Неточные совпадения
— Когда так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю о том, как лет семь назад
девочка говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том же трактире,
приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
— Э-эх! — проговорил служивый, махнув рукой, и пошел вслед за франтом и за
девочкой, вероятно
приняв Раскольникова иль за помешанного, или за что-нибудь еще хуже.
Девочка конфузится, краснеет, наконец
принимает себе в обиду и начинает плакать.
— Его побили, да? — спросила
девочка, не шевелясь, не
принимая протянутой руки Дронова. Слова ее звучали разбито, так говорят
девочки после того, как наплачутся.
— Да, правда: мне, как глупой
девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, а иногда, напротив, долго глядел, — иногда даже побледнеет. Может быть, я немного кокетничала с ним, по-детски, конечно, от скуки… У нас было иногда… очень скучно! Но он был, кажется, очень добр и несчастлив: у него не было родных никого. Я
принимала большое участие в нем, и мне было с ним весело, это правда. Зато как я дорого заплатила за эту глупость!..
Когда мы подошли поближе, 2 собаки подняли лай. Из юрты вышло какое-то человекоподобное существо, которое я сперва
принял было за мальчишку, но серьга в носу изобличала в нем женщину. Она была очень маленького роста, как двенадцатилетняя
девочка, и одета в кожаную рубашку длиной до колен, штаны, сшитые из выделанной изюбриной кожи, наколенники, разукрашенные цветными вышивками, такие же расшитые унты и красивые цветистые нарукавники. На голове у нее было белое покрывало.
Нет, Верочка, это не странно, что передумала и
приняла к сердцу все это ты, простенькая
девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того не может не быть; не странно, что ты поняла и
приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, — и только.
Анна Михайловна еще более покраснела и, быстро наклонившись, с порывом страстной нежности обняла
девочку; последняя
приняла неожиданно-бурную ласку все с тем же ясным, хотя и несколько удивленным взглядом.
— Неужели, сударыня? — спросил Максим с комическою важностью,
принимая в свою широкую руку маленькую ручку
девочки. — Как я благодарен моему питомцу, что он сумел расположить в мою пользу такую прелестную особу.
Сгоревшее имение, с разбредшимися по миру мужиками, было продано за долги; двух же маленьких
девочек, шести и семи лет, детей Барашкова, по великодушию своему,
принял на свое иждивение и воспитание Афанасий Иванович Тоцкий.
Петр Елисеич наливал стаканы, а Нюрочка подавала их по очереди.
Девочка была счастлива, что могла
принять, наконец, деятельное участие в этой церемонии, и с удовольствием следила, как стаканы быстро выпивались, лица веселели, и везде поднимался смутный говор, точно закипала приставленная к огню вода.
Теперь девка мальчика родила, несет его в воспитательный дом,
принимают, и ни записи никакой, ничего, а через год она еще
девочкой раздобылась и опять таким же манером несет.
— Ничего еще неизвестно, — отвечал он, соображая, — я покамест догадываюсь, размышляю, наблюдаю, но… ничего неизвестно. Вообще выздоровление невозможно. Она умрет. Я им не говорю, потому что вы так просили, но мне жаль, и я предложу завтра же консилиум. Может быть, болезнь
примет после консилиума другой оборот. Но мне очень жаль эту
девочку, как дочь мою… Милая, милая
девочка! И с таким игривым умом!
Валек, вообще очень солидный и внушавший мне уважение своими манерами взрослого человека,
принимал эти приношения просто и по большей части откладывал куда-нибудь, приберегая для сестры, но Маруся всякий раз всплескивала ручонками, и глаза ее загорались огоньком восторга; бледное лицо
девочки вспыхивало румянцем, она смеялась, и этот смех нашей маленькой приятельницы отдавался в наших сердцах, вознаграждая за конфеты, которые мы жертвовали в ее пользу.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По смерти родителей его
приняла в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые
девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки
принимают, а что она, бедный человек, вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую
девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
— У вас, любезный Ардальон Борисыч, зашалило воображение, — сказал он, встал и похлопал Передонова по рукаву. — У многих из моих уважаемых товарищей, как и у меня, есть свои дети, мы все не первый год живем, и неужели вы думаете, что могли
принять за мальчика переодетую
девочку?
Между разными бумагами покойного агронома она нашла вексель, данный ему содержательницей какого-то пансиона в Москве, списалась с нею, но, видя, что деньги мудрено выручить, она уговорила ее
принять к себе трех-четырех дворовых
девочек, предполагая из них сделать гувернанток для своих дочерей или для посторонних.
Самой младшей, Касе, исполнилось недавно четырнадцать лет, но этот феноменальный ребенок перерос на целую голову свою мать, далеко превзойдя старших сестер могучей рельефностью форм. Ее фигура давно уже вызывала пристальные взоры заводской молодежи, совершенно лишенной, по отдаленности от города, женского общества, и Кася
принимала эти взоры с наивным бесстыдством рано созревшей
девочки.
