Думала она об этом много, и росла в душе ее эта дума, углубляясь и обнимая все видимое ею, все, что слышала она, росла, принимая светлое лицо молитвы,
ровным огнем обливавшей темный мир, всю жизнь и всех людей.
Неточные совпадения
Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков, и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что
ровное и медленное горение
огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них».
Направо туманно-враждебно шумело и чернело море, отделяясь бесконечно-ровной черной линией от звездного, светло-сероватого в слиянии горизонта; и далеко где-то светились
огни на неприятельском флоте.
Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и
ровный полог темноты; в небе тускло горели семь
огней колесницы царя Давида и сеялась на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Вот уже я на половине дороги; пальба становится ежеминутно слышнее; я могу считать выстрелы; но это не простая аванпостная перестрелка, а
ровный батальный
огонь — итак, дело завязалось не на шутку.
К ощущениям холода, пустоты и постоянного
ровного страха свелась жизнь шайки, и с каждым днем таяла она в
огне страданий: кто бежал к богатому и сильному, знающемуся с полицией Соловью, кто уходил в деревню, в город, неизвестно куда.
Только снаружи слышался
ровный гул, как будто кто-то огромный шагал от времени до времени по окованной морозом земле. Земля глухо гудела и смолкала до нового удара… Удары эти становились все чаще и продолжительнее. По временам наша избушка тоже как будто начинала вздрагивать, и внутренность ее гудела, точно пустой ящик под ветром. Тогда, несмотря на шубы, я чувствовал, как по полу тянет холодная струя, от которой внезапно сильнее разгорался
огонь и искры вылетали гуще в камин.
Они вошли в хорошую, просторную избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая
ровное тепло, сразу проникавшее все тело.
Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
Таня тупо смотрела на него, и из её губ всё лились
ровные, сочные ноты, тёплые, но без
огня.
Всегда готов ослабеть и погаснуть ее трепетный
огонь, и только на вершинах, у подвижников веры, сияет он
ровным, невечереющим светом.
Марья Петровна не долго слушала Кирьякова, но уже чувствует, что он надоел ей, опротивел, что его
ровная, мерная речь тяжестью ложится ей на душу. Она одевается и выходит с ним на улицу. В воздухе тихо, но холодно и так пасмурно, что даже фонарные
огни еле видны. Под ногами всхлипывает слякоть. Акушерка всматривается и не видит извозчика…