Неточные совпадения
Большой собравшися гурьбой,
Медведя
звери изловили;
На чистом поле задавили —
И делят меж собой,
Кто что́ себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто на ловле не видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его
пугалИ к вам поставил прямо в поле
Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Прошло мало ли, много ли времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной, увидеть своими глазами
зверя лесного, чуда морского, и стала она его о том просить и молить; долго он на то не соглашается,
испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером написать; не токмо люди,
звери дикие его завсегда устрашалися и в свои берлоги разбегалися.
Стала она его о том молить и просить; да
зверь лесной, чудо морское не скоро на ее просьбу соглашается,
испугать ее своим голосом опасается; упросила, умолила она своего хозяина ласкового, и не мог он ей супротивным быть, и написал он ей в последний раз на стене беломраморной словесами огненными...
— Вот так, да! — воскликнул Рыбин, стукнув пальцами по столу. — Они и бога подменили нам, они все, что у них в руках, против нас направляют! Ты помни, мать, бог создал человека по образу и подобию своему, — значит, он подобен человеку, если человек ему подобен! А мы — не богу подобны, но диким
зверям. В церкви нам
пугало показывают… Переменить бога надо, мать, очистить его! В ложь и в клевету одели его, исказили лицо ему, чтобы души нам убить!..
Все заботы мои, все мысли были об одном — чтобы накормить
зверя своего вкусно, сытно, вовремя угодить ему, чтобы он не угрюмился, не
пугал бы побоями, пожалел бы хоть раз.
Все это вскипало в груди до напряженного желания, — от силы которого он задыхался, на глазах его являлись слезы, и ему хотелось кричать, выть
зверем,
испугать всех людей — остановить их бессмысленную возню, влить в шум и суету жизни что-то свое, сказать какие-то громкие, твердые слова, направить их всех в одну сторону, а не друг против друга.
Яков Иваныч вспомнил, что у этих людей тоже нет никакой веры и что это их нисколько не беспокоит, и жизнь стала казаться ему странною, безумною и беспросветною, как у собаки; он без шапки прошелся по двору, потом вышел на дорогу и ходил, сжав кулаки, — в это время пошел снег хлопьями, — борода у него развевалась по ветру, он всё встряхивал головой, так как что-то давило ему голову и плечи, будто сидели на них бесы, и ему казалось, что это ходит не он, а какой-то
зверь, громадный, страшный
зверь, и что если он закричит, то голос его пронесется ревом по всему полю и лесу и
испугает всех…
Пять, шесть олигархов, тиранов, подлых, крадущих, отравляющих рабов, желающих быть господами; они теперь выворачивают только тулупы, чтобы
пугать нас, как малых детей, и чтоб еще более уподобиться своей братии —
зверям, но бояться их нечего, стоит только пикнуть, что мы не боимся; потом против нас несколько тысяч штыков, которых не смеют направить против нас.
Рассудок, освобожденный от гнета страсти, прояснился, и кулачная расправа, которой с наслаждением дикого
зверя предавалась молодая женщина,
пугала бессильного, слабохарактерного Глеба Алексеевича.