Неточные совпадения
Товарищи Райского
показали его стихи и прозу «гениальным»
профессорам, «пророкам», как их звал кружок, хвостом ходивший за ними.
Он решился
показать профессору:
профессор не заносчив, снисходителен и, вероятно, оценит труд по достоинству. С замирающим сердцем принес он картину и оставил в коридоре.
— «Благородство»? Но, милейший
профессор, ведь даже простой филологический анализ этого слова —
показывает, что это предрассудок, пережиток древних, феодальных эпох. А мы…
Однажды он
показал профессору свои рисунки и несколько тетрадок с написанными им рассказами и сценками из рабочего быта.
— Что вам надо? — страшно спросил Персиков, сдирая при помощи Панкрата с себя пальто. Но котелок быстро утихомирил Персикова, нежнейшим голосом нашептав, что
профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно затем здесь и находится, чтобы избавить
профессора от всяких назойливых посетителей… что
профессор может быть спокоен не только за двери кабинета, но даже и за окна. Засим неизвестный отвернул на мгновение борт пиджака и
показал профессору какой-то значок.
Начались экзамены. Получить у священника протоиерея Терновского хороший балл было отличной рекомендацией, а я еще по милости Новосельских семинаристов был весьма силен в катехизисе и получил пять. Каково было мое изумление, когда на латинском экзамене, в присутствии главного латиниста Крюкова и декана Давыдова,
профессор Клин подал мне для перевода Корнелия Непота. Чтобы
показать полное пренебрежение к задаче, я, не читая латинского текста, стал переводить и получил пять с крестом.
Профессор (к Сахатову). Измерение температуры в пульс
показали трату жизненной энергии. То же будет и при медиумических проявлениях. Закон сохранения энергии…
Профессор (хочет начать говорить). Измерение температуры и пульс очевидно
показывают…
Профессор (опять делает попытку говорить).
Показывают несомненно…
Предметы преподавания до того были перепутаны, и совет испытателей смотрел на это так не строго, что, например, адъюнкт-профессор И. И. Запольский, читавший опытную физику (по Бриссону),
показывал на экзамене наши сочинения, и заставил читать вслух, о предметах философских, а иногда чисто литературных, и это никому не казалось странным.
Математика была так сильна у нас, что когда по выходе Карташевского (это случилось уже без меня) приехал в Казань знаменитый тогда европейский математик Бартельс и, пришед на первую лекцию, попросил кого-нибудь из студентов
показать ему на доске степень их знания, то Александр Максимыч Княжевич разрешил ему из дифференциалов и конических сечений такую чертовщину, что Бартельс, как истинный ученый, пришел в восторг и, сказав, что для таких студентов надобно
профессору готовиться к лекции, поклонился и ушел.
«Обоих больных, — прибавляет Валлер, — я нарочно
показал г. директору больницы Ридлю, всем гг. старшим врачам больницы (Бему и др.), многим врачам города, нескольким
профессорам (Якшу, Кубику, Оппольцеру, Дитриху и др.), почти всем госпитальным врачам и многим иностранным. Единогласно подтвердили все правильность диагноза сифилитической сыпи и выразили готовность, в случае нужды, выступить свидетелями истинности результатов моих прививок».
— Ну, а вы нам все-таки
покажите; мы о-чень любопытны! — с юмористическою улыбкою произнес
профессор.
«Читая эти два описания, — говорит
профессор В. А. Манассеин, — не знаешь, чему более дивиться: тому ли хладнокровию, с которым экспериментатор дает сифилису развиться порезче для большей ясности картины и «чтобы
показать больного большему числу врачей», или же той начальнической логике, в силу которой подчиненного можно подвергнуть тяжкой, иногда смертельной болезни, даже не спросив его согласия.
Вздумается воображающим себя передовыми людьми молодого поколения устроить демонстрацию —
профессор должен
показывать к ним сочувствие, хотя бы против собственного убеждения, иначе ему грозят свистками, ругательствами, даже побоями…
Как близки друг другу в этой области переживания, казалось бы, не имеющие решительно ничего общего,
показывает одно интересное наблюдение, сделанное исследователем русского мистического сектантства,
профессором Д. Г. Коноваловым: «Экстаз имеет наклонность разряжаться по проторенным, привычным для организма путям.
На сцене m-lle Тюрьи,
профессор черной магии,
показывала фокусы.
Профессор Берви
показывал казанцам процесс деятельности сердца на своем носовом платке.
Отрок, из которого бывший
профессор вифанской семинарии и будущий синодальный секретарь должен был, по желанию его отца, в три года «образовать дипломата», обнаруживал склонности совсем не дипломатические, а такие, что ни себе посмотреть, ни людям
показать.
— Я вовсе не стыжусь
показать, чего не знаю. Мне интересно было, что говорил
профессор Богодаров. А он все поминал эту Каноссу. Я и спросила… Очень мне нужно, что подумают!
— Правда, правда! — сказал, вздохнув, Глик. — Давно ли пострадал было как еретик и колдун Георг Стернгиельм зa то, что
показал сквозь стекло высокоименитому дерптскому
профессору Виргиниусу муху с быка, а другим стеклом зажег чухонцу бороду? Едва спасся бедняга от петли, и то по милости королевы Христины: вечная ей за то слава! Ох, ох! все времена имели и будут иметь своих Виргиниусов.
В четвертом ряду Антонина Сергеевна сидела между молодою женщиной, худенькой и нервной, в белом платье, и полным артиллерийским полковником. Тот беспрестанно наклонялся к своей даме, — вероятно, жене — и называл ей фамилии литераторов, художников,
профессоров на эстраде и в рядах публики. Он делал это довольно громко, и она невольно смотрела в сторону, в какую он кивал головой или
показывал рукой.