Неточные совпадения
Был
вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий. В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над
светлою рекою.
Она глядит — и сердце в ней
Забилось чаще и сильней.
Но осенние
вечера в городе не походили на длинные,
светлые дни и
вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по три раза в день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный
вечер, с мерцающими звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних
светлых красках! Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро…
Напротив, в Святки, в
светлый день, в веселые
вечера Масленицы, когда все ликует, поет, ест и пьет в доме, она вдруг, среди общего веселья, зальется горячими слезами и спрячется в свой угол.
Вечером зажгли огни под деревьями; матросы группами теснились около них; в палатке пили чай, оттуда слышались пение, крики. В песчаный берег яростно бил бурун: иногда подойдешь близко, заговоришься, вал хлестнет по ногам и бахромой рассыплется по песку. Вдали
светлел от луны океан, точно ртуть, а в заливе, между скал, лежал густой мрак.
Вечером мы собрались в клубе, то есть в одной из самых больших комнат, где жило больше постояльцев, где
светлее горела лампа, не дымил камин и куда приносили больше каменного угля, нежели в другие номера.
Когда уж была потеряна надежда, выпал снег, совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким морозом; небо
светлое,
вечер будет отличный, — пикник! пикник! наскоро, собирать других некогда, — маленький без приглашений.
Одна из последних кротко-светлых минут в моей жизни тоже напоминает мне сельский
вечер.
Был необыкновенно
светлый и теплый лунный
вечер.
Вместо мутной зимней слякоти наступили легкие морозы,
вечера становились
светлее, на небе искрились звезды, и серп луны кидал свой мечтательный и неверный свет на спящие улицы, на старые заборы, на зеленую железную крышу дома Линдгорстов, на бревна шлагбаума и на терявшуюся в сумраке ленту шоссе.
Помню, в один
светлый осенний
вечер я шел по тихой Тополевой улице и свернул через пустырь в узенький переулок.
Был необыкновенно
светлый осенний
вечер, когда сумерки угасают незаметно, а сверху, почти с середины неба, уже светит полная луна.
Дешерт стал одеваться, крича, что он умрет в дороге, но не останется ни минуты в доме, где смеются над умирающим родственником. Вскоре лошади Дешерта были поданы к крыльцу, и он, обвязанный и закутанный, ни с кем не прощаясь, уселся в бричку и уехал. Весь дом точно
посветлел. На кухне говорили
вечером, каково-то у такого пана «людям», и приводили примеры панского бесчеловечья…
В продолжение
вечера другие сильные, но
светлые впечатления стали наплывать в его душу; мы уже говорили об этом.
Каждое утро восходит такое же
светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга, каждый
вечер снеговая, самая высокая гора там, вдали, на краю неба, горит пурпуровым пламенем; каждая «маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хоре участница: место знает свое, любит его и счастлива»; каждая-то травка растет и счастлива!
Каждое утро он проводил за работой, обедал отлично (Варвара Павловна была хозяйка хоть куда), а по
вечерам вступал в очаровательный, пахучий,
светлый мир, весь населенный молодыми веселыми лицами, — и средоточием этого мира была та же рачительная хозяйка, его жена.
Весенний,
светлый день клонился к
вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури.
Маврина семья сразу ожила, точно и день был
светлее, и все помолодели. Мавра сбегала к Горбатым и выпросила целую ковригу хлеба, а у Деяна заняла луку да соли. К
вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча поужинал и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье, только и видела работничка.
Так проходит вся ночь. К рассвету Яма понемногу затихает, и
светлое утро застает ее безлюдной, просторной, погруженной в сон, с накрепко закрытыми дверями, с глухими ставнями на окнах. А перед
вечером женщины проснутся и будут готовиться к следующей ночи.
Гроза началась
вечером, часу в десятом; мы ложились спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего солнца, и
светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла розовым светом нашу обширную спальню, то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился богу.
До самого
вечера ничем не омрачилось
светлое состояние моей души.
Был
светлый зимний
вечер, но холодный.
С той стороны в самом деле доносилось пение мужских и женских голосов; а перед глазами между тем были: орешник, ветляк, липы, березы и сосны; под ногами — высокая, густая трава. Утро было
светлое, ясное, как и вчерашний
вечер. Картина эта просто показалась Вихрову поэтическою. Пройдя небольшим леском (пение в это время становилось все слышнее и слышнее), они увидели, наконец, сквозь ветки деревьев каменную часовню.
Единственным
светлым воспоминанием этого периода его жизни был
вечер, проведенный вместе с Агнушкой на минерашках, причем они сообща отлично надули Иону, сказав ему, чтоб он ожидал их на Смоленском кладбище.
Чаще же всего ему, точно неопытному игроку, проигравшему в один
вечер все состояние, вдруг представлялось с соблазнительной ясностью, что вовсе ничего не было неприятного, что красивый подпоручик Ромашов отлично прошелся в церемониальном марше перед генералом, заслужил общие похвалы и что он сам теперь сидит вместе с товарищами в
светлой столовой офицерского собрания и хохочет и пьет красное вино.
Но проходила ночь, медленно и противно влачился день, наступал
вечер, и его опять неудержимо тянуло в этот чистый,
светлый дом, в уютные комнаты, к этим спокойным и веселым людям и, главное, к сладостному обаянию женской красоты, ласки и кокетства.
Семь часов
вечера. Чудинов лежит в постели; лицо у него в поту; в теле чувствуется то озноб, то жар; у изголовья его сидит Анна Ивановна и вяжет чулок. В полузабытьи ему представляется то
светлый дух с светочем в руках, то злобная парка с смердящим факелом. Это — «ученье», ради которого он оставил родной кров.
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень,
вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более и более обнажался; потом пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной
светлой минуты, которая напоила ее сердце радостью…
В избранный для венчания день Егор Егорыч послал Антипа Ильича к священнику, состоящему у него на руге (Кузьмищево, как мы знаем, было село), сказать, что он будет венчаться с Сусанной Николаевной в пять часов
вечера, а затем все, то есть жених и невеста, а также gnadige Frau и доктор, отправились в церковь пешком; священник, впрочем, осветил храм полным освещением и сам с дьяконом облекся в дорогие дорадоровые ризы, в которых служил только в заутреню
светлого христова воскресения.
Другой раз он видел её летним
вечером, возвращаясь из Балымер: она сидела на краю дороги, под берёзой, с кузовом грибов за плечами. Из-под ног у неё во все стороны расползлись корни дерева. Одетая в синюю юбку, белую кофту, в жёлтом платке на голове, она была такая
светлая, неожиданная и показалась ему очень красивой. Под платком, за ушами, у неё были засунуты грозди ещё неспелой калины, и бледно-розовые ягоды висели на щеках, как серьги.
Варвара Михайловна (просто, грустно, тихо). