Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет,
братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу
родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С
братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать
родная. (Отходит с Митрофаном.)
Простаков. Странное дело,
братец, как
родня на
родню походить может. Митрофанушка наш весь в дядю. И он до свиней сызмала такой же охотник, как и ты. Как был еще трех лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит от радости.
Г-жа Простакова.
Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с
братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
Левин прочел написанное странным,
родным ему почерком: «Прошу покорно оставить меня в покое. Это одно, чего я требую от своих любезных
братцев. Николай Левин».
Кабанов. Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так,
братец, Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что
родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила; а та не стерпела, да и была такова — взяла да и ушла.
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед
родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служа́щие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как станешь представлять к крестишку ли,
к местечку,
Ну как не порадеть
родному человечку!..
Однако
братец ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.
По духу —
братец родной Константину Леонтьеву и Константину же Победоносцеву.
—
Братец бывают, а я с детьми только у мужниной
родни в светлое воскресенье да в Рождество обедаем.
А насчет родства, так скорей твой
братец али даже сам батюшка навяжет ее тебе, а не мне, в
родню.
Года с полтора тому назад, между горничною прислугою прошел слух, что к полковнику приедет погостить
родная сестра его, небогатая помещица, и привезет с собою к Павлу
братца Сашеньку.
— Теперича, хоша бы в доме
братца… Что ж? Надобно сказать: они были приняты заместо
родного сына… — начал он, но голос у него оборвался.
— Что ж? — продолжал капитан. — Суди меня бог и царь, а себя я не пожалею: убить их сейчас могу, только то, что ни
братец, ни Настенька не перенесут того… До чего он их обошел!.. Словно неспроста, с первого раза приняли, как
родного сына… Отогрели змею за пазухой!
Большов. А идет, так и пусть идет. (Помолчав.) А вот ты бы, Лазарь, когда на досуге баланц для меня сделал, учел бы розничную по панской-то части, ну и остальное, что там еще. А то торгуем, торгуем,
братец, а пользы ни на грош. Али сидельцы, что ли, грешат, таскают
родным да любовницам; их бы маленечко усовещивал. Что так, без барыша-то, небо коптить? Аль сноровки не знают? Пора бы, кажется.
„Ну, — говорю, — а если бы двадцать?“ — „Ну, а с двадцатью, — говорит, — уж нечего делать — двадцать одолеют“ — и при сем рассказал, что однажды он, еще будучи в училище, шел с своим
родным братом домой и одновременно с проходившею партией солдат увидели куст калины с немногими ветками сих никуда почти не годных ягод и устремились овладеть ими, и Ахилла с братом и солдаты человек до сорока, „и произошла, — говорит, — тут между нами великая свалка, и
братца Финогешу убили“.
Накануне, рано поутру, пришла она к Степану Михайловичу, который, задумавшись, печально сидел на своем крылечке; она обняла его, поцеловала, заплакала и сказала: «
Братец, я чувствую всю вашу ко мне любовь и сама люблю и почитаю вас, как
родного отца.
Не знаю, как он был
родня нашему бессмертному Суворову, но в переписке Куролесова я нашел несколько писем гениального полководца, которые всегда начинались так: «Милостивый государь мой,
братец Михаил Максимович» и оканчивались: «С достодолжным почтением к вам и милостивой государыне сестрице Прасковье Ивановне, честь имею быть и проч.».
«
Братец, к нам переменится, не станет нас так любить и жаловать, как прежде, молодая жена ототрет
родных, и дом родительский будет нам чужой» — это непременно сказали бы сестры Алексея Степаныча, хотя бы его невеста была их поля ягода; но невестки Софьи Николавны хуже нельзя было придумать для них.
Несчастливцев. Не об деньгах речь! А хорошо бы отдохнуть с дороги, пирогов домашних, знаешь, наливочки попробовать. Как же это,
братец ты мой, у тебя ни
родных, ни знакомых нет? Что же ты за человек?
Несчастливцев. Аркадий, нас гонят. И в самом деле, брат Аркадий, зачем мы зашли, как мы попали в этот лес, в этот сыр-дремучий бор? Зачем мы,
братец, спугнули сов и филинов? Что им мешать! Пусть их живут, как им хочется! Тут все в порядке,
братец, как в лесу быть следует. Старухи выходят замуж за гимназистов, молодые девушки топятся от горького житья у своих
родных: лес,
братец.
