Неточные совпадения
Левин не замечал, как
проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по
дороге шли
к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
— Я вам даже не советую
дороги знать
к этой собаке! — сказал Собакевич. — Извинительней
сходить в какое-нибудь непристойное место, чем
к нему.
Расспросивши подробно будочника, куда можно
пройти ближе, если понадобится,
к собору,
к присутственным местам,
к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города,
дорогою оторвал прибитую
к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
И вот снится ему: они идут с отцом по
дороге к кладбищу и
проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак.
Прочитав это письмо, я чуть с ума не
сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня.
Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо
к генералу и опрометью
к нему вбежал.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она
прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал
дорогу. Наконец, подошед
к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым
к бою, хотел идти
к Алине, куда
прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать в город.
Дорогой на станцию, по трудной, песчаной
дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
Клим кивнул головой, тогда Маракуев
сошел с
дороги в сторону, остановясь под деревом, прижался
к стволу его и сказал...
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные
дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал. Есть такие французы? Нет таких французов. Не может быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно своему званию. И — силам. Все
ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он подошел
к столу, взял бутылку и, наливая вино, пробормотал...
А сам все шел да шел упрямо по избранной
дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил
к ним, как
к бывшим знакомым, как будто он жил вторично,
проходил знакомые места.
Никто из дворни уже не
сходил в этот обрыв, мужики из слободы и Малиновки обходили его, предпочитая спускаться с горы
к Волге по другим скатам и обрывам или по проезжей, хотя и крутой
дороге, между двух плетней.
Прошло несколько дней после свидания с Ульяной Андреевной. Однажды
к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось черными тучами, на дворе парило, как в бане; по полю и по
дороге кое-где вихрь крутил пыль.
— Так вы не знали? — удивилась Версилова. — Olympe! князь не знал, что Катерина Николаевна сегодня будет. Мы
к ней и ехали, мы думали, она уже с утренним поездом и давно дома. Сейчас только съехались у крыльца: она прямо с
дороги и сказала нам
пройти к вам, а сама сейчас придет… Да вот и она!
Мы оставили коляску на
дороге и
сошли с холма
к самому морю.
В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который
проходит чрез тысячи рук, по железным и другим
дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того,
к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Партия, с которой шла Маслова,
прошла около пяти тысяч верст. До Перми Маслова шла по железной
дороге и на пароходе с уголовными, и только в этом городе Нехлюдову удалось выхлопотать перемещение ее
к политическим, как это советовала ему Богодуховская, шедшая с этой же партией.
— А ведь я думал, что вы уже были у Ляховского, — говорил Половодов на
дороге к передней. — Помилуйте, сколько времени
прошло, а вы все не едете. Хотел сегодня сам ехать
к вам.
Наконец девушка решилась объясниться с отцом. Она надела простенькое коричневое платье и пошла в кабинет
к отцу. По
дороге ее встретила Верочка. Надежда Васильевна молча поцеловала сестру и
прошла на половину отца; у нее захватило дыхание, когда она взялась за ручку двери.
Подъезжая еще
к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе.
Дорога была избита до того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую
дорогу, можно было подумать, что здесь только что
прошла какая-то многотысячная армия с бесконечным обозом.
По
дороге к Ивану пришлось ему
проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею
дорогой. С тех пор Алеша заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал
ходить к нему. Но в ту минуту, сейчас после той с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять
к Смердякову.
Китайцы рассчитывали, что мы повернем назад, но, видя наше настойчивое желание продолжать путь, стали рассказывать всевозможные небылицы: пугали медведями, тиграми, говорили о хунхузах и т.д. Вечером Гранатман
ходил к тазам и хотел нанять у них проводника, но китайцы предупредили его и воспретили тазам указывать
дорогу.
Манзы сначала испугались, но потом, узнав, в чем дело, успокоились. Они накормили нас чумизной кашей и дали чаю. Из расспросов выяснилось, что мы находимся у подножия Сихотэ-Алиня, что далее
к морю
дороги нет вовсе и что тропа, по которой
прошел наш отряд, идет на реку Чжюдямогоу [Чжу-цзя-ма-гоу — долина семьи Чжу, где растет конопля.], входящую в бассейн верхней Улахе.
До железной
дороги оставалось еще 43 км. Посоветовавшись с моими спутниками, я решил попытаться
пройти это расстояние в один переход. Для исполнения этого плана мы выступили очень рано. Около часа я работал опять с огнем. Когда взошло солнце, мы подходили уже
к Гоголевке.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь
к морю. Этой
дорогой предстояло теперь
пройти и нам.
— А вот на
дороге все расскажу, поедем. Приехали,
прошли по длинным коридорам
к церкви, отыскали сторожа, послали
к Мерцалову; Мерцалов жил в том же доме с бесконечными коридорами.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по
дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах,
ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять
к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Они привыкли играть вперед подтасованными идеями,
ходить в известном наряде, по торной
дороге к знакомым местам.
Об этом Фигнере и Сеславине
ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой
к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую
дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.
По воскресеньям он аккуратно
ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по
дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
— Это тесть! — проговорил пан Данило, разглядывая его из-за куста. — Зачем и куда ему идти в эту пору? Стецько! не зевай, смотри в оба глаза, куда возьмет
дорогу пан отец. — Человек в красном жупане
сошел на самый берег и поворотил
к выдавшемуся мысу. — А! вот куда! — сказал пан Данило. — Что, Стецько, ведь он как раз потащился
к колдуну в дупло.
Когда здешние богатейшие рыбные ловли попадут в руки капиталистов, то, по всей вероятности, будут сделаны солидные попытки
к очистке и углублению фарватера реки; быть может, даже по берегу до устья
пройдет железная
дорога, и, нет сомнения, река с лихвою окупит все затраты.
