Неточные совпадения
— Ура! — кричала она. — Клим, голубчик, подумай: у нас тоже организовался Совет
рабочих депутатов! — И всегда просила, приказывала: — Сбегай в Техническое, скажи Гогину, что я уехала в Коломну; потом — в Шанявский, там найдешь Пояркова, и вот эти бумажки — ему! Только, пожалуйста, в университет поспей до четырех
часов.
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за
час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи
рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
— Ну да, понятно! Торговать деньгами легче, спокойней, чем строить заводы, фабрики, возиться с
рабочими, — проговорила Марина, вставая и хлопая портфелем по своему колену. — Нет, Гриша, тут банкира мало, нужен крупный чиновник или какой-нибудь придворный… Ну, мне — пора, если я не смогу вернуться через
час, — я позвоню вам… и вы свободны…
— Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но — мы против «вспышкопускательства», — по слову одного товарища, — и против дуэлей с министрами. Герои на
час приятны в романах, а жизнь требует мужественных работников, которые понимали бы, что великое дело
рабочего класса — их кровное, историческое дело…
— Вообще — жить становится любопытно, — говорил он, вынув дешевенькие стальные
часы, глядя на циферблат одним глазом. — Вот — не хотите ли познакомиться с одним интереснейшим явлением? Вы, конечно, слышали: здесь один попик организует
рабочих. Совершенно легально, с благословения властей.
— Пож-жалуйста, пож-жалуйста! Я не сопротивляюсь… Ну, — документы… Я — человек тоже
рабочий.
Часы. Вот деньги. И — все, поверьте слову…
И вслед за этим неприятно вспомнилось, как 8 октября
рабочие осматривали город глазами чужих людей, а затем вдруг почувствовал, что огромный, хаотический город этот — чужой и ему — не та Москва, какою она была за несколько
часов до этого
часа.
Часа через полтора могила была готова.
Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на землю и озарил лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился вспомнить.
Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать землею.
В три
часа Арсений Потапыч опять на своем посту.
Рабочие и на этот раз упередили его, так что ему остается только признать, что заведенная им дисциплина принесла надлежащий плод. Он ходит взад и вперед по разбросанному сену и удостоверяется, что оно уже достаточно провяло и завтра, пожалуй, можно будет приступить к уборке. Подходит к косцам, с удовольствием видит, что к концу вечера и луг будет совсем выкошен.
Часов около девяти утра, как всегда в праздник,
рабочие стояли кучками около ворот. Все было тихо. Вдруг около одиннадцати
часов совершенно неожиданно вошел через парадную лестницу с Глинищевского переулка взвод городовых с обнаженными шашками. Они быстро пробежали через бухгалтерию на черный ход и появились на дворе.
Рабочие закричали...
Около четырех
часов дня в сопровождении полицейского в контору Филиппова явились три подростка-рабочих, израненные, с забинтованными головами, а за ними стали приходить еще и еще
рабочие и рассказывали, что во время пути под конвоем и во дворе дома градоначальника их били. Некоторых избитых даже увезли в каретах скорой помощи в больницы.
— А что будет, если я буду чаи распивать да выеду на работу в восемь
часов? — объяснял Галактион. — Я раньше всех должен быть на месте и уйти последним. Рабочие-то по хозяину бывают.
Маякова слань была исправлена лучше, чем в казенное время, и дорога не стояла
часу — шли и ехали
рабочие на новые промысла и с промыслов.
В действительности же этого не было: заводские
рабочие хотя и ждали воли с
часу на
час, но в них теперь говорила жестокая заводская муштра, те рабьи инстинкты, которые искореняются только годами.
В восемь
часов утра начинался день в этом доме; летом он начинался
часом ранее. В восемь
часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее
рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые дни Женни.
Часом раньше того, как мы со Степаном Трофимовичем вышли на улицу, по городу проходила и была многими с любопытством замечена толпа людей,
рабочих с Шпигулинской фабрики, человек в семьдесят, может и более.
