Неточные совпадения
Пускай муж опозорит и выгонит ее, пускай Вронский охладеет к ней и
продолжает вести свою независимую жизнь (она опять с желчью и упреком подумала о нем), она не может оставить сына.
— Серьезно, —
продолжал Кумов, опираясь руками о спинку стула. — Мой товарищ, беглый кадет кавалерийской школы в Елизаветграде, тоже, знаете… Его кто-то укусил в шею, шея распухла, и тогда он просто ужасно
повел себя со мною, а мы были друзьями. Вот это — мстить за себя, например, за то, что бородавка на щеке, или за то, что — глуп, вообще — за себя, за какой-нибудь
свой недостаток; это очень распространено, уверяю вас!
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял
свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест
продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения
своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и
повесть Пинну;заикался; называл
свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
Неожиданное появление военного отряда смутило китайцев. Я
велел Дерсу сказать им, чтобы они не боялись нас и
продолжали свои работы.
Продолжая эту систему, Блудов
велел, чтоб каждое губернское правление издавало
свои «Ведомости» и чтоб каждая «Ведомость» имела
свою неофициальную часть для статей исторических, литературных и проч.
Не говоря об отце, который
продолжал вести свою обычную замкнутую жизнь, даже матушка как-то угомонилась с отъездом детей и, затворившись в спальне, или щелкала на счетах и писала, или раскладывала гранпасьянс.
Милый друг Аннушка, накануне отъезда из Тобольска Николенька привез мне твое письмецо и порадовал меня рассказами о тебе. Он говорит, что ты чудесно читаешь, даже ты удивила его
своими успехами. Благодарю тебя за эту добрую
весть —
продолжай, друг мой.
— По натуре
своей, —
продолжал Вихров, — это женщина страстная, деятельная, но ее решительно не научили ничему, как только любить, или, лучше сказать,
вести любовь с мужчиной.
— А знаешь ли, —
продолжал строго царевич, — что таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам
своего зипуна не стоишь? Не сослужи ты мне службы сегодня, я
велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
Весть о ревизоре мигом разносится по острогу. По двору бродят люди и нетерпеливо передают друг другу известие. Другие нарочно молчат, сохраняя
свое хладнокровие, и тем, видимо, стараются придать себе больше важности. Третьи остаются равнодушными. На казарменных крылечках рассаживаются арестанты с балалайками. Иные
продолжают болтать. Другие затягивают песни, но вообще все в этот вечер в чрезвычайно возбужденном состоянии.
И постановили его выручить, а для этого
продолжали вести артель, чтобы заработать денег, напасть на конвой и спасти
своего атамана.
— А вот как: я
велел их запереть в холодную избу, поставил караул, а сам лег соснуть; казаки мои — нет их вшисци дьябли везмо! — также вздремнули; так, видно, они вылезли в окно, сели на
своих коней, да и до лесу… Что ж ты, боярин, качаешь головой? —
продолжал Копычинский, нимало не смущаясь. — Иль не веришь? Далибук, так! Спроси хоть пана региментаря.
Но старики ровно ничего не замечали и
продолжали вести свою беседу, которая мало-помалу снова перешла к главному предмету совещания и не замедлила принять прежний веселый характер.
И теперь, как обыкновенно, он угадывал ее намерения. Ему было понятно, что она хочет
продолжать вчерашнее и только для этого попросила его проводить ее и теперь вот
ведет к себе в дом. Но что она может еще прибавить к
своему отказу? Что она придумала нового? По всему, по взглядам, по улыбке и даже по тому, как она, идя с ним рядом, держала голову и плечи, он видел, что она по-прежнему не любит его, что он чужой для нее. Что же она хочет еще сказать?
Сестра
продолжала и закончила постройку с тою же быстротою, с которой он
вел ее, а когда дом был совершенно отстроен, первым пациентом вошел в пего ее брат. Семь лет провел он там — время, вполне достаточное для того, чтобы превратиться в идиота; у него развилась меланхолия, а сестра его за это время постарела, лишилась надежд быть матерью, и когда, наконец, увидала, что враг ее убит и не воскреснет, — взяла его на
свое попечение.