В нем одна широкая улица, но
дороги еще нет, и от избы
к избе
ходят по кочкам, по кучам глины и стружкам и прыгают через бревна, пни и канавы, в которых застоялась коричневая вода.
— Давно
хожу, а не встречал, — угрюмо возразил рябой, и они опять пошли молча. Солнце подымалось все выше, виднелась только белая линия шоссе, прямого как стрела, темные фигуры слепых и впереди черная точка проехавшего экипажа. Затем
дорога разделилась. Бричка направилась
к Киеву, слепцы опять свернули проселками на Почаев.
Позднею осенью, по
дороге, занесенной снегами,
к великому удивлению всех в усадьбе, панич неожиданно вернулся с двумя слепцами в нищенской одежде. Кругом говорили, что он
ходил в Почаев по обету, чтобы вымолить у почаевской богоматери исцеление.
Сей день путешествие мое было неудачно; лошади были худы, выпрягались поминутно; наконец, спускаяся с небольшой горы, ось у кибитки переломилась, и я далее ехать не мог. — Пешком
ходить мне в привычку. Взяв посошок, отправился я вперед
к почтовому стану. Но прогулка по большой
дороге не очень приятна для петербургского жителя, не похожа на гулянье в Летнем саду или в Баба, скоро она меня утомила, и я принужден был сесть.
Около часа бродил я по тайге, высматривая
дорогу при вспышках молнии и натыкаясь на колодник в траве. Наконец, дождь начал стихать, удары грома сделались не так оглушительны; итти стало труднее. В это время до слуха моего донесся шум прибоя. Я прибавил шаг и,
пройдя сквозь заросли тальников, вышел
к мерю.
До самого вечера Марья
проходила в каком-то тумане, и все ее злость разбирала сильнее. То-то охальник: и место назначил — на росстани, где от
дороги в Фотьянку отделяется тропа на Сиротку. Семеныч улегся спать рано, потому что за день у машины намаялся, да и встать утром на брезгу. Лежит Марья рядом с мужем, а мысли бегут по
дороге в Фотьянку,
к росстани.
Из волости Тит пошел домой. По
дороге его так и тянуло завернуть
к Рачителихе, чтобы повидаться с своими, но в кабаке уж очень много набилось народу. Пожалуй, еще какого-нибудь дурна не вышло бы, как говорил старый Коваль. Когда Тит
проходил мимо кабака, в открытую дверь кто-то крикнул...
Дорога из Мурмосского завода
проходила широкою улицей по всему Туляцкому концу, спускалась на поемный луг, где разлилась бойкая горная речонка Култым, и круто поднималась в гору прямо
к господскому дому, который лицом выдвинулся
к фабрике. Всю эту
дорогу отлично было видно только из сарайной, где в критических случаях и устраивался сторожевой пункт. Караулили гостей или казачок Тишка, или Катря.
Официальные мои письма все, кажется,
к вам
ходят через Петербург — с будущей почтой буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях получил его листок от 25 — го числа [Много писем С. Г. Волконского
к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную дружбу и глубокое, искреннее уважение — в РО (ф. 243 и Фв. III, 35), в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны в сборниках о декабристах.] — он в один день с вами писал, только другой
дорогой.
Едва успели мы,
сойдя вниз, поздороваться со всеми гостями, как нас позвали
к столу. Папа был очень весел (он был в выигрыше в это время), подарил Любочке
дорогой серебряный сервиз и за обедом вспомнил, что у него во флигеле осталась еще бонбоньерка, приготовленная для именинницы.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо
прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в
дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь
к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее
прошли эти несносные два-три дня — и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал
к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он
дорогу в эту усадьбу.
Вихров почти наизусть выучил всю эту
дорогу: вот
пройдет мимо гумен Воздвиженского и по ровной глинистой
дороге начнет подниматься на небольшой взлобок, с которого ненадолго бывает видно необыкновенно красивую колокольню села Богоявления; потом путь идет под гору
к небольшому мостику, от которого невдалеке растут две очень ветвистые березы; затем опять надо идти в гору.
Чего доброго, не надоумил ли его господь и не
ходил ли он в самом деле
к Наташе, да одумался
дорогой, или что-нибудь не удалось, сорвалось в его намерении, — как и должно было случиться, — и вот он воротился домой, рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища, на ком сорвать сердце за свою же слабость,и выбирая именно тех, кого наиболее подозревал в таких же желаниях и чувствах.
Да, бог мне помог! В полчаса моего отсутствия случилось у Наташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы с доктором не подоспели вовремя. Не
прошло и четверти часа после моего отъезда, как вошел князь. Он только что проводил своих и явился
к Наташе прямо с железной
дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташа сама рассказывала мне потом, что в первое мгновение она даже и не удивилась князю. «Мой ум помешался», — говорила она.
Но Марья Петровна уже вскочила и выбежала из комнаты. Сенечка побрел
к себе, уныло размышляя по
дороге, за что его наказал бог, что он ни под каким видом на маменьку потрафить не может. Однако Марья Петровна скоро обдумалась и послала девку Палашку спросить"у этого, прости господи, черта", чего ему нужно. Палашка воротилась и доложила, что Семен Иваныч в баньку желают
сходить.
Женщины молча
прошли по улицам города, вышли в поле и зашагали плечо
к плечу по широкой, избитой
дороге между двумя рядами старых берез.
— Вы, голубчик, пристройте-ка меня
к этому делу, прошу я вас! — говорила она. — Я вам везде пойду. По всем губерниям, все
дороги найду! Буду
ходить зиму и лето — вплоть до могилы — странницей, — разве плохая это мне доля?