Неточные совпадения
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко
груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал
грудью на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут,
приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо в снег.
Клим
приподнял голову ее, положил себе на
грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала на боку, маленькие, жидкие
груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
Затем вздохнул всею
грудью, опять постоял, рассеянно подошел к зеркалу в простенке, правою рукой
приподнял немного красную повязку со лба и стал разглядывать свои синяки и болячки, которые еще не прошли.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи,
грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая синим.
Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Я зачерпнул из ведра чашкой, она, с трудом
приподняв голову, отхлебнула немножко и отвела руку мою холодной рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в угол на иконы, перевела глаза на меня, пошевелила губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила на глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а руки, слабо шевеля пальцами, ползли на
грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания не было слышно.
Одни и те же виды, несмотря на все свое великолепие, приглядываются, как женина красота, и подстрекают любопытное влечение
приподнять завесу других красот, отдохнуть на другой
груди, послушать, как бьется иное сердце.
— Можете, — отвечал казначей и посмотрел на худого монаха. Тот подошел к раке, отпер ее висевшим у него на поясе ключом и с помощью казначея
приподнял крышку, а сей последний раскрыл немного и самую пелену на мощах, и Вихров увидел довольно темную и, как ему показалось, не сухую даже
грудь человеческую. Трепет объял его; у него едва достало смелости наклониться и прикоснуться губами к священным останкам. За ним приложились и все прочие, и крышка раки снова опустилась и заперлась.
И ушел, высоко
приподняв плечи, выпятив
грудь, в новой шапке набекрень, солидно засунув руки в карманы. На висках у него весело дрожали светлые кудри.
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее
груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и,
приподняв занавеску, посмотрела в окно. За стеклом неподвижно стояла черная тьма.
— Целуй же мне на том крест! — сказал важно Иоанн, и,
приподымая висевший у него на
груди узорный крест, он подал его Серебряному, с косвенным взглядом на земских бояр.
Он
приподымает руки к небу, потом прикладывает их к
груди, к сердцу; но только что он успел разнежиться, — раздается сильный удар в дверь.
Увидя эту зарю, дьякон вздохнул и отошел от аналоя к гробу, облокотился на обе стенки домовища, так что высокая
грудь Савелия пришлась под его
грудью, и, осторожно
приподняв двумя перстами парчовый воздух, покрывающий лицо покойника, заговорил...
«Тут, — писал племянник, — больной начал бредить, лицо его приняло задумчивое выражение последних минут жизни; он велел себя
приподнять и, открывши светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык не повиновался. Он улыбнулся им, и седая голова его упала на
грудь. Мы схоронили его на нашем сельском кладбище между органистом и кистером».
Генерал
приподнял глаза к небу, и у него вырвался из
груди легкий вздох.
Подперши голову рукою, она глядела пристально в темноту; лихорадочно бились ее жилы, и тяжелый вздох часто
приподнимал ее
грудь.
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не
приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной
груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
Схватив друг друга за кушаки, они долго топтались на одном месте. Илья смотрел через плечо Вялова на женщин, бесстыдно подмигивая им. Он был выше землекопа, но тоньше и несколько складнее его. Вялов, упираясь плечом в
грудь ему, пытался
приподнять соперника и перебросить через себя. Илья, понимая это, вскрикивал...
Он умер, истёк кровью после полудня, когда солнце ещё благостно сияло в зените. Он лежал,
приподняв голову, нахмуря восковое лицо, оно было озабочено, и неплотно прикрытые глаза его как будто задумчиво смотрели на широкие кисти рук, покорно сложенных на
груди.
Сергей обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую
грудь к своей красной рубашке. Катерина Львовна только было шевельнула плечами, а Сергей
приподнял ее от полу, подержал на руках, сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку.
Хозяин
приподнял ногу и, топнув по луже, обрызгал себе грязью и
грудь и лицо.
Она подвела руку под шею ему и, легко
приподняв голову парня, прижала её ко
груди.
Но уже импровизатор чувствовал приближение бога… Он дал знак музыкантам играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он
приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота… и вдруг шагнул вперед, сложил крестом руки на
грудь… музыка умолкла… Импровизация началась.
Старик просыпается не в духе. Нахмуренный и суровый, он сердито крякает и глядит исподлобья на Яшу, который подпер своим могучим плечом под
грудь быка и, слегка
приподняв его, старается распутать ему ногу.
— Да, сестра, — говорил он, наклонив к Ларисе голову и
приподняв на виске волосы, — здесь тоже в мои тридцать лет есть серебряные нити, и их выпряла эта прекрасная белая ручка этой прекрасной Александры Ивановны… Так уж предоставь мне лучше вас знать эту Александру Ивановну, — заключил он, ударяя себя пальцем в
грудь, и затем еще раз сжал сестрину руку и уехал.
Под сыпавшимся теперь вокруг них дождем пулями, юноша быстро обернулся к Милице и, собрав все свои силы, осторожно
приподнял ее над седлом и перенес через себя. Теперь её отяжелевшая головка упала ему на
грудь. Безжизненно повисли вдоль тела её ослабевшие руки. Не обращая внимания на свистевшие, то и дело, кругом пули, Игорь заботливо склонился над ней и, скорее угадывая, нежели видя в кромешной тьме её бледное, помертвевшее личико, прошептал прерывисто и тревожно...
Говоривший зевнул, и одежда его зашуршала: видимо, он потягивался. Я лег
грудью на край вагона, чтобы влезть, — и сон тотчас же охватил меня. Кто-то
приподнял меня сзади и положил, а я почему-то отпихивал его ногами — и опять заснул, и точно во сне слышал обрывки разговора...
Круглый большой обломок стены, упавший на другой большой отрывок, образовал площадку и лестницу о двух ступенях. Тут на разостланной медвежьей шкуре лежал, обхватив правою рукою барабан, Семен Иванович Кропотов. Голова его упала почти на
грудь, так что за шляпой с тремя острыми углами ее и густым, черным париком едва заметен был римский облик его. Можно было подумать, что он дремлет; но, когда
приподнимал голову, заметна была в глазах скорбь, его преодолевавшая.
«Простая одежда, — говорит очевидец, — придавала блеск ее прелестям. Один из палачей сорвал с нее небольшую епанчу, покрывавшую
грудь ее; стыд и отчаяние овладели ею, смертельная бледность показалась на челе ее, слезы полились ручьями. Вскоре обнажили ее до пояса ввиду любопытного, молчаливого народа; тогда один из палачей нагнулся, между тем другой схватил ее руками,
приподнял на спину своего товарища, наклонил ее голову, чтобы не задеть кнутом. После кнута ей отрезали часть языка».