Неточные совпадения
Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового
приятеля, — только он, ни с того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай; а я вот и довожу теперь его
рассказ до сведения благосклонного читателя.
Мой
приятель выслушал мой
рассказ не только без смеха, но с большим и серьезным вниманием.
Предлагаемый
рассказ заимствован из записок, оставшихся после
приятеля моего, Марка Ардалионыча Филоверитова, с которым читатель имел уже случай отчасти познакомиться. [См. «Надорванные». (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Они показались мне, несмотря на небрежность отделки, достаточно любопытными, чтобы предложить их на суд публики.
Разница между
рассказом «Письмовника» и «Собеседника» та, что там друзья решаются настращать
приятеля за богохульство, в котором он упражнялся с вечера, а здесь за то, что он оскорбляет божество Талии, осмеливаясь писать комедии по заказу одного господчика, который, побывав в Париже (как видно, это было в глазах издателей необходимое условие глупости), слыл между дворянами великим умником, да и от мещан тоже хотел получить дань поклонения своему гению.
Рассказы мои их много веселили, и
приятели мои не отпускали меня от себя.
Если вы идете по грязному переулку с своим
приятелем, не смотря себе под ноги, и вдруг
приятель предупреждает вас: «Берегитесь, здесь лужа»; если вы спасаетесь его предостережением от неприятного погружения в грязь и потом целую неделю — куда ни придете — слышите восторженные
рассказы вашего
приятеля о том, как он спас вас от потопления, — то, конечно, вам забавен пафос
приятеля и умиление его слушателей; но все же чувство благодарности удерживает вас от саркастических выходок против восторженного спасителя вашего, и вы ограничиваетесь легким смехом, которого не можете удержать, а потом стараетесь (если есть возможность) серьезно уговорить
приятеля — не компрометировать себя излишнею восторженностью…
Однажды среди таких
рассказов поэта кто-то из присутствующих тут
приятелей спросил его...
Я постараюсь передать
рассказ моего
приятеля, хотя и боюсь, что мне не удастся это сделать в той простой форме, с той мягкой и грустной насмешкой, как я его слышал.
Но не успели
приятели распить по стакану чая и не успел еще Устинов окончить свой
рассказ, как в дверь его постучались.
И самая его личность, по
рассказам его
приятеля Эдельсона и других москвичей, интересовала меня.
От одного из писателей кружка и
приятелей Островского — Е.Н.Эдельсона (уже в 60-х годах) я слышал
рассказ о том, как у Щепкина (позднее моей первой поездки в Москву) на сцене выпала искусственная челюсть, а также и про то, как он бывал несносен в своей старческой болтовне и слезливости.
Для меня как для будущего бытописателя не лишенными интереса оказались и их воспоминания,
рассказы, анекдоты кадет о лагерной службе и все их ближайшие
приятели, служившие в разных частях гвардии.
И оба мы распалились на Ивана Сергеевича за такое его малодушие: пригласил
приятелей, а сам полетел к какой-нибудь кислой фрейлине читать
рассказ.
И
рассказ о том, как он повел Тургенева к знаменитому доктору Р-ру, и тот говорит ему про его
приятеля...
Его парижский день, сколько я сам мог заметить и по
рассказам его тамошних
приятелей, проходит очень спокойно.
Если бы Бобка мог надеть шапку-невидимку и проследить в ней за убежавшим от него в лесу Митькой, то он увидел бы, что после их ссоры его босоногий
приятель побежал не на хутор, а в лесной домик к Мае, к которой являлся ежедневно с
рассказами про них, хуторских барчат. Выслушав Митьку, Мая побежала в чащу, где находился маленький Бобка, и перед ним, как прежде перед его сестрой Лидочкой, разыграла из себя фею.
Скорее деньги Иоганна фон Ферзена, чем еще только расцветшая красота его дочери Эммы за несколько лет до того времени, к которому относится наш
рассказ, сильно затронули сердце соседа и
приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон Доннершварца, владельца замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
Князь Луговой, совершенно оправившийся от недавнего волнения, восторженно стал рисовать перед своим
приятелем портрет княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Любовь, конечно, делает художника льстецом оригиналу, и, несмотря на то, что княжна, как мы знаем, была действительно очень красива, из
рассказа влюбленного князя она выходила прямо сказочной красавицей — действительно совершенством.
Скорее деньги Иоганна фон-Ферзен, чем еще только расцветшая красота его дочери Эммы за несколько лет до того времени, к которому относится наш
рассказ, сильно затронули сердце соседа и
приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон-Доннершварца, владельца замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
На одно мгновение ему даже показалось странным, как он мог спокойно выслушать
рассказ своего
приятеля, заключавший такое гнусное предположение о его согласии на грязную сделку из-за денег.
Поручик батареи Е. П. Егоров был близким
приятелем братьев Чеховых и упомянут А. П. в его
рассказе «Золотая Коса».
Приятели уселись в кресла, и майор приказал подать трубки. Когда они задымились, Сергей Семенович подробно стал рассказывать о последних событиях в Петербурге, уже известных читателям. После окончания
рассказа разговор как-то невольно перешел снова на больную тему — на жену Ивана Осиповича.
Еще досаднее, когда случится самому принять такой
рассказ за действительную новость и потом неосторожно передать его — как происшествие, бывшее с
приятелем или знакомым, живущим будто там-то и там-то.