Неточные совпадения
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей
дорогой, вот и все.
Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому
до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни ноги переломают. Я за свою… да я и не знаю, что сделаю! Горло перерву!
— Боже мой! — говорил Обломов. — Да если слушать Штольца, так ведь
до тетки век дело не дойдет! Он говорит, что надо начать строить дом, потом
дорогу, школы
заводить… Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда…
Когда источники иссякли, он изредка, в год раз, иногда два, сделает
дорогую шалость, купит брильянты какой-нибудь Armance, экипаж, сервиз, ездит к ней недели три,
провожает в театр, делает ей ужины, сзывает молодежь, а потом опять смолкнет
до следующих денег.
— Надеюсь, что мы с вами сойдемся,
дорогой дядюшка, — говорил Половодов,
провожая гостя
до передней.
Дня за два
до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить 2 китайцев, которые должны были
проводить меня
до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно другой
дорогой и сообщить ему о том, что они в пути увидят.
Когда тело покойника явилось перед монастырскими воротами, они отворились, и вышел Мелхиседек со всеми монахами встретить тихим, грустным пением бедный гроб страдальца и
проводить до могилы. Недалеко от могилы Вадима покоится другой прах,
дорогой нам, прах Веневитинова с надписью: «Как знал он жизнь, как мало жил!» Много знал и Вадим жизнь!
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на
дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики
провезли их
до русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта
до Москвы.
Дорога эта великолепно хороша с французской стороны; обширный амфитеатр громадных и совершенно непохожих друг на друга очертаниями гор
провожает до самого Безансона; кое-где на скалах виднеются остатки укрепленных рыцарских замков. В этой природе есть что-то могучее и суровое, твердое и угрюмое; на нее-то глядя, рос и складывался крестьянский мальчик, потомок старого сельского рода — Пьер-Жозеф Прудон. И действительно, о нем можно сказать, только в другом смысле, сказанное поэтом о флорентийцах...
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни.
До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний путь сокращался верст на пятнадцать), и так как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло
провести в
дороге не меньше двух дней с половиной.
До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо было доехать засветло.
Так было
до первой половины прошлого века,
до Николаевской железной
дороги. Николай I положил на карту линейку и
провел карандашом прямую черту от Москвы
до Питера.
Вспоминал Разоренов, как Ямская слобода стала городом, потом, как заставу отменили и как
дорогой, еще
до самой воли, сквозь эти ворота
возили возы березовых розог для порки крепостных — и не одних крепостных, а всего «подлого сословия люда». Пороли
до отмены крепостного права и телесного наказания, а затем и розги перестали
возить. Порки производили каждую субботу, кроме Страстной и Масленой.
— Да, теперь все будет зависеть от железной уральской
дороги, когда ее
проведут от Перми
до Тюмени, — ораторствовал Ечкин. — Вся картина изменится сразу… Вот случай заодно
провести ветвь на Заполье.
Когда
дороги еще не было, то на месте теперешней Мицульки стояла станция, на которой держали лошадей для чиновников, едущих по казенной надобности; конюхам и работникам позволено было строиться
до срока, и они поселились около станции и
завели собственные хозяйства.
Под караулом казаков
С оружием в руках,
Этапом
водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они
дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу — и ведут
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А
до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
Когда я уже отправлялся на
дорогу, все, всею гурьбой,
провожали меня
до станции.
Самолюбивый и тщеславный
до мнительности,
до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной
дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его
до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя
свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!
Вместо ответа, Семеныч привлек к себе бойкую девушку и поцеловал прямо в губы. Марья вся дрожала, прижавшись к нему плечом. Это был первый мужской поцелуй, горячим лучом ожививший ее завядшее девичье сердце. Она, впрочем, сейчас же опомнилась, помогла спуститься
дорогому гостю с крутой лестницы и
проводила до ворот. Машинист, разлакомившись легкой победой, хотел еще раз обнять ее, но Марья кокетливо увернулась и только погрозила пальцем.
До него должен быть у тебя Фрейганг, бывший моим гостем по возвращении из Камчатки. Он же встретился
дорогой с Арбузовым и передал посланный тобою привет. Арбузова
провезли мимо Ялуторовска. —
До того в феврале я виделся с H. H. Муравьевым, и он обнял меня за тебя. Спасибо тебе! Отныне впредь не будет таких промежутков в наших сношениях. Буду к тебе писать просто с почтой, хотя это и запрещено мне, не знаю почему.
До самого кладбища
проводили девушки свою умершую подругу.
Дорога туда шла как раз пересекая въезд на Ямскую улицу. Можно было бы свернуть по ней налево, и это вышло бы почти вдвое короче, но по Ямской обыкновенно покойников не
возили.
