Неточные совпадения
Прошло мгновение ужасной немой
борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал пред ним.
Но когда
прошло известное время, и он ничего не устроил, ничего не показал, и когда, по закону
борьбы за существование, точно такие же, как и он, научившиеся писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен был выйти
в отставку, то всем стало ясно, что он был не только не особенно умный и не глубокомысленный человек, но очень ограниченный и мало образованный, хотя и очень самоуверенный человек, который едва-едва поднимался
в своих взглядах до уровня передовых статей самых пошлых консервативных газет.
В обособлении членов на группы Хиония Алексеевна, конечно, приняла самое деятельное участие и повела глухую
борьбу против аристократических привилегий, то есть против Зоси Ляховской, за которой больная молодежь
ходила толпой.
Природа словно хотела показать, до какой степени она способна обессилить человека
в борьбе со стихиями. Та к
прошла четвертая бурная ночь.
Две — три недели его тянуло тогда к Лопуховым, но и
в это время было больше удовольствия от сознания своей твердости
в борьбе, чем боли от лишения, а через месяц боль вовсе
прошла, и осталось одно довольство своею честностью.
…Тихо
проходил я иногда мимо его кабинета, когда он, сидя
в глубоких креслах, жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся руки и окоченевшие нервы старика распускались при виде ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги,
борьбы и досады,
в которой поддерживал себя, дотрагиваясь умирающей рукой до колыбели.
Нас
сослали. Сношения с нами были опасны. Черные годы нужды наступили для него;
в семилетней
борьбе с добыванием скудных средств,
в оскорбительных столкновениях с людьми грубыми и черствыми, вдали от друзей, без возможности перекликнуться с ними, здоровые мышцы его износились.
Как же мне было признаться, как сказать Р.
в январе, что я ошибся
в августе, говоря ей о своей любви. Как она могла поверить
в истину моего рассказа — новая любовь была бы понятнее, измена — проще. Как мог дальний образ отсутствующей вступить
в борьбу с настоящим, как могла струя другой любви
пройти через этот горн и выйти больше сознанной и сильной — все это я сам не понимал, а чувствовал, что все это правда.
И так через всю жизнь самодуров, через все страдальческое существование безответных
проходит эта
борьба с волною новой жизни, которая, конечно, зальет когда-нибудь всю издавна накопленную грязь и превратит топкое болото
в светлую и величавую реку, но которая теперь еще только вздымает эту грязь и сама
в нее всасывается, и вместе с нею гниет и смердит…
Вся жизнь ее
прошла в горькой
борьбе с ежедневной нуждою; не видела она радости, не вкушала от меду счастия — казалось, как бы ей не обрадоваться смерти, ее свободе, ее покою?
В этой
борьбе,
в этих сомнениях
проходит несколько месяцев.
Но существует во всей живущей, никогда не умирающей мировой природе какой-то удивительный и непостижимый закон, по которому заживают самые глубокие раны, срастаются грубо разрубленные члены,
проходят тяжкие инфекционные болезни, и, что еще поразительнее, — сами организмы
в течение многих лет вырабатывают средства и орудия для
борьбы со злейшими своими врагами.
Несколько минут дядя молча
ходил по комнате, как будто
в борьбе сам с собою.
Я ослабел
в борьбе с собой
Среди мучительных усилий…
И чувства наконец вкусили
Какой-то тягостный, обманчивый покой!..
Лишь иногда невольною заботой
Душа тревожится
в холодном этом сне,
И сердце ноет, будто ждет чего-то.
Не всё ли кончено — ужели на земле
Страданье новое вкусить осталось мне!..
Вздор!.. дни
пройдут — придет забвенье,
Под тягостью годов умрет воображенье;
И должен же покой когда-нибудь
Вновь поселиться
в эту грудь!..
Более получаса
прошло в этой
борьбе искусства и ловкости с силою; наконец полуизмученный Вихрь, соскучив бесноваться на одном месте, пустился стрелою вдоль улицы и, проскакав с версту, круто повернул назад...
Домну Осиповну привели, наконец,
в комнату приятельницы; гостья и хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе расплакались: кто из них несчастнее был
в эти минуты — нищая ли Мерова, истерзанная болезнью, или Домна Осиповна, с каждым днем все более и более теряющая перья из своего величия, — сказать трудно; еще за год перед тем Домна Осиповна полагала, что она после долгой
борьбы вступила
в сад, исполненный одних только цветов радости, а ей пришлось наскочить на тернии, более колючие, чем когда-либо случалось
проходить.
Между ними начинается
борьба; оруженосец убивает привратника и
проходит в крепость».
В это время
в залу вошел низенький, невзрачный человек, но с огромной, как обыкновенно бывает у карликов, головой.
В одежде его видна была страшная
борьба опрятности со временем, щегольства с бедностью. На плоском и широком лице его сияло удовольствие. Он быстро
проходил залу, едва успевая поклониться некоторым из гостей. Хозяин смотрел, прищурившись, чтобы узнать, кто это был новоприезжий.
Мы трудные с тобою времена
Проходим, сын. Предвидеть мы не можем,
Какой
борьба приимет оборот
С врагом Руси. Мои слабеют силы;
Престол мой нов; опасна смерть моя
Для нашего теперь была бы рода;
Предупредить волненья мы должны.
Я положил: торжественною клятвой
Связать бояр
в их верности тебе.
