Неточные совпадения
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из
женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта —
рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала
женщина, о которой он думал не лестно для нее.
Бердников хотел что-то сказать, но только свистнул сквозь зубы: коляску обогнал маленький плетеный шарабан, в нем сидела
женщина в красном, рядом с нею, высунув длинный язык, качала башкой большая собака в пестрой, гладкой шерсти, ее обрезанные уши торчали настороженно, над оскаленной пастью старчески опустились кровавые веки, тускло блестели
рыжие, каменные глаза.
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая
женщина, натягивая черную сетку на растрепанные
рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина, кричала...
Она стояла пред ним в дорогом платье, такая пышная, мощная, стояла, чуть наклонив лицо, и хорошие глаза ее смотрели строго, пытливо. Клим не успел ответить, в прихожей раздался голос Лютова. Алина обернулась туда, вошел Лютов, ведя за руку маленькую
женщину с гладкими волосами
рыжего цвета.
Самгина толкала, наваливаясь на его плечо, большая толстая
женщина в
рыжей кожаной куртке с красным крестом на груди, в
рыжем берете на голове; держа на коленях обеими руками маленький чемодан, перекатывая голову по спинке дивана, посвистывая носом, она спала, ее грузное тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и, просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
Ехали долго, по темным улицам, где ветер был сильнее и мешал говорить, врываясь в рот. Черные трубы фабрик упирались в небо, оно имело вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался за дверями и окнами трактиров, наполненных желтым огнем. В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела
женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
Все чаще и как-то угрюмо Томилин стал говорить о
женщинах, о женском, и порою это у него выходило скандально. Так, когда во флигеле писатель Катин горячо утверждал, что красота — это правда,
рыжий сказал своим обычным тоном человека, который точно знает подлинное лицо истины...
За спиною Самгина открылась дверь и повеяло крепкими духами. Затем около него явилась
женщина среднего роста, в пестром облаке шелка, кружев, в меховой накидке на плечах, в тяжелой чалме волос, окрашенных в
рыжий цвет, румяная, с задорно вздернутым носом, синеватыми глазами, с веселой искрой в них. Ее накрашенный рот улыбался, обнажая мелкие мышиные зубы, вообще она была ослепительно ярка.
— Познакомилась я с француженкой, опереточная актриса,
рыжая, злая, распутная, умная — ох, Климчик, какие француженки умные! На нее тратят огромные деньги. Она мне сказала: «От нас,
женщин, немногого хотят, поэтому мы — нищие!» Помнишь, Лида?
Остаток вечера он провел в мыслях об этой
женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев
рыжей земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых
женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных,
рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две
женщины, против них тучный, лысый человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
Не судите о красоте англичан и англичанок по этим
рыжим господам и госпожам, которые дезертируют из Англии под именем шкиперов, машинистов, учителей и гувернанток, особенно гувернанток: это оборыши; красивой
женщине незачем бежать из Англии: красота — капитал.
Другая, низенькая и невзрачная
женщина, точно мальчишка, тряслась на седле, на маленькой
рыжей лошаденке, колотя по нем своей особой так, что слышно было.
По коридору послышались шаги в шлепающих котах, загремел замок, и вошли два арестанта-парашечники в куртках и коротких, много выше щиколок, серых штанах и, с серьезными, сердитыми лицами подняв на водонос вонючую кадку, понесли ее вон из камеры.
Женщины вышли в коридор к кранам умываться. У кранов произошла ссора
рыжей с
женщиной, вышедшей из другой, соседней камеры. Опять ругательства, крики, жалобы…
Дочка же ее, семилетняя девочка с распущенными белыми волосами, стоя в одной рубашонке рядом с
рыжей и ухватившись худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися глазами внимательно вслушивалась в те ругательные слова, которыми перекидывались
женщины с арестантами, и шопотом, как бы заучивая, повторяла их.
Тотчас же дверь за решеткой отворилась, и вошли в шапках два жандарма с оголенными саблями, а за ними сначала один подсудимый,
рыжий мужчина с веснушками, и две
женщины.