И страшное значение всех этих
примет было уже известно детям; старшая
девочка, Саша, худенькая брюнетка, сидела за столом неподвижно, и лицо у нее было испуганное, скорбное, а младшая, Лида, семи лет, полная блондинка, стояла возле сестры и смотрела на огонь исподлобья.
Когда управляющий ушел, Елизавета Петровна послала Марфушку купить разных разностей к обеду. Елене, впрочем, о получении денег она решилась не говорить лучше, потому что, бог знает, как еще глупая
девочка примет это; но зато по поводу другого обстоятельства она вознамерилась побеседовать с ней серьезно.
— А вот каким образом… Знаете ли, что именно такие
девочки топятся,
принимают яду и так далее? Вы не глядите, что она такая тихая: страсти в ней сильные и характер тоже ой-ой!
Мать быстро встала, прошелестев широкой юбкой,
приняла девчонку у бабки и стала качать. Бабка начала молиться на косяк, а
девочка все дышала со змеиным свистом. Фельдшер сказал...
Владимир Сергеич попросил Ипатова познакомить его с Егором Капитонычем. Между ними завязался разговор, Марья Павловна не
принимала в нем участия; к ней подсел Иван Ильич, да и тот сказал ей всего слова два;
девочки подошли к нему и начали что-то шёпотом рассказывать… Вошла ключница, худая старуха, повязанная темным платком, и объявила, что обед готов. Все отправились в столовую.
—
Девочка примет православие.
И вдруг решетчатая калиточка хлопнула и ко мне подпорхнула милая, как ангелок,
девочка, в розовом платьице, и не успел опомниться, как она мне сунула в руку, франк, проговорила: «о ном де Жезю», или как там по-ихнему вроде нашего: «
прими, Христа ради» и скрылась.
Само собою разумеется, что у маленькой
девочки не могло быть твердого разумного сознания о смысле и достоинстве всего, что она делает; она не могла, подобно философу какому-нибудь, продолжать делать свое, презирая крики толпы; она должна была
принимать к сердцу выходки подруг.
Глуховцев. Ну, ты женщина, то есть
девочка, если
принять в расчет твои года, — ну а я? Меня Онуфрий называет испанским ослом, а вот как начали мы вместе с ним соображать, так оказалось, что и он такой же осел. Ты знаешь, уже третью ночь мы с ним не спим и все обсуждаем этот инцидент.
А у людоеда было 7
девочек, такие же маленькие, как мальчиковы братья.
Девочки все лежали и спали на одной кровати, и у каждой
девочки на голове была золотая шапочка. Мальчик с пальчик
приметил это, и, когда людоед с женой ушли, он потихоньку спял шапочки с людоедовых дочерей и надел их на себя и на братьев, а свою и братнины шапочки надел на
девочек.
Впившись глазами в отверстие плахи, стоит возле них по-праздничному разодетая, венком из цветов увенчанная, перворожденная своей матерью, девочка-подросток с сухой лучиной в высоко поднятой руке [Непременное условие при добываньи «живого огня», чтоб его
приняла перворожденная, непорочная девица.
Я слышал потом, как тронутая до глубины сердца маменька интересной
девочки в отборных выражениях просила Юлиана Мастаковича сделать ей особую честь, подарить их дом своим драгоценным знакомством; слышал, с каким неподдельным восторгом Юлиан Мастакович
принял приглашение и как потом гости, разойдясь все, как приличие требовало, в разные стороны, рассыпались друг перед другом в умилительных похвалах откупщику, откупщице,
девочке и в особенности Юлиану Мастаковичу.
И потом, она на самом деле очаровательна, эта черноглазая Наташа! Кто скажет, что отец ее кучер, мать была горничною. Она прирожденная принцесса, эта грациозная
девочка с кудрями Миньоны… Целый дождь похвал сыпется на Наташу… Она
принимает их как должную дань со снисходительной улыбкой. Она так привыкла, чтобы окружающие восхищались ею. Генеральша целует, ласкает ее. Целует и ласкает княгиня Маро.
В младшем отделении, как и в старшем, и в среднем, были дети разного возраста.
Принимали сюда
девочек от восьми до одиннадцати лет. С одиннадцати до пятнадцати воспитанницы составляли второе среднее отделение, и с пятнадцати до восемнадцати — старшее выпускное. Среди стрижек поэтому были совсем еще несмышленые малютки-восьмилетки и девятилетние и десятилетние
девочки вроде Любочки Орешниковой, Дорушки Ивановой, Вассы, Они и Сони Кузьменко.
