Широкое лицо Крестовоздвиженского внезапно покраснело, а небольшие глаза
сверкнули гневом… «Как у быка, которого, подразнили красной суконкой», — мелькнуло у меня в голове. Я смотрел на него, и он смотрел на меня, а кругом стояло несколько товарищей, которые не могли дать себе отчета, о чем мы собственно спорим. Крестовоздвиженский, несколько озадаченный моим ответом, сначала повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и сказал с натиском и с большой выразительностью...
Неточные совпадения
С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие
сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и
гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным. «Юродивая! юродивая!» — твердил он про себя.
Это уже было невыносимо. Раскольников не вытерпел и злобно
сверкнул на него загоревшимися
гневом черными своими глазами. Тотчас же и опомнился.
Самгин был доволен, что Варвара помешала ему ответить. Она вошла в столовую, приподняв плечи так, как будто ее ударили по голове. От этого ее длинная шея стала нормальной, короче, но лицо покраснело, и глаза
сверкали зеленым
гневом.
Но что ж его
сверкнули очи
И
гневом, будто мглою ночи,
Покрылось старое чело?
Кипел и
сверкал сын есаула от
гнева, слыша такие речи.
«Посмотрим!..» И вдруг распрямился старик,
Глаза его
гневом сверкали:
«Одно повторяет твой глупый язык:
«Поеду!» Сказать не пора ли,
Куда и зачем? Ты подумай сперва!
Не знаешь сама, что болтаешь!
Умеет ли думать твоя голова?
Врагами ты, что ли, считаешь
И мать, и отца? Или глупы они…
Что споришь ты с ними, как с ровней?
Поглубже ты в сердце свое загляни,
Вперед посмотри хладнокровней...
— Хорошо же, слушайте же, — вскричала Наташа,
сверкая глазами от
гнева, — я выскажу все, все!
Этот ответ исказил добродушно-сосредоточенное лицо Прасковьи Семеновны; глаза у ней
сверкнули чисто сумасшедшим
гневом, и она обрушилась на директора театра целым градом упреков и ругательств, а потом бросилась на него прямо с кулаками. Ее схватили и пытались успокоить, но все было напрасно: Прасковья Семеновна отбивалась и долго оглашала театр своим криком, пока пароксизм бешенства не разрешился слезами.
Это был голос Туберозова. Протопоп Савелий стоял строгий и дрожащий от
гнева и одышки. Ахилла его послушал; он
сверкнул покрасневшими от ярости глазами на акцизника и бросил в сторону камень с такою силой, что он ушел на целый вершок в землю.
Они всю жизнь свою не теряли способности освещаться присутствием разума; в них же близкие люди видали и блеск радостного восторга, и туманы скорби, и слезы умиления; в них же
сверкал порою и огонь негодования, и они бросали искры
гнева —
гнева не суетного, не сварливого, не мелкого, а
гнева большого человека.
Молнии, слепя глаза, рвали тучи… В голубом блеске их вдали вставала горная цепь,
сверкая синими огнями, серебряная и холодная, а когда молнии гасли, она исчезала, как бы проваливаясь в тёмную пропасть. Всё гремело, вздрагивало, отталкивало звуки и родило их. Точно небо, мутное и гневное, огнём очищало себя от пыли и всякой мерзости, поднявшейся до него с земли, и земля, казалось, вздрагивала в страхе пред
гневом его.
Марфа Андревна знала, что значит такие поклоны в ее монастыре. Строгие брови Марфы Андревны сдвинулись, глаза
сверкнули, и губы выразили и
гнев и презрение. Виновная не поднималась, гневная боярыня стояла, не отнимая у нее своей ноги, которую та обливала горячей слезою.
Он
сверкал исподлобья налитыми кровью и полными
гнева и негодования глазами.
И потому истинные перлы первобытной поэзии
сверкают там, где неожиданное, непривычное событие падает на голову человека, возбуждает его
гневом, тоской или любовью, распирает стены избы, лишает почвы под ногами и поднимает еще выше холодное, предутреннее небо.
Ровно красным кумачом подернуло свежее лицо Веденеева, задрожали у него побледневшие губы и
гневом сверкнули глаза… Обидно было слушать окрик надменного самодура.
— Ошен корошо! Ошен корошо! — с
гневом заговорил Гросс,
сверкая своими маленькими глазками, в которых, впрочем, не было ничего злого. — какой стид! Такие большие мальшики и такие обманщики! Хотели провести менэ, ваш старый наставник! Стид! Срамота! Посадил на стол неотесанный мужшионка и звал его маркиз! О! Как нехорошо! Как нехорошо! Вас шетыре типерь. В комнате шетыре угол. Каждый некороший мальшик полушаит по углу в наказание. Ступайт! Марш! Раз, два, три!