Неточные совпадения
Привалов ничего не отвечал. Он
думал о том, что именно ему придется вступить в борьбу с этой всесильной кучкой. Вот его будущие
противники, а может быть, и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра представляла закрытые карты, и можно было только догадываться, у кого какая масть на руках.
Но я
думаю, что христианская религия имела гораздо более опасного, более глубокого
противника, чем «Бюхнер и Молешотт», чем наивные русские нигилисты, и
противник этот был — В. В. Розанов.
— Случается, сударыня, такую бумажку напишешь, что и к делу она совсем не подходит, — смотришь, ан польза! — хвалился, с своей стороны, Могильцев. — Ведь противник-то как в лесу бродит. Читает и
думает: «Это недаром! наверное, онкуда-нибудь далеко крючок закинул». И начнет паутину кругом себя путать. Путает-путает, да в собственной путанице и застрянет. А мы в это время и еще загадку ему загадаем.
Французы
подумали, что
противник получил подкрепление.
Грановский хочет остаться верен идеализму, дорожит верой в бессмертие души, он
противник социализма,
думая, что социализм враждебен личности, в то время как Герцен и Белинский переходят к социализму и атеизму.
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина! Уж так она мне приятна! так приятна! и покорна, и к дому радельна, словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у себя приютил! Потому, хоть и
противник он мне, а все родительское-то сердце болит! Не по нем, так по присным его! Кровь ведь моя! ты это
подумай!
Одно мгновение тот
думал было бороться, но, почти тотчас же догадавшись, что он пред своим
противником, напавшим к тому же нечаянно, — нечто вроде соломинки, затих и примолк, даже нисколько не сопротивляясь.
В пластунских секретах, под самой неприятельской цепью, когда я собирался снять
противника, мне вспоминались солдаты-статисты, которые в «Хижине дяди Тома» сняли парики из вязанки,
думая, что шапки.
От этого вокруг меня образовалась пустота. Товарищеская среда недоумевала. Ранее она меня знала и любила. Я горячо откликался на все ее волнения, и меня привыкли «чувствовать» именно таким: волнующимся, отзывчивым на всякое дело, которое я считал справедливым. У меня были союзники и
противники. И я был в союзе или в борьбе среди того маленького мирка, который учился,
думал, волновался и спорил вокруг академии.
Когда прошла гроза, он сидел у открытого окна и покойно
думал о том, что будет с ним. Фон Корен, вероятно, убьет его. Ясное, холодное миросозерцание этого человека допускает уничтожение хилых и негодных; если же оно изменит в решительную минуту, то помогут ему ненависть и чувство гадливости, какие возбуждает в нем Лаевский. Если же он промахнется, или, для того чтобы посмеяться над ненавистным
противником, только ранит его, или выстрелит в воздух, то что тогда делать? Куда идти?
Глядя на бледное, насмешливо улыбавшееся лицо фон Корена, который, очевидно, с самого начала был уверен, что его
противник выстрелит в воздух, Лаевский
думал, что сейчас, слава богу, все кончится и что вот только нужно надавить покрепче собачку…
Не
думая о получаемых ударах, я стал гвоздить своего
противника кулаками без разбора сверху вниз; тогда и он, забыв о нападении, только широко раздвинув пальцы обеих рук, держал их как щиты перед своею головой, а я продолжал изо всех сил бить, попадая кулаками между пальцами
противника, при общих одобрительных криках товарищей: «Валяй, Шеншин, валяй!» Отступающий
противник мой уперся наконец спиною в классный умывальник и, схватив на нем медный подсвечник, стал острием его бить меня по голове.
Стельчинский постарался выговорить эти слова как можно равнодушнее. У Владимира Сергеича сердце екнуло. Он посмотрел своему недуманному-негаданному
противнику в лицо. «Фу ты, господи, какая глупость!» —
подумал он.
Степан тотчас же заметил Абрашку и его жену, которые двинулись ему навстречу. Я
подумал даже, вспомнив при этом Тимоху, что вся эта бравада Степана имела главным образом в виду Абрашкину юрту и ворота, мимо которых ему приходилось ехать. Заметив своего
противника, Степан нервно дернул повод, но затем в лице его показалось легкое замешательство и как будто растерянность. Он, вероятно, ждал чего-нибудь более бурного.
Наш солдат остался тем же необыкновенным солдатом, каким был всегда, но
противник оказался вовсе не таким слабым, как
думали, и вот уже четыре месяца, как война объявлена, а на нашей стороне еще нет решительного успеха.
Алексей Петрович Бестужев долгое время не верил успеху своих
противников, слепо полагаясь на свое счастье, и слишком поздно стал
думать о приобретении союзников.
Кутузов не одобрял его: он
думал, что следует решиться на нападение только тогда, когда будут верные сведения о силах
противника и их расположении, а пока собрать свои силы, дать им диспозиции и тогда уже действовать сообразно обстоятельствам.