— Видите ли, дорогой мой, — говорил он директору, тяжело подымаясь вместе с ним на ступеньки станции, — нужно уметь объясняться с этим народом. Вы можете обещать им все что угодно — алюминиевые жилища, восьмичасовой
рабочий день и бифштексы на завтрак, — но делайте это очень уверенно. Клянусь вам: я в четверть
часа потушу одними обещаниями самую бурную народную сцену…
Иными словами, это значит, что
рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю — в месяц или, короче, шесть
часов в день…
На другой же день можно было видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на берегу ручья. Глеб, который не без причины жаловался на потерянное время — время подходило к осени и пора стояла, следовательно,
рабочая, — вышел к лодкам, когда на бледнеющем востоке не успели еще погаснуть звезды. За
час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
По этим
часам Даша вела
рабочий порядок мастерской.
Затем кубики были смочены «в препорцию водицей», как выражался Кавказский, и сложены. Работа окончена. Луговский и Кавказский омылись в чанах с водой, стоявших в кубочной, и возвратились в казарму, где уже начали собираться
рабочие. Было девять
часов. До одиннадцати
рабочие лежали на нарах, играли в карты, разговаривали. В одиннадцать — обед, после обеда до четырех опять лежали, в четыре — в кубочную до шести, а там — ужин и спать…
Походив, по крайней мере, с два
часа, я заметил, что от станции куда-то вправо от линии шли телеграфные столбы и через полторы-две версты оканчивались у белого каменного забора;
рабочие сказали, что там контора, и наконец я сообразил, что мне нужно именно туда.
Несмотря на ранний
час, Гарусов уже был в конторе. Он успел осмотреть все ночные работы, побывал на фабрике, съездил на медный рудник. Теперь распределялись дневные
рабочие и ставились новые. Гарусов сидел у деревянного стола и что-то писал. Арефа встал в толпе других
рабочих, оглядывавших его, как новичка. Народ заводский был все такой дюжий, точно сшитый из воловьей кожи. Монастырский дьячок походил на курицу среди этих богатырей.
Бужинским и Копиевичем, в
часы отдохновения рассматривающего переводы иностранных публицистов, или посещающего фабрику купца,
рабочую ремесленника и кабинет ученого.
В
часы и дни такого настроения ему особенно не нравились
рабочие; казалось, что они становятся всё слабосильнее, теряют мужицкую выносливость, заразились бабьей раздражительностью, не в меру обидчивы, дерзко огрызаются.
После освящения, отслужив панихиду над могилами отца и детей своих, Артамоновы подождали, когда народ разошёлся с кладбища, и, деликатно не заметив, что Ульяна Баймакова осталась в семейной ограде на скамье под берёзами, пошли не спеша домой; торопиться было некуда, торжественный обед для духовенства, знакомых и служащих с
рабочими назначен в три
часа.
Стоило выйти на улицу и посидеть
час у ворот, чтоб понять: все эти извозчики, дворники,
рабочие, чиновники, купцы — живут не так, как я и люди, излюбленные мною, не того хотят, не туда идут.
Когда она садилась в сани, был седьмой
час вечера. Окна во всех корпусах были ярко освещены, и оттого на громадном дворе казалось очень темно. У ворот и далеко в глубине двора, около складов и
рабочих бараков горели электрические фонари.
Оказалось, что стояла станом какая-то партия, ожидавшая наступления двенадцати
часов:
рабочие были не здешние, а хозяин «из господ», как объяснили вернувшиеся лазутчики.
— Эй, вы, послушайте, — спокойно продолжал «алеут», отдавая какие-то приказания своим
рабочим. — Кроме вооруженного нападения, вы еще делаете подлог:
часы у вас переведены… Притом вы меня оскорбили с первого слова. И в том и в другом случае вы ответите в законном порядке.
В подтверждение своих слов он показывает нам свои
часы; Спирька с двумя
рабочими копают яму, а Флегонт Флегонтович вынул из кармана футляр с флейтой, собрал инструмент, и по лесу далеко покатился вальс из «Корневильских колоколов...
Я постоял немного и пошел к себе наверх.
Час спустя — это было в половине второго — я со свечкою в руках опять сошел вниз, чтобы поговорить с женой. Я не знал, что скажу ей, но чувствовал, что мне нужно сказать ей что-то важное и необходимое. В
рабочей комнате ее не было. Дверь, которая вела в спальню, была закрыта.
Приехал начальник дистанции на дрезине; четверо
рабочих рукоять вертят; шестерни жужжат; мчится тележка верст по двадцать в
час, только колеса воют.