А я,
братец ты мой, как мне девушка понравится, — и сейчас она мне, как
родная, и сейчас я се жалеть начну.
Белогубов. Да, конечно, кому какая судьба. Я теперь в счастии, а вы в бедном положении. Что ж, я не горжусь. Ведь это, как кому судьба. Я теперь все семейство поддерживаю, и маменьку. Я знаю,
братец, что вы нуждаетесь; может быть, вам деньги нужны; не обидьтесь, сколько могу! Я даже и за одолжение не сочту. Что за счеты между
родными!
Лебедев. А ничего… Слушают да пьют себе. Раз, впрочем, я его на дуэль вызвал… дядю-то
родного. Из-за Бэкона вышло. Помню, сидел я, дай бог память, вот так, как Матвей, а дядя с покойным Герасимом Нилычем стояли вот тут, примерно, где Николаша… Ну-с, Герасим Нилыч и задает,
братец ты мой, вопрос…
Глумова. Да, батюшка
братец, давно желала. А вы вот
родных и знать-то не хотите.
— Не ровен час,
братец, — говорила она, — и занеможется вам, и другое что случится — все лучше, как
родной человек подле! Принять, подать…
—
Братец! Голубчик мой! Вы мне наместо отца
родного! — крикнула Настя и, зарыдав, бросилась брату в ноги. — Не губите вы меня! Зреть я его не могу: как мне с ним жить?..
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои
родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть Бог велит...
—
Братцы! — закричал Антон, отчаянно размахивая руками. —
Братцы, будьте отцы
родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он, и тот парень ему, вишь, знакомый… спросите хошь у кого… во Христа ты, видно, не веруешь!..
После наших здоровьев пили здоровья родителей
родных, посаженных; потом дядюшек и тетушек
родных, двоюродных и далее, за ними шла честь
братцам и сестрицам по тому же размеру… как в этом отделении, когда маршал провозгласил:"Здоровье троюродного
братца новобрачной, Тимофея Сергеевича и супруги его Дарьи Михайловны Гнединских!"и стукнул жезлом, вдруг в средине стола встает одна особа, именно Марко Маркович Тютюн-Ягелонский и, обращаясь к хозяевам, говорит...
Курицына. У вас,
братец, сердце, у меня другое; я так вот не могу об
родне не вспомнить. Где невестушка-то?
Краснов. Не гнать же мне сестру для него! Стало быть, и разговору нет. Я его еще и в глаза не видал, какой он такой; а это по крайней мере
родня. А впрочем, наши недолго засидятся. (Жене.) Садитесь, наливайте чай!
Братец, сестрица, пожалуйте! По чашечке-с!
«То-то вот. Эх,
братцы, жизнь-то, жизнь ваша!.. Захочет поп об вас богу сказать, и то не знает, как назвать… тоже, чай, у старика в своей стороне
родня была: братья и сестры, а может, и
родные детки».
Прохор Прохорыч. Красницу,
братец, хочется получить. Желание наше небольшое, поверьте! Другие бы на это не согласились. Ну, впрочем, бог с вами: пусть я лучше обижу своих сирот, по крайней мере буду помнить, что мы
родные и что нам заводить дела грешно!
— Что ж? зарежет небось? — отвечала, смеясь, Катерина. — Доброй ночи тебе, сердце мое ненаглядное, голубь горячий мой,
братец родной! — говорила она, нежно прижав его голову к груди своей, тогда как слезы оросили вдруг лицо ее. — Это последние слезы. Переспи ж свое горе, любезный мой, проснешься завтра на радость. — И она страстно поцеловала его.
Родственник. Да что ж, ведь я, пожалуй, уйду. Да соображаю, что я уронить племянника не могу, хоть бы в глазах невестиной
родни. Ну, ежели бы
братец его Никита — безобразный человек, или бы хоть и мой сватушка; ну, а я все-таки коллежский советник и все ж известен. Я его не уроню.
