Неточные совпадения
Аммос Федорович (входя и останавливаясь, про себя).Боже, боже! вынеси благополучно; так вот коленки и ломает. (Вслух, вытянувшись и придерживая
рукою шпагу.)Имею честь представиться:
судья здешнего уездного суда, коллежский асессор Ляпкин-Тяпкин.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним
судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Все собрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины: кошевой с палицей в
руке — знаком своего достоинства,
судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими
руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на плечо, стал у двери.
Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе не можете! Купцы его просто на
руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил так: «Господа
судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг и фурор!..
Казаки стреляют… Дым, огонь, грохот… Я падаю… Я убит, но… как-то так счастливо, что потом все жмут мне
руки, поляки и польки говорят: «Это сын
судьи, и его мать полька. Благородный молодой человек»…
Крыжановский, жалкий, как провинившаяся собака, подошел к
судье и наклонился к его
руке.
Затем произошла странная сцена:
судья своей слабой
рукой таскал архивариуса за жесткий вихор, то наклоняя его голову, то подымая кверху.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела
рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом о моей смерти, я покинула все; не останавливаясь, день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего
судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
Отец рассказывал подробно о своей поездке в Лукоянов, о сделках с уездным судом, о подаче просьбы и обещаниях
судьи решить дело непременно в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе
руки на свою высокую трость, говорил, что верить
судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
— Перед вами суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему
судья с больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали, в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной
рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не
судьи, а только защитники…
Стоя боком к
судьям, повернув к ним голову, опираясь локтем на конторку, прокурор вздохнул и, отрывисто взмахивая в воздухе правой
рукой, заговорил.
Толстый
судья зевал, прикрывая рот пухлой
рукой, рыжеусый побледнел еще более, иногда он поднимал
руку и, туго нажимая на кость виска пальцем, слепо смотрел в потолок жалобно расширенными глазами.
Судья с бледным лицом поднял веки, скосил глаза на подсудимых, протянул
руку на стол и черкнул карандашом на бумаге, лежавшей перед ним.
Судьи тоже стояли: волостной — наклонив голову на плечо и глядя в потолок, голова — скрестив на груди
руки, предводитель дворянства — поглаживая бороду.
Речь прокурора порвалась как-то неожиданно — он сделал несколько быстрых, мелких стежков, поклонился
судьям и сел, потирая
руки. Предводитель дворянства закивал ему головой, выкатывая свои глаза, городской голова протянул
руку, а старшина глядел на свой живот и улыбался.
— Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все
судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним
руку и негромко, четко говорил...
Упираясь одною
рукою о стол, старший
судья, закрыв лицо бумагой, начал читать ее слабо жужжавшим, шмелиным голосом.
У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка,
судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента
судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у
судьи такие твердые лапы, что скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его
рук…
— Нет! куда нам! — говорит, махая
руками,
судья, который, от старости, недослышит, и думает, что Дмитрий Борисыч приглашает его составить партию для высокоименитого гостя.
— Не знаем. Стращает давно, а нет еще… Что-то бог даст! Строгий, говорят, человек, — отвечал
судья, гладя
рукой шляпу.
А в это время полицейский Джон объяснил
судье Дикинсону, при каких обстоятельствах обнаружились намерения незнакомца. Он рассказал, что, когда он подошел к нему, тот взял его
руку вот так (Джон взял
руку,
судьи), потом наклонился вот этак…
— А! Здравствуйте,
судья Дикинсон, — ответил он на чистом английском языке, протягивая
судье руку. — Простите, я вас не заметил.
И, возмущенный до глубины души клеветой, он кинулся к столу, чтобы показать
судье, что именно он хотел сделать с
рукой полисмена Келли…
«А
судьи должны хорошо исследовать, и если свидетель тот есть свидетель ложный, ложно донес на брата своего, то поступайте с ним так, как он умышлял поступить с братом своим. Да не пощадит его глас твой: душу за душу, око за око, зуб за зуб,
руку за
руку, ногу за ногу». Второз. XIX, 18, 21.
Спросите об этом и тех, которые, как помещик, затеяли дело, и тех, которые, как
судьи, постановили, хотя и формально законное, но явно несправедливое решение, и тех, которые предписали исполнение решения, и тех, которые, как солдаты, городовые и крестьяне, своими
руками будут исполнять эти дела: бить и убивать своих братьев, — все они, и подстрекатели, и пособники, и исполнители, и попустители этих преступлений, все скажут в сущности одно и то же.
Наконец он кое-как добрался до
судей и взял альбом из Веригиных
рук. Музыка заиграла туш. Но звуки музыки покрылись бесчинным шумом. Посыпались ругательные слова. Германца окружили, дергали его и кричали...
Бог
судья твоим сестрицам, Елизавете и Александре Степановне…» Но рассеянно слушал Алексей Степаныч: освежительная тень, зелень наклонившихся ветвей над рекою, тихий ропот бегущей воды, рыба, мелькавшая в ней, наконец, обожаемая Софья Николавна, его жена, сидящая подле и обнявшая его одной
рукой…
— Дэзи, — сказал я, взяв ее за
руку, — оглянись и знай, что ты у себя. Я хотел тебя еще немного помучить, но ты уже волнуешься, а потому благодари Товаля за его заботы. Я только купил; Товаль потратил множество своего занятого времени на все внутреннее устройство.
Судья действительно здесь, и этот
судья — ты. Тебе судить, хорошо ли вышло.