Вы думаете, они и сами не знают, что при восьми
часах производительность будет не меньше, чем при одиннадцати, а только дело в том, что при восьми
часах рабочие станут умнее хозяев и отберут у них дела.
Научный Эртус каждое воскресенье наезжал из Москвы, ходил по дворцу в скрипучих рыжих штиблетах, распоряжался, наказывал все беречь и просиживал в
рабочем кабинете долгие
часы, заваленный книгами, рукописями и письмами по самую шею.
Я пошел в лес, а, когда возвращался назад через станцию, был
час дня, —
рабочие отдыхали, и было безлюдно, как всегда.
Прошли они
час, два, и кажется
рабочему, что дорога не та, по которой он шел в город.
Как человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он не знал того, что грабимый им человек не желал отдать ему свой кошелек, так и богатым людям нашего мира, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что они не знали того, что те люди
рабочего народа, которые вынуждены работать под землей, в воде, пекле по 10—14
часов в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах, работают такую мучительную работу потому, что только при такой работе богатые люди дают им возможность существования.
В этот же самый день,
часу в восьмом вечера, Василий Свитка слез с извозчичьих дрожек на углу Канонерской улицы в Коломне и спешно поднялся по лестнице большого каменного дома. На одной из дверей, выходивших на эту лестницу, была прибита доска с надписью: «Типография И. Колтышко». Он постучался и спросил управляющего типографией.
Рабочий, отворивший дверь, проводил его в типографскую контору. Там сидел и сводил какие-то счеты человек лет тридцати, довольно тщедушной, рыжеватой наружности.
В ту же минуту большие стенные
часы в
рабочей отбили двенадцать ударов.
В тот же
час, отправив Вассу в
рабочую, горбатенькая надзирательница прошла к начальнице приюта.
В
рабочей комнате непрерывно целый день горят лампы. Наступили темные дни. Первое декабря не за горами. В три-четыре
часа уже темнеет на дворе.
Ровно в семь
часов началось празднество. В то время как старшеотделенки хлопотали «за кулисами, вернее, в
рабочей», прилегавшей к зале, средние, заменив их, зажигали елку и раздавали подарки.
— Я пойду вечером с рапортом к Екатерине Ивановне и буду просить наказать весь приют, если работа Палани Заведеевой не найдется до вечера… — проговорила она. — Строго будут наказаны старшие, средние и маленькие без различия. После дневного чая до ужина будут оставаться в
рабочей и работать штрафные
часы. Или пусть та, кто подшутила такую злую шутку с Заведеевой, отдаст, возвратит ее работу. Поняли меня?
Феничка так замечталась о рассказах своего «предмета», что не заметила, как быстро распахнулась дверь
рабочей и… и громкий, неудержимый хохот потряс обычную тишину рукодельных
часов.
— Ступайте-ступайте, нечего прохлаждаться зря! Скоро к рукодельным
часам зазвонят, управляйтесь поживее, не то нагорит и от Павлы Артемьевны, и от меня получите на орехи! — крикнула она вдогонку подругам и, живо повернувшись, устремилась в
рабочую, где ее ждала почти оконченная, гладью вышитая нарядная подушка, завтрашнее подношение попечительнице приюта.
Отменялись уроки и рукодельные
часы в
рабочей. Уезжали в отпуск Павла Артемьевна и Антонина Николаевна, и бразды правления всецело переходили в руки тети Лели, не решившейся даже ради необходимого отдыха покинуть своих девочек.
— Да, у нас вообще не привыкли долго слушать, — сказал Токарев. — Вот в Германии, там простой
рабочий слушает речь или лекцию три-четыре
часа подряд, и ничего, не устает.
Записывала на прием барышня с подведенными глазами, слушавшая высокомерно и нетерпеливо. Четыре
часа ждали очереди в темном коридоре. Хвост продвигался вперед очень медленно, потому что приходили
рабочие и их пропускали не в очередь. Наконец, вошли.
— Точно мы не понимаем. Выставить себя хочет благодетельницей рода человеческого: как у ней все чудесно на фабрике! И рабочих-то она ублажает! И детей-то их учит!.. А все едино, что хлеб, что мякина… Такая же каторжная работа… Постой-ка так двенадцать
часов около печки или покряхти за станком…