— Горе, да и только! — продолжала матушка. —
Братец сказал, что он будет обедать не в полдень, а в седьмом часу, по-столичному. Просто у меня с горя ум за разум зашел! Ведь к 7 часам весь обед перепарится в печке. Право, мужчины совсем ничего не понимают в хозяйстве, хотя они и большого ума. Придется, горе мое, два обеда стряпать! Вы, деточки, обедайте по-прежнему в полдень, а я, старуха, потерплю для
родного брата до семи часов.
— Красоты, кажется, была такой, — вмешалась Алена Игнатьевна, — что редкостно на картинках таких красавиц изображают. Приехала тогда из ученья из Питербурга к бабеньке: молоденькая, розовая, румяная, платья тогда, по-старинному сказать, носили без юбок, перетянутся, волосы уберут, причешут,
братец мне
родной — парикмахер — был нарочно для того выписан из Питербурга, загляденье для нас, рабынь, было: словно солнце выйдет поутру из своих комнат.
Юлия. Неужели? как счастливо! Следовательно, вы и мне
родной, — дайте обнять себя. — А знаете, какую было он глупость сделал? мой друг, ваш
братец чуть было не женился.
— Добрый парень, неча сказать, — молвила Аксинья Захаровна, обращаясь к Ивану Григорьичу, — на всяку послугу по дому ретивый и скромный такой, ровно красная девка! Истинно, как Максимыч молвил, как есть
родной. Да что, куманек, — с глубоким вздохом прибавила она, — в нонешне время иной
родной во сто раз хуже чужого. Вон меня наградил Господь каким чадушком. Братец-то родимый… Напасть только одна!
— На доброте на твоей поклоняюсь тебе,
братец родной, — через силу он выговаривал. — Поклон тебе до земли, как Богу, царю али родителю!.. За то тебе земной поклон, что не погнушался ты моим убожеством, не обошел пустого моего домишка, накормил, напоил и потешил моих детушек.
Братец матушке-то нашей по плоти: двух дочерей отдал к ней да третью дочку не
родную, а богоданную — сиротку он одну воспитывает.
Плывут, бывало, нищие по Волге, плывут, громогласно распевая про Алексея Божия человека, про Страшный суд и про то, как «жили да были два
братца родные, два
братца, два Лазаря; одна матушка их породила, да не одно счастье Господь им послал».
Вспомнил Иван Дмитрич
родню. Все эти
братцы, сестрицы, тетеньки, дяденьки, узнав про выигрыш, приползут, начнут нищенски клянчить, маслено улыбаться, лицемерить. Противные, жалкие люди! Если им дать, то они еще попросят; а отказать — будут клясть, сплетничать, желать всяких напастей.
— Что и говорить. Живио им,
братцы! Скричим им живио! Всей артелью скричим, — подхватывает третий… И прежде, нежели могла этого ждать стоявшая y окна Милица, могучие перекаты «живио», этого
родного её сердцу сербского ура, огласили улицы…
— Люблю-то я тебя, Ксюшенька, как мать
родная… Только не говори ты мне об этом, не расстраивай сердце мое. И дядя и
братцы есть у тебя. Коли отдают они тебя на погибель, их дело,
родное, да хозяйское, не мне, холопке, перечить им в чем-либо. Только бы выгнала я в три шеи Ермака и из хором и с земли…
Ипполитов. Отец и мать ее померли. Но готовься к посещению денежной
родни… поверь,
братец, нашествие горше двадесяти язык! Вообрази, потянутся к тебе вереницею приказные старого закала — с клюковными носами, с запахом винной бочки и луку. Кто бросится тебе руку целовать, кто бултых в ноги, крестить позовет, кто поздравит тебя с своим днем ангела; один окопироваться, другой опохмелиться попросит.
Узнал
родных по языку их: ведь они,
братцы, вылиты из колоколов московских.
— Пошел с великим князем в поход, — отвечала Анастасия, краснея; потом, одумавшись, прибавила: — Ведь ты меня спрашивала о
братце родном?
— Прекрасно,
братец! только жаль, не на русскую стать. Для ушей-то приятно, да не взыщи, сердца не шевелит. Это уж не твоя вина: тут знаешь, чего недостает? —
родного!