— Признаться, я и сама еще не знаю, — ответила Тамара. — Видите ли, ее
отвезли в анатомический театр… Но пока составили протокол, пока
дорога, да там еще прошло время для приема, — вообще, я думаю, что ее не успели еще вскрыть… Мне бы хотелось, если только это возможно, чтобы ее не трогали. Сегодня — воскресенье, может быть, отложат
до завтра, а покамест можно что-нибудь сделать для нее…
Вихров между тем, утомленный с
дороги, стал раскланиваться. Абреев упросил его непременно приехать вечером в театр; Петр Петрович тоже обещался туда прибыть, председатель тоже. Молодой правитель канцелярии пошел
провожать Вихрова
до передней.
В день отъезда я один приехал
проводить его на дебаркадер мальпостов (железная
дорога до Москвы еще не существовала).
Не
до гляденья тут, а как бы подобру-поздорову домой добежать, да чтоб по
дороге в участок не
свели.
— Прощайте, monsieur Irteneff, — сказала мне Ивина, вдруг как-то гордо кивнув головой и так же, как сын, посмотрев мне в брови. Я поклонился еще раз и ей, и ее мужу, и опять на старого Ивина мой поклон подействовал так же, как ежели бы открыли или закрыли окошко. Студент Ивин
проводил меня, однако,
до двери и
дорогой рассказал, что он переходит в Петербургский университет, потому что отец его получил там место (он назвал мне какое-то очень важное место).
Сверстов принялся расплачиваться торопливо и щедро; он все уже почти деньжонки, которые выручил за проданное им имущество в уездном городке, просадил
дорогой. Иван Дорофеев
проводил своих гостей
до повозки и усадил в нее gnadige Frau и Сверстова с пожеланием благополучного пути.
Потом начали
проводить железные
дороги: из Бологова пошла на Рыбинск, из Москвы — на Ярославль, а про Корчеву
до того забыли, что и к промежуточным станциям этих
дорог от нее езды не стало…
— Эх, куманек! Много слышится, мало сказывается. Ступай теперь путем-дорогой мимо этой сосны. Ступай все прямо; много тебе будет поворотов и вправо и влево, а ты все прямо ступай; верст пять проедешь, будет в стороне избушка, в той избушке нет живой души. Подожди там
до ночи, придут добрые люди, от них больше узнаешь. А обратным путем заезжай сюда, будет тебе работа; залетела жар-птица в западню;
отвезешь ее к царю Далмату, а выручку пополам!
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час, а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я тебя с ребятами
до дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
Карлик мысленно положил отречься от всякой надежды чего-нибудь достичь и стал собираться назад в свой город. Савелий ему ничего не возражал, а напротив, даже советовал уехать и ничего не наказывал, что там сказать или ответить.
До последней минуты, даже
провожая карлика из города за заставу, он все-таки не поступился ни на йоту и, поворотив с знакомой
дороги назад в город, побрел пилить дрова на монастырский двор.
Эти кошмарные люди, речи, песни
провожали Кожемякина всю
дорогу от Балымер
до города; он возвращался домой ночью, тихонько, полубольной с непривычного похмелья и подавленный угрюмым стыдом.
И одна главная
дорога с юга на север,
до Белого моря,
до Архангельска — это Северная Двина.
Дорога летняя. Зимняя
дорога, по которой из Архангельска зимой рыбу
возят, шла вдоль Двины, через села и деревни. Народ селился, конечно, ближе к пути, к рекам, а там, дальше глушь беспросветная да болота непролазные, диким зверем населенные… Да и народ такой же дикий блудился от рождения
до веку в этих лесах… Недаром говорили...
Часа через два и наши путешественники отправились также в
дорогу. Отдохнув целые сутки в Муроме, они на третий день прибыли во Владимир; и когда Юрий объявил, что намерен ехать прямо в Сергиевскую лавру, то Кирша, несмотря на то что должен был для этого сделать довольно большой крюк, взялся
проводить его с своими казаками
до самого монастырского посада.
Глеб уже не принимался в этот день за начатую работу.
Проводив старика соседа
до половины
дороги к озеру (дальше Глеб не пошел, да и дедушке Кондратию этого не хотелось), Глеб подобрал на обратном пути топор и связки лозняка и вернулся домой еще сумрачнее, еще задумчивее обыкновенного.
— Да. Вот тебе — мои. Не
провожайте меня дальше, не нужно! У меня всего пять часов пути
до Рима, и я ведь намеренно пошел пешком, чтоб собраться в
дороге с мыслями…
Говорили, что инженеры за то, чтобы
дорога подходила к самому городу, просили взятку в пятьдесят тысяч, а городское управление соглашалось дать только сорок, разошлись в десяти тысячах, и теперь горожане раскаивались, так как предстояло
проводить до вокзала шоссе, которое по смете обходилось
дороже.
Андрей Иваныч краснеет: по слабости человеческой он
завел было чувствительный роман с солдаткой, со вдовой, но раз подсмотрели их и не дают проходу насмешками. Не знают, что со вдовой они больше плакали, чем целовались, — и отбили
дорогу, ожесточение и горечь заронили в скромное, чистое, без ропота одинокое сердце.
