никаких известий из
армии, опасаясь, чтобы тот не разгласил их!..
Среди той странной спутанности движений, которая в последний месяц преследовала обе
армии, нашу и неприятельскую, ломая все
приказы и планы, мы были уверены, что на нас надвигается неприятель, именно четвертый корпус.
Мы простояли в Чантафу двое суток. Пришла весть, что Куропаткин смещен и отозван в Петербург. Вечером наши госпитали получили
приказ от начальника санитарной части третьей
армии, генерала Четыркина. Нашему госпиталю предписывалось идти на север, остановиться у разъезда № 86, раскинуть там шатер и стоять до 8 марта, а тогда, в двенадцать часов дня (вот как точно!), не ожидая приказания, идти в Гунчжулин.
Жадно ловились все известия из Вашингтона. Солдаты ежедневно ходили на станции покупать номера «Вестника Маньчжурских
Армий». Посредничество Рузвельта принято, уполномоченные России и Японии собираются съехаться… И вдруг
приказ Линевича, в котором он приводит царскую к нему телеграмму: «Твердо надеюсь на доблестные свои войска, что в конце концов они с помощью божиею одолеют все препятствия и приведут войну к благополучному для России окончанию».
Чуть не ежедневно в
приказах по
армиям появлялись длиннейшие списки лиц, награжденных боевыми отличиями.
В начале мукденского боя госпитали, стоявшие на станции Суятунь, были отведены на север. По этому случаю, как мне рассказывали, Каульбарс издал
приказ, где писал (сам я
приказа не видел): госпитали отведены потому, что до Суятуни достигали снаряды японских осадных орудий, но это отнюдь не обозначает отступления: отступления ни в коем случае не будет, будет только движение вперед… А через неделю вся
армия, как подхваченная ураганом, не отступала, а бежала на север.
От привезшего
приказ офицера мы узнали приятную весть: наш корпус переводится из третьей
армии во вторую. Значит, мы уходим из-под попечительной власти генерала Четыркина.
Главный врач уезжал в казначейство на станцию Куанчендзы и написал письмо старшему в чине главному врачу; в письме он просил потесниться и дать в деревне место нашему госпиталю, так как, на основании
приказа начальника санитарной части третьей
армии, мы тоже должны стоять в этой деревне. Шанцер и я поехали с письмом.
Интересен
приказ, отданный князем по
армии 1 декабря 1788 года...
— Идите!
Приказ о командировке вас в распоряжение главнокомандующего действующей
армией будет изготовлен через два часа.
Этот вопрос читается между строк всех японских сообщений и
приказов по
армии.
Видения мои сбываются: народ волнуется, шумит, толкует об открытии заговора, о бегстве царя Петра Алексеевича с матерью и молодою супругою в Троицкий монастырь; войско, под предводительством Лефорта [Лефорт Франц Яковлевич (1656–1699) — швейцарец, с 1678 г. состоявший на службе в русской
армии; играл активную роль в создании Преображенского и Семеновского «потешных» полков, впоследствии участвовал во всех военных походах начального периода правления Петра I.] и Гордона, собирается в поход; сзывают верных Петру к защите его, проклинают Шакловитого [Шакловитый Федор Леонтьевич — управляющий Стрелецким
приказом, сообщник царевны Софьи Алексеевны; казнен Петром I в 1689 г.], раздаются угрозы Софии.
Первое то, что в самые трудные дни отступления
армии от Вильны к Дриссе, Аракчеев, вместе с Шишковым, дал государю совет ехать в Москву, совет слишком смелый, потому что он шел вразрез только что торжественно объявленному в
приказе обещанию императора не расставаться с войсками.
В
приказах было сказано, что государь будет — не командовать, а сказано только, что государь будет при
армии.
Просмотрев
приказы по
армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4-й степени, за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же
приказе назначение князя Андрея Болконского командиром Егерского полка.
Крики и огни в неприятельской
армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали
приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l’empereur! [да здравствует!] бежали за ним.
Приказ Наполеона был следующий...
После завтрака, Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой
приказ по
армии.
Кроме того граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние
приказы по
армии и свою последнюю афишу.
«Cette armée russe que l’or de l’Angleterre a transportée des extrémités de l’univers, nous allons lui faire éprouver le même sort (le sort de l’armée d’Ulm)», [«Эту русскую
армию, которую английское золото перенесло сюда с конца света, мы заставим ее испытать ту же участь (участь ульмской
армии)».] вспоминал он слова
приказа Бонапарта своей
армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы.
Он приказал нынче написать такие-то бумаги в Вену, в Берлин и в Петербург; завтра, — такие-то декреты и
приказы по
армии, флоту и интендантству и т. д. и т. д., — миллионы приказаний, из которых составился ряд приказаний, соответствующих ряду событий, приведших французские войска в Россию.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей
армии одно и то же настроение, называемое духом
армии, и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его
приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
В отношении дисциплины
армии, беспрестанно выдавались
приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.
Далеко не самые слова, не самый
приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах
армии, на то, чтó сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, чтó сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же, как и в душе каждого русского человека.