Неточные совпадения
— По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?.. —
Потолковано
Немало: в рот положено,
Что не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему виною: крепь!
— Змея
родит змеенышей.
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба
родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему,
Нет крепи — Глеба
новогоНе будет на Руси!
В молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть несколько денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет
Родя, и… всем вместе начать
новую жизнь.
— Так как же ты решаешься,
Родя? — спросила Пульхерия Александровна, еще более давешнего обеспокоенная его внезапным,
новым, деловым тоном речи.
— Браня тебя, себя браню! — опять засмеялся Иван, — ты — я, сам я, только с другою
рожей. Ты именно говоришь то, что я уже мыслю… и ничего не в силах сказать мне
нового!
Знал ли сам Антось «простую» историю своего рождения или нет?.. Вероятно, знал, но так же вероятно, что эта история не казалась ему простой… Мне вспоминается как будто особое выражение на лице Антося, когда во время возки снопов мы с ним проезжали мимо Гапкиной хаты. Хата пустовала, окна давно были забиты досками, стены облупились и покосились… И над нею шумели высокие деревья, еще гуще и буйнее разросшиеся с тех пор, как под ними явилась
новая жизнь… Какие чувства
рождал в душе Антося этот шум?
В природном порядке, в жизни человеческого рода все подчинено закону тления; каждое поколение съедается поколением последующим, унавоживает своими трупами почву для цветения молодой жизни; каждое человеческое лицо превращается в средство для
новых человеческих лиц, которых ждет та же участь; каждое лицо
рождает будущее и умирает в акте рождения, распадается в плохой бесконечности.
Если бы силы мои достаточны были, представил бы я, как постепенно великий муж водворял в понятие свое понятия чуждые, кои, преобразовавшись в душе его и разуме, в
новом виде явилися в его творениях или
родили совсем другие, уму человеческому доселе недоведомые.
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают
новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от души. Совершается жизнь
новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее
родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
И снова вспомнив свою мысль, —
новую мысль, которую, казалось ей,
родило ее сердце, — она проговорила...
Она была уверена, что и призвание ее не в том, чтобы
рожать и воспитывать детей, — она даже с гадливостью и презрением смотрела на такое призвание, — а в том, чтобы разрушить существующий строй, сковывающий лучшие силы народа, и указать людям тот
новый путь жизни, который ей указывался европейскими новейшими писателями.
Ведут ли населяющие их жители какую бы то ни было самостоятельную жизнь и имеют ли свойственные всем земноводным постоянные занятия? пользуются ли благами общественности, то есть держат ли, как в прочих местах, ухо востро, являются ли по начальству в мундирах для принесения поздравлений, фигурируют ли в процессах в качестве попустителей и укрывателей и затем уже, в свободное от явок время, женятся,
рождают детей и умирают, или же представляют собой изнуренный летнею беготнёю сброд, который, сосчитав барыши, погружается в спячку, с тем чтоб проснуться в начале апреля и начать приготовление к
новой летней беготне?
— К вама-тка, — отвечал Терка, выставив свою рябую
рожу в полурастворенную дверь. — Сматритель
новый приехал, ачителей завтра к себе в сбор на фатеру требует в девятом часу, чтоб биспременно в мундерах были.
Впрочем, надобно сказать, что и вся публика, если и не так явно, то в душе ахала и охала. Превосходную актрису, которую предстояло видеть, все почти забыли, и все ожидали, когда и как появится
новый кумир, к которому устремлены были теперь все помыслы. Полицейский хожалый первый завидел двух рыжих вице-губернаторских рысаков и, с остервенением бросившись на подъехавшего в это время к подъезду с купцом извозчика, начал его лупить палкой по голове и по
роже, говоря...
«Вот, отец у меня был хороший человек, да — зверь, а уж я — не зверь, а от тебя дети были бы ещё больше люди! Евгеньюшка! Ведь только так и можно — любовью только новых-то, хороших-то людей
родишь!»
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я
новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я
родила: вот мой сын…» На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
Ему было приятно идти: каждый шаг вперёд, каждый глоток воздуха
родил в душе его
новую мечту.
Каждая минута
рождает что-нибудь
новое, неожиданное, и жизнь поражает слух разнообразием своих криков, неутомимостью движения, силой неустанного творчества. Но в душе Лунёва тихо и мертво: в ней всё как будто остановилось, — нет ни дум, ни желаний, только тяжёлая усталость. В таком состоянии он провёл весь день и потом ночь, полную кошмаров… и много таких дней и ночей. Приходили люди, покупали, что надо было им, и уходили, а он их провожал холодной мыслью...
— А я те лопатой по
роже съезжу! — возразил ей дворник, показывая в самом деле лопату. — Ты не держи на квартире всякую сволочь; а то у тебя что ни день, то
новая прописка жильцов.
Новое место, веерообразный огонек, запах, метаморфоза, случившаяся с хозяином, — все это вселяло в нее неопределенный страх и предчувствие, что она непременно встретится с каким-нибудь ужасом вроде толстой
рожи с хвостом вместо носа.
Как скоро положение графини стало известно, толки начались с
новою силою. Чувствительные дамы ахали от ужаса; мужчины бились об заклад, кого
родит графиня: белого ли или черного ребенка. Эпиграммы сыпались на счет ее мужа, который один во всем Париже ничего не знал и ничего не подозревал.
Дён пять прожил я с Христей, а больше невозможно было: стали клирошанки и послушницы сильно приставать, да и хотелось мне побыть одному, одумать этот случай. Как можно запрещать женщине
родить детей, если такова воля её и если дети всегда были, есть и будут началом
новой жизни, носителями
новых сил?
На улицу, к миру, выходили не для того, чтобы поделиться с ним своими мыслями, а чтобы урвать чужое, схватить его и, принеся домой, истереть, измельчить в голове, между привычными тяжелыми мыслями о буднях, которые медленно тянутся из года в год; каждый обывательский дом был темницей, где пойманное
новое долго томилось в тесном и темном плену, а потом, обессиленное, тихо умирало, ничего не
рождая.
Противная
рожа Франца и его бочонок расстроили несколько мое поэтическое настроение, но скоро поэзия опять восторжествовала, когда я услышал сзади себя шум экипажа и, оглянувшись, увидел тяжелый шарабан, запряженный в пару гнедых лошадок, а в тяжелом шарабане на кожаном ящикообразном сиденье — мою
новую знакомку, «девушку в красном», говорившую со мной за два дня до этого про «электричество», убившее ее мать…
Ну что же: девка
родила малого, девка
родила малого, только всего, что же особенного?» И он искал еще
новых кощунственных слов, тяжело было присутствовать при этих судорогах духа» (Булгаков С. Н. Автобиографические заметки.
И так много раз это, просто как удар помешательства, и я, с жаром повторивши, вдруг упал лицом на пол и потерял сознание, но вдруг
новым страшным ударом грома меня опрокинуло, и я увидал в окне: весь в адском сиянии скачет на паре коней самый настоящий и форменный потрясователь весь в плаще и в шляпе земли греческой, а поза
рожи разбойничья!
В
рожу ему только после этого остается плюнуть!» — добавила она в негодовании и твердо решилась не простить шалуну этой
новой его дерзости.
— Вы подумайте, дедушка, что это за ужас. Каждый день передо мною
новая отвратительная
рожа. Сидит и смотрит на меня лягушечьими глазами. Что это? Сперва я смеялся, мне даже нравилось, но когда каждый день лягушечьи глаза, мне стало страшно. А он еще квакать начинает: ква-ква! Что это?