Лунёв взглянул на Павла, тот сидел согнувшись, низко опустив голову, и мял в
руках шапку. Его соседка держалась прямо и смотрела так, точно она сама судила всех, — и Веру, и
судей, и публику. Голова её то и дело повёртывалась из стороны в сторону, губы были брезгливо поджаты, гордые глаза блестели из-под нахмуренных бровей холодно и строго…
— Я-то? — Саша подумала и сказала, махнув
рукой: — Может, и не жадная — что в том? Я ведь еще не совсем… низкая, не такая, что по улицам ходят… А обижаться — на кого? Пускай говорят, что хотят… Люди же скажут, а мне людская святость хорошо известна! Выбрали бы меня в
судьи — только мертвого оправдала бы!.. — И, засмеявшись нехорошим смехом, Саша сказала: — Ну, будет пустяки говорить… садись за стол!..
— Позвольте-с! Позвольте! — перебил его Хмурин, как-то отстраняя даже
рукою его доказательства. — Господину мировому
судье закон тоже позволяет судить по совести — раз!.. Второе — коли убийцу какого-нибудь или вора судят присяжные, суди и драчуна присяжные: суд для всех должен быть одинакий!
Когда был объявлен приговор: к смертной казни через повешение, Янсон вдруг заволновался. Он густо покраснел и начал завязывать и развязывать шарф, точно он душил его. Потом бестолково замахал
руками и сказал, обращаясь к тому
судье, который не читал приговора, и показывая пальцем на того, который читал...
Тут чтец немного остановился, чтобы снова высморкаться, а
судья с благоговением сложил
руки и только говорил про себя...
«Обидели старика, — промолвил один седоватый головастый крестьянин, опираясь, как некий древний
судья, обеими
руками и бородою на длинную палку, — на вашей душе грех!
Чтобы отвести глаза исправнику, лесничие придумали какую штуку: всем лесообъездчикам заказано строго-настрого преследовать лесоворов, вот они и усердствуют, завалили мировых
судей делами о лесных кражах, а им это на
руку, потому что они сами воруют в десять раз больше и продают лес тем же рабочим.
Татьяна. А я вчера была в клубе… на семейном вечере. Член городской управы Сомов, попечитель моей школы, едва кивнул мне головой… да. А когда в зал вошла содержанка
судьи Романова, он бросился к ней, поклонился, как губернаторше, и поцеловал
руку…
Хочешь ли
судьею стать, — вздень парик с узлами,
Брани того, кто просит с пустыми
руками,
Твердо сердце бедных пусть слезы презирает.
Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
Иль естественный закон, иль народны нравы, —
Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околесну,
Налагая на
судей ту тягость неспосну.
А вы, имея в
руках документы, зная свидетелей в пользу вашего брата, имея все средства для уличения неправого
судьи, будете спокойно смотреть на усилия литератора и, пожалуй, опять рукоплескать его благородным рассуждениям!
— Да, брат… — продолжал землемер. — Не дай бог со мной связаться. Мало того, что разбойник без
рук, без ног останется, но еще и перед судом ответит… Мне все
судьи и исправники знакомы. Человек я казенный, нужный… Я вот еду, а начальству известно… так и глядят, чтоб мне кто-нибудь худа не сделал. Везде по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы… По… по… постой! — заорал вдруг землемер. — Куда же это ты въехал? Куда ты меня везешь?
Размыслив хорошенько, Аполлос Михайлыч о
судье уже не жалел, потому что тот и по характеру был большой невежа, да и играть совершенно не умел; но комика Дилетаев поклялся не выпускать из
рук, вследствие чего тотчас ж спросил себе одеваться, велел закладывать лошадь и проехал прямо к Рымову.
Из мужчин
судья только поднял брови и молчал; Мишель сделал гримасу и что-то шепнул на ухо Дарье Ивановне, которая ударила его по
руке перчаткой и опять зажала рот платком.
А
судья продолжал долбить свое, разводя
руками с зажатыми в них вилкой и ножом и опрокидывая бородой рюмку...
Мировой
судья, помещавшийся по правую
руку от хозяйки, отличался очень длинными ногами и необыкновенно коротким туловищем. Поэтому, когда он сидел, то над столом, подобно музейным бюстам, возвышались только его голова и половина груди, а концы его пышной раздвоенной бороды нередко окунались в соус. Пережевывая кусок зайца в сметанном соусе, он говорил с вескими паузами, как человек, привыкший к общему вниманию, и убедительно подчеркивал слова движениями вилки, зажатой в кулак...
Некоторые из
судей закрывались
руками, ладонями наружу, другие, вскочив с мест, кричали и бранились.
«Любимая моя Зина! Можешь ты вообразить меня во фраке, стоящим перед
судьями и защищающим? Одна
рука на груди, другая вперед. Нет, не могу шутить, я слишком счастлив сейчас, и если бы только была здесь ты, моя родная, неизменная, терпеливая Зиночка. Сейчас 12 часов, и я только что кончил…»
Как и ожидал Толпенников, съезд отменяет приговор
судьи и признает г-жу фон-Брезе по суду оправданной. Генерал важно пожимает
руку защитника.
Пока
судьи совещаются, Толпенников выкуривает с генералом папиросу, о чем-то смеется, кому-то пожимает
руку и уходит в глубину залы, к окну, чтобы еще раз пережить свою речь. Она звучит еще в его ушах, когда его настигает толстяк-околоточный.
Главный
судья хотел сказать: «к смертной казни», но выронил из
рук бумагу, на которой был написан приговор, вытер холодный пот и закричал...
Оборачиваюсь. Стоит об
руку с дочерью горийского
судьи, зеленоглазой Мари Воронковой, адъютант папы, Сергей Владимирович Доуров, армянин по происхождению и самый несносный человек в мире, какого я когда-либо встречала. Упитанное, самодовольное лицо расплылось в фальшивой улыбке. Глаза неприятно щурятся за золотым пенсне.