Однако ничего подобного пока мне не предстояло, — напротив, случай, или как там ни называть это,
продолжал вить
свой вспыхивающий шнур, складывая его затейливой петлей под моими ногами. За стеной, — а, как я сказал, помещение было без двери, — ее заменял сводчатый широкий проход, — несколько человек, остановясь или сойдясь случайно,
вели разговор, непонятный, но интересный, — вернее, он был понятен, но я не знал, о ком речь. Слова были такие...
Продолжая свои рассуждения и замечая сам, что, «однако, приведенное доказательство слабо», Правдомыслов выражает наконец без обиняков следующую мысль: «Но долг наш, как христиан и как сограждан,
велит имети поверенность и почтение к установленным для нашего блага правительствам, и не поносить их такими поступками и несправедливыми жалобами, коих, право, я еще не видал, чтоб с умысла случались».
Рассказчик
продолжал свою страстную и странную
повесть.
(
Продолжая.) Но вы, как я слышала, были так умны и проницательны, что поняли ловушку и отказались от этого прекрасного предложения; тогда господин Бургмейер решился употребить против вас более верное средство… Муж мой теперь налицо и может подтвердить то, что я вам говорю… Он
велел ему скупить какое-то взыскание на вас, по которому ежели вы не заплатите Бургмейеру, то он поручил мужу посадить вас в тюрьму, и тогда уж, конечно, Клеопатре Сергеевне очень удобно будет возвратиться к супругу
своему.
Мы еще раз напились перед сном чаю, запасли хвороста и сухих сучьев для топки очага и отправились в балаган. Лежа на
своей зеленой постели и задыхаясь от дыма, мы
продолжали вести страшные рассказы. Каждый припоминал что-нибудь подходящее: «А вот с моим дядей был случай…» Но догорел огонь на очаге, понемногу вытянулся в дыру, проделанную в крыше вместо трубы, дым, и мы начали засыпать. Вдруг спавшая у наших ног собака глухо заворчала. Мы поднялись все разом.
— Смертью все смирилось, —
продолжал Пантелей. — Мир да покой и вечное поминание!.. Смерть все мирит… Когда Господь
повелит грешному телу идти в гробную тесноту, лежать в холодке, в темном уголке, под дерновым одеялом, а вольную душеньку выпустит на
свой Божий простор — престают тогда все счеты с людьми, что вживе остались… Смерть все кроет, Алексеюшка, все…
— Голубчик ты мой, Андрей Богданыч… Всего-то девятнадцатый годок!.. Умница-то какая!.. Помоги ты ей, —
продолжал мольбы
свои Патап Максимыч,
ведя в светлицу лекаря.
Мешая русские слова с немецкими, он высказывал
свои опасения за судьбу оставшейся на станции
своей сопутницы, но его никто не понимал и в ответ на все его моления, жалобы и порывы вскочить немецкий кондуктор, с длинным лицом, похожим на гороховую колбасу, присаживал его мощною рукой на место и приговаривал: «Seien Sie ruhig», [Успокойтесь (нем.).] и затем
продолжал вести вполголоса беседу с теми из пассажиров, которые проснулись и любопытно наблюдали эту сцену.
Проходили недели и месяцы, а сестра не оставляла
своих мыслей и не садилась у стола. Однажды, весенним вечером, Владимир Семеныч сидел за столом и писал фельетон. Он разбирал
повесть о том, как одна сельская учительница отказывает любимому и любящему ее человеку, богатому и интеллигентному, только потому, что для нее с браком сопряжена невозможность
продолжать свою педагогическую деятельность. Вера Семеновна лежала на диване и думала о чем-то.
Хозяйка зовет девчонку и
велит ей качать люльку, а сама зажигает лампу и подает врачу. Я слезаю с хор, чтобы не мешать врачу. Он берет лампу и
продолжает свои исследования над больным.
— Вот видишь, доктор не хочет принимать твоих извинений! —
продолжал председатель. — Он желает, чтоб ты не на словах, а на деле выказал
свое раскаяние. Даешь слово, что с сегодняшнего дня будешь слушаться и
вести трезвую жизнь?
В числе уроков, данных мамкою
своей воспитаннице, как себя
вести и что когда говорить, был и тот, что и каким голосом следовало отвечать отцу, когда он молвит ей о женихе. Эпиграф, взятый нами для настоящей главы, с должным, мерным причитанием, затвердила на подобный случай Анастасия, но теперь было не до него. Она стояла у изголовья отцовой кровати ни жива ни мертва; она ничего не могла вымолвить и утирала тонким рукавом
своим слезы, льющиеся в изобилии. Отец
продолжал...
Хотел Антон перебить его, чтобы спросить подробнее о состоянии иноземцев на Руси; но книгопечатник не останавливался и
продолжал печатать
свои вести не хуже цилиндрического станка.
Она видела, что продолжительными беседами она порождает в придворных сферах толки о их взаимной любви, и, по совету
своей матери, Ираиды Ивановны,
продолжала при всяком удобном случае
вести их, придавая этим толкам полное правдоподобие.
— Пусть сам он, сказал великий государь, —
продолжал Малюта, — накажет низкого лгуна, отрекшись от него, как от брата, доказавши тем мне
свою верность… Как древле Господь, Царь небесный,
повелел Аврааму заколоть сына
своего Исаака, так ныне и я, царь земной,
повелю ему заколоть брата его, и этим, так же как Господь Авраама, испытаю его послушание воли моей… Как думаешь, Лукьяныч, спросил меня государь, не обманусь ли я в нем? Заступился я тут за тебя и уверил царя-батюшка, что не выйдешь ты из воли его.
До начала адвокатского приема оставался еще слишком час, и Николай Леопольдович, приказав подать себе и явившемуся гостю чаю,
велел позвать ее в спальню, а сам
продолжал лениво потягиваться в
своей роскошной постеле, Через несколько минут в дверях спальни появилась робко ступавшая по мягкому ковру
своей бархатной походкой фигура Николая Ильича.
Прошло два года; церкви были выстроены и освящены, а князь Сергей Сергеевич все
продолжал вести странный образ жизни, деля
свое время между чтением священных книг и долгою молитвою над мнимой могилой княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.
— Тебе подать только
весть Ивану Антоновичу, —
продолжал далее развивать
свои планы Манштейн, — а мы в тысяча семьсот пятьдесят шестом году, весной, пошлем туда, к Архангельску, корабли под видом купечества, чтобы выкрасть Ивана Антоновича.
Между тем австрийский гоф-кригсрат
продолжал делать неприятности Александру Васильевичу, так что он нашел, наконец, вынужденным пожаловаться
своему государю. Павел Петрович
повелел Суворову собрать в одно место вверенные ему русские войска и действовать независимо, если эти неприятности не прекратятся.
— Этакие-то не опасны, —
продолжал губернатор и
повел слегка плечом, — по крайней мере, ничего не хотят истреблять и ни подо что тайно не подкапываются!.. Рассылают
свои писания во все концы света.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась
своего намерения,
продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митинька так
вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Как преступник, которого
ведут на казнь, знает, что вот-вот он должен погибнуть, но всё еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку; так и Москва невольно
продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
— А бог
весть, владыко, — и
продолжает: — По некотором времени дух явился в виде прекрасного юноши и говорит: «А вот такие у вас есть ли?» — «Как же, — отвечает обуший, — между людьми есть несравненно тебя прекраснее, это те, которые имеют острое понятие и, очистив
свои чувства, благоговеют к трем изяществам: богу, вере и святости.
— Ну, теперь прощай! — Он дал поцеловать сыну
свою руку и обнял его. — Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… — Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом
продолжал: — а коли узнаю, что ты
повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! — взвизгнул он.