Я долго измышлял, чем бы уязвить больнее эту
рыжую толстую
женщину с двойным подбородком и без глаз.
Следом за мальчиком выбежало еще шесть человек: две
женщины в фартуках; старый толстый лакей во фраке, без усов и без бороды, но с длинными седыми бакенбардами; сухопарая,
рыжая, красноносая девица в синем клетчатом платье; молодая, болезненного вида, но очень красивая дама в кружевном голубом капоте и, наконец, толстый лысый господин в чесунчевой паре и в золотых очках.
Мать посмотрела на
женщину — это была Самойлова, дальше сидел ее муж, лысый, благообразный человек с окладистой
рыжей бородой. Лицо у него было костлявое; прищурив глаза, он смотрел вперед, и борода его дрожала.
Как светская
женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего; встретила, наконец, своих господ, графа и графиню, хлопотала, когда граф упал в воду; но в то же время каждый, не выключая, я думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою
рыжую бороду, — каждый чувствовал, как все это тяжело было ей.
Особенно же выделялись из свиты два человека: один — молодой, тонкий, как
женщина, в поясе и широкий в плечах, с чуть пробивающейся русой бородкой, красавец с бараньими глазами, — это был Элдар, и другой, кривой на один глаз, без бровей и без ресниц, с
рыжей подстриженной бородой и шрамом через нос и лицо, — чеченец Гамзало.
Красивый наредкость,
рыжий, глаза голубые, брови тёмные, рот — как у
женщины: мал и ласков.
Вдруг откуда-то явилась
рыжая борода отца, юноша вскочил на ноги, как будто его прутом хлестнуло, а
женщина поднялась тяжко, точно старуха.
Это были три
женщины:
рыжая, худенькая, с сжатым ртом и прищуренными глазами; крупная, заносчивого вида блондинка и третья — бледная, черноволосая, нервного, угловатого сложения.
— Боже мой! Кто этот урод? — воскликнула вдруг Капитолина Марковна, указывая пальцем на низенький шарабан, в котором, нагло развалясь, лежала
рыжая и курносая
женщина в необыкновенно пышном наряде и лиловых чулках.
Высокий человек в кожаном переднике, с голыми огромными руками, держит на плече девочку лет шести, серенькую, точно мышь, и говорит
женщине, идущей рядом с ним, ведя за руку мальчугана,
рыжего, как огонь...
Лунёв поднялся на ноги и увидал, что из широких саней с медвежьей полостью тяжело вылезает пожилая толстая
женщина в салопе и чёрном платке. Её поддерживали под руки околоточный и какой-то человек с
рыжими усами.
Уже солнце зашло, даль окуталась синим туманом. Фома посмотрел туда и отвернулся в сторону. Ему не хотелось ехать в город с этими людьми. А они всё расхаживали по плоту неровными шагами, качаясь из стороны в сторону и бормоча бессвязные слова.
Женщины были трезвее мужчин, только
рыжая долго не могла подняться со скамьи и, наконец поднявшись, объявила...
Даму Ухтищева звали Верой, это была высокая
женщина, бледная, с
рыжими волосами.
Самое жуткое, что осталось в памяти ослепляющим пятном, это —
женщина, Паула Менотти. Он видел её в большой, пустой комнате с голыми стенами; треть комнаты занимал стол, нагруженный бутылками, разноцветным стеклом рюмок и бокалов, вазами цветов и фрукт, серебряными ведёрками с икрой и шампанским. Человек десять
рыжих, лысых, седоватых людей нетерпеливо сидели за столом; среди нескольких пустых стульев один был украшен цветами.
Из выработки подозрительно глянуло на нас широкое и суровое лицо
рыжего кума, а около вашгерда молча работали две
женщины.
Один из таких «юношев» жил тут же, над нами. Это был студент, сын рабочего-скорняка, парень среднего роста, широкогрудый, с уродливо-узкими бедрами, похожий на треугольник острым углом вниз, угол этот немного отломлен, — ступни ног студента маленькие, точно у
женщины. И голова его, глубоко всаженная в плечи, тоже мала, украшена щетиной
рыжих волос, а на белом, бескровном лице угрюмо таращились выпуклые, зеленоватые глаза.