Сегодня, сын, тебя венчать на царство
Я положил!
— Никакого обмана нет — это ошибкой подкралось. Остальное вы сами знаете. Слово «подкралось» так вдруг лишило меня рассудка, что я наделал все, что вы знаете. Я их прогнал, как грубиян. И вот теперь, когда я все это сделал — открыл
в себе татарина и разбил навсегда свое семейство, я презираю и себя, и всю эту свою
борьбу, и всю возню из-за Никитки: теперь я хочу одного — умереть! Отец Федор думает, что у меня это
прошло, но он ошибается: я не стану жить.
Пройдут года
в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодный,
Быть может, брошен будешь ты!
В этой
борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако,
в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал
в стороне, и молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
Ровно
в сердце кольнуло то слово Манефу. Побледнела она, и глаза у ней засверкали. Быстро поднялась она с места и, закинув руки за спину, крупными, твердыми шагами стала
ходить взад и вперед по келье. Душевная
борьба виделась
в каждом ее слове,
в каждом ее движенье.
Ветер стонал, выл, рыдал… Стон ветра — стон совести, утонувшей
в страшных преступлениях. Возле нас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный дом. Я слышал вопли, вылетавшие из него. Мы
прошли мимо. До горевшего ли дома мне было, когда у меня
в груди горело полтораста домов? Где-то
в пространстве заунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Была
борьба стихий. Какие-то неведомые силы, казалось, трудились над ужасающею гармониею стихии. Кто эти силы? Узнает ли их когда-нибудь человек?
Старая графиня Ростова, при вести о смерти сына Пети,
сходит с ума. «
В бессильной
борьбе с действительностью, мать, отказываясь верить
в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности,
в мире безумия».
В святой простоте ума и сердца, я, находясь
в преддверии лабиринта, думал, что я уже
прошел его и что мне пора
в тот затон, куда я, как сказочный ерш, попал, исходив все океаны и реки и обив все свои крылья и перья
в борьбе с волнами моря житейского. Я думал, что я дошел до края моих безрассудств, когда только еще начинал к ним получать смутное влечение. Но как бы там ни было, а желание мое удалиться от мира было непреложно — и я решил немедленно же приводить его
в действие.
— Господи, да ведь он — типичный пруссак! — вихрем пронеслось
в голове юноши и он сразу вспомнил то обстоятельство, о котором давно уже
ходили слухи
в русской армии: немецкий император Вильгельм, после целого ряда пережитых его армией неудач на восточном и западном фронтах
в борьбе с нашими и союзными войсками, послал целые корпуса
в Галицию на помощь австрийцам, терпевшим еще большие неудачи против русского войска.
Карлик сжал губы и забегал глазами. Он зачуял, что барыня выспрашивает у него про барина, стало быть, насчет чего-нибудь беспокоится. Если бы он и знал, то не сказал бы, когда и с кем Василий Иваныч
ходил в лес. Между ним и обеими женщинами — Степанидой и барыней — шла тайная
борьба. К Теркину его привязанность росла с каждым днем.
Что-то у меня
в душе перестраивается, и как будто пленка
сходит с глаз. Я вглядываюсь
в этих сгорбленных, серых людей. Как мог я видеть
в них носителей какой-то правды жизни! Как мог думать, что души их живут красотою огромной, трагической
борьбы со старым миром?
Она думала, что сама
сойдет с ума, и на самом деле была близка к этому. Действительно, Ирена проснулась
в бреду. С ней сделалась сильнейшая горячка, осложнившаяся воспалением мозга.
В продолжение двух недель происходила страшная
борьба между наукой и болезнью, молодостью и смертью.
Вечеринка была грандиозная, — первый опыт большой вечеринки для смычки комсомола с беспартийной рабочей молодежью. Повсюду двигались сплошные толпы девчат и парней.
В зрительном зале должен был идти спектакль, а пока оратор из МГСПС [Московский городской совет профессиональных союзов.] скучно говорил о
борьбе с пьянством, с жилищной нуждой и религией. Его мало слушали,
ходили по залу, разговаривали. Председатель юнсекции то и дело вставал, стучал карандашиком по графину и безнадежно говорил...
Во время чтения лицо его то светлело, то помрачалось. Прочтя их, он внимательно посмотрел на Шереметева, стал
ходить взад и вперед
в сильном волнении чувств, выражавшем их
борьбу, и потом спросил фельдмаршала...
И скоро мое движение вперед приобрело все черты долгого и однообразного сна, покорной и безнадежной
борьбы с неодолимым пространством; так, вероятно, грезят измученные оглохшие лошади к концу далекого пути и те особенные люди, что
ходят из конца
в конец земли и тягучим ритмом своих шагов гасят сознание жизни.
Одно утешение, что все они, эти радетели церкви русской, ничего ей не сделают, потому что не равна их
борьба: церковь неразорима, как здание апостольское, а
в сих певнях дух
пройдет, и не познают они места своего.
Но к хорошему скоро привыкаешь. Только неделя
прошла, как я поселился у Нордена, а уже стала привычной вся роскошь моей жизни: и собственная комната, и чувство приятной и ровной сытости, и тепло, и сухие ноги. И по мере того как я все дальше отходил от Петербурга с его голодовками, пятачками и гривенниками, всей дешевкою студенческой
борьбы за существование, новая жизнь вставала передо мною
в очень странных, совсем не веселых и нисколько не шуточных формах.