— Глупая
девочка! Истеричка какая-то! Все романы тишком читает, на днях ее поймала, — желчно заговорила горбунья, и длинное лицо ее и прекрасные лучистые глаза
приняли сердитое, неприятное выражение.
Лариса
приняла из рук
девочки портфель, и они, взявшись с братом под руку, пошли к оставшимся гостям.
После молитвы, сначала прочитанной, а затем пропетой старшими, мы поднялись в классы, куда швейцар Петр принес целый поднос корзин, коробок и мешочков разных величин, оставленных внизу посетителями. Началось угощение, раздача сластей подругам, даже мена. Мы с Ниной удалились в угол за черную классную доску, чтобы поболтать на свободе. Но
девочки отыскали нас и завалили лакомствами. Общая любимица Нина, гордая и самолюбивая, долго отказывалась, но, не желая обидеть подруг,
приняла их лепту.
— Разве таких маленьких
принимают в институт? — спросила я Нину, указывая ей на
девочку.
Всегда прежде блестевшие задором глазки
девочки теперь
приняли грустное выражение; губы, надувавшиеся поминутно на все, что не приходилось по нраву их владелице, научились улыбаться теперь тихой, покорной улыбкой.
Но это была далеко не прежняя Тася. С трогательной покорностью
принимала она самые гадкие и невкусные микстуры, беспрекословно повиновалась каждому приказанию, ласково и дружески обращалась с детьми Раевыми, уступая нм во всем, и горячо молилась утром и вечером. Госпожа Раева, её муж и m-lle Lise, дети и прислуга не могли нахвалиться милой, кроткой, послушной
девочкой.
Со дня пропажи Милки Тася не находила себе покоя. Проснувшаяся совесть грызла сердце
девочки. Ей было жаль и горбунью Карлушу, и саму Милку. Она даже в лице осунулась, побледнела, похудела и глаза её
приняли беспокойное выражение.
За что они на него злобствовали, — этого, я думаю, они и сами себе объяснить не могли; но только они как ощетинились, так и не
приняли себе ни одного его благодеяния. Он, например, построил им в селе общую баню, в которую всем можно было ходить мыться, и завел школу, в которой хотел обучать грамоте мальчиков и
девочек; но крестьяне в баню не стали ходить, находя, что в ней будто «ноги стынут», а о школе шумели: зачем нашим детям умнее отцов быть?
— Я видела, впрочем, одну больную
девочку в саду. Она — слепая и, кажется,
приняла меня за фею…
— Я
принял к сведению, Маша. В рассказе Марьи Васильевны было все, что нужно: описан характер
девочки, ее теперешняя жизнь, и выражено желание исправить ее посредством труда, т. е. сделать все по вашему желанию.
— Где же правда? — вскричала она трепещущим голосом. — Когда люди кланяются человеку и считают его за божество? Где же правда, если правдивое слово здесь так дико, что сказавшую это слово простую, маленькую
девочку приняли за посланницу Бога? Нет, не хочу я ни почестей, ни славы. Сюда, ко мне, большая птица, унеси, умчи меня отсюда!
— Напрасно ты это делаешь, Маша. Ты избегаешь его, как трусливая
девочка. Что он такое за вампир? Ты не хочешь объяснений, я это понимаю.
Прими его при ком-нибудь.
Цвет глаз Дашутки в минуты гнева действительно
принимал зеленый оттенок и делался похож на змеиный. Все лицо, в обыкновенное время красивой
девочки, преображалось — на нем отражались какие-то необычайно страшные зверские инстинкты.
Он счел за нужное сообщить им, что привезенная
девочка — сирота, дочь друга его юности и знаменитой итальянской певицы, потерявшая в один месяц отца и мать, по последней воле которых он и
принял над ней опекунство, и что она имеет независимое состояние. Зовут ее Анжеликой Сигизмундовной.
А между тем он, князь Прозоровский, этих новых кровожадных, разгульных людей, во главе с самым лютым из них Малютой, должен сегодня
принимать под своим кровом, сидеть с ними за одним столом!.. Его дочь, эта непорочная, чистая
девочка, должна будет выйти к ним со «встречным кубком».
Отец Илиодор быстро поднялся, отодвинул от себя
девочку и, выправив наружу из-под рясы крест двенадцатого года, называемый «французский», довольно спокойною поступью отправился в апартамент. Помещик, человек лет за сорок, высокий и осанистый, с длинными розовыми ногтями,
принял отца Илиодора в своем кабинете и, не поднимаясь со стула, пригласил его садиться.
Соблазненная чуть ли не тройной против назначенной за пансионерку платой, чопорная начальница этого аристократического московского пансиона склонилась на просьбы г-жи Вацлавской и согласилась
принять в число своих воспитанниц ее незаконную дочь, в метрическом свидетельстве которой, к довершению ужаса г-жи Дюгамель, было сказано, что
девочка крещена в церкви Рязанского острога.