До того дошло с насмешками, что позвал его как-то к себе сам Жегулев и, стесняясь в словах, попросил не ходить на деревню.
—
До свидания. Будьте добры, генерал,
проводите меня, я не знаю
дороги.
Как сказали, так и сделали. Настя
провела в сумасшедшем доме две недели, пока Крылушкин окольными
дорогами добился
до того, что губернатор, во внимание к ходатайству архиерея, велел отправить больную к ее родным. О возвращении ее к Крылушкину не было и речи; дом его был в расстройстве; на кухне сидел десятский, обязанный следить за Крылушкиным, а в шкафе следственного пристава красовалось дело о шарлатанском лечении больных купцом Крылушкиным.
Он хоть и с трудом, но всякий раз вставал с кресла, когда я входила,
провожал меня
до двери, поддерживая меня рукой под локоть, и вместо Suzon стал звать меня то «ma chère demoiselle» [«
Дорогая барышня» (фр.).], то «mon Antigone» [«Моя Антигона» (фр.).].
Вечер я
провел над путеводителем по железным
дорогам. Добраться
до Горелова можно было таким образом: завтра выехать в два часа дня с московским почтовым поездом, проехать тридцать верст по железной
дороге, высадиться на станции N, а от нее двадцать две версты проехать на санях
до Гореловской больницы.
Хозяином считается, как и тогда, старик Григорий Петрович, на самом же деле всё перешло в руки Аксиньи; она и продает, и покупает, и без ее согласия ничего нельзя сделать. Кирпичный завод работает хорошо; оттого, что требуют кирпич на железную
дорогу, цена его дошла
до двадцати четырех рублей за тысячу; бабы и девки
возят на станцию кирпич и нагружают вагоны и получают за это по четвертаку в день.
— Ну, благополучного пути! Вот Федюк тебя
проводит до хорошей
дороги, иди!
Мне еще больше показалось теперь, что я огорчила его, и стало жалко. Мы с Катей
проводили его
до крыльца и постояли на дворе, глядя по
дороге, по которой он скрылся. Когда затих уже топот его лошади, я пошла кругом на террасу и опять стала смотреть в. сад, и в росистом тумане, в котором стояли ночные звуки, долго еще видела и слышала все то, что хотела видеть и слышать.
Проводив такого почетного гостя, батенька должны были уконтентовать прочих, еще оставшихся и желающих показать свое усердие хлебосольному хозяину. Началось с того, чтобы"погладить
дорогу его ясновельможности". Потом благодарность за хлеб-соль и за угощение. Маменька поднесли еще «ручковой», то есть из своих рук. Потом пошло провожание тем же порядком, как и пана полковника,
до колясок, повозок, тележек, верховых лошадей и проч., и проч., и, наконец, все гости
до единого разъехались.
Пора! — Яснеет уж восток,
Черкес проснулся, в путь готовый.
На пепелище огонек
Еще синел. Старик суровый
Его раздул, пшено сварил,
Сказал, где лучшая
дорога,
И сам
до ветхого порога
Радушно гостя
проводил.
И странник медленно выходит,
Печалью тайной угнетен;
О юной деве мыслит он…
И кто ж коня ему подводит?
Наконец уехал последний гость. Красный круг на
дороге закачался, поплыл в сторону, сузился и погас — это Василий унес с крыльца лампу. В прошлые разы обыкновенно,
проводив гостей, Петр Дмитрич и Ольга Михайловна начинали прыгать в зале друг перед другом, хлопать в ладоши и петь: «Уехали! уехали! уехали!» Теперь же Ольге Михайловне было не
до того. Она пошла в спальню, разделась и легла в постель.
Наконец, Болдухины решительно распрощались и ушли; старик Солобуев с сыном
провожали дорогих гостей
до половины
дороги, и едва упросили их Болдухины, чтоб они воротились домой.
Яков
проводил его
до станции молча, потом вернулся домой и запряг лошадь, чтобы везти Матвея в Лимарово. Он решил, что
свезет его в Лимаровский лес и оставит там на
дороге, а потом будет говорить всем, что Матвей ушел в Веденяпино и не возвращался, и все тогда подумают, что его убили прохожие. Он знал, что этим никого не обманешь, но двигаться, делать что-нибудь, хлопотать было не так мучительно, как сидеть и ждать. Он кликнул Дашутку и вместе с ней повез Матвея. А Аглая осталась убирать в кухне.
Кунин молча пожал руку отца Якова,
проводил его
до передней и, вернувшись в свой кабинет, остановился перед окном. Он видел, как отец Яков вышел из дому, нахлобучил на голову свою широкополую ржавую шляпу и тихо, понурив голову, точно стыдясь своей откровенности, пошел по
дороге.
Мешечная осетровая икра точно из черных перлов была сделана, так и блестит жиром, а зернистая троечная [Белужью зернистую икру лучшего сорта,
до железных
дорог,
отвозили в Москву и другие места на почтовых тройках тотчас после посола.