Хозяйство Деренковых вела сожительница домохозяина-скопца, высокая худощавая
женщина с лицом деревянной куклы и строгими глазами злой монахини. Тут же вертелась ее дочь,
рыжая Настя; когда она смотрела зелеными глазами на мужчин — ноздри ее острого носа вздрагивали.
Он первый исчез из комнаты с
рыжей молчаливой полькой, за ним последовали Штральман и актер. Остались только Щавинский, у которого на коленях сидела смуглая белозубая венгерка, и Рыбников рядом с белокурой полной
женщиной в синей атласной кофте, вырезанной четырехугольником до половины груди.
Лодка была тут же, привязанная к болту от ставни. Алексей Степанович и Никита переправились на мельницу и вышли на галерейку, висевшую над рекой на высоте третьего этажа. Там уже собрался народ, рабочие и управительская семья, и
женщины ахали и боялись подойти к перилам. Сухо поздоровавшись с управляющим, толстым и
рыжим мужчиною, Алексей Степанович стал смотреть на реку.
Тогда все люди поняли, что
женщину с
рыжими волосами взял чорт.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном кресле в конторе; пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в ножки его кресла, помещался огромный
рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей стояли два другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые
женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
И он совсем повернулся к выходу, но в это самое мгновение драпировка, за которою предполагалась кровать, заколыхалась и из-за опущенной портьеры вышла высокая, полная, замечательно хорошо сложенная
женщина, в длинной и пышной ситцевой блузе, с густыми огненными
рыжими волосами на голове и с некрасивым бурым лицом, усеянным сплошными веснушками.
Дрожащею рукою он написал сначала письмо к родителям жены, живущим в Серпухове. Он писал старикам, что честный ученый мастер не желает жить с распутной
женщиной, что родители свиньи и дочери их свиньи, что Швей желает плевать на кого угодно… В заключение он требовал, чтобы старики взяли к себе свою дочь вместе с ее
рыжим мерзавцем, которого он не убил только потому, что не желает марать рук.
Вспомнились Подгорину длинные разговоры, веселый смех, романсы, прогулки по вечерам и целый цветник девушек и молодых
женщин, живших когда-то в Кузьминках и около, и вспомнилось простое, живое, умное лицо с веснушками, которые так шли к темно-рыжим волосам, — это Варя, или Варвара Павловна, подруга Татьяны.
Но — бедный немец! — пока на его спичке разгоралась синим огоньком сера, он увидел такую картину. На кровати, что ближе к стене, спала
женщина, укрытая с головою, так что видны были одни только голые пятки; на другой кровати лежал громадный мужчина с большой
рыжей головой и с длинными усами…
Небольшого роста, с грациозно и пропорционально сложенной фигуркой, она казалась выше от привычки держать высоко свою миниатюрную головку с массой не
рыжих — этим цветом нельзя было определить их — а темно-золотистых волос… Тонкие черты лица, правильный носик с раздувающимися ноздрями, ярко-красные губки и большие темно-синие глаза, блестящие, даже искрящиеся — все в этой
женщине, несмотря на ее кажущуюся эфирность, заставляло припоминать слова романса...
Я таки настояла, чтобы она меня приняла, а потом и сама не рада была. Сколько эта
женщина выстрадала! Я в первый раз видела, чтоб можно было так любить своего мужа. И кто же этот муж? Олицетворенная солдатчина,"бурбон", как называл таких военных мой Николай, прыщавый, грязный, с
рыжими бакенбардами, глупый, пошлый до крайности. Ну, такой человек, что я бы прикоснуться к себе не дала.
«
Рыжая красавица» Анжель для него, князя Облонского, привыкшего одним взглядом своих ласкающих глаз покорять
женщин с безупречной репутацией, оказалась недоступной Минервой.
Сейчас можно было узнать, что это англичанка. Ярко-рыжие волосы взбиты были выше и пышнее, чем у всех остальных
женщин. Меня поразили белизна и блеск ее кожи. Она вязала шнурок рогулькой. Когда я подошла к ней, она оставила работу, подняла голову и улыбнулась мне, как всегда улыбаются англичанки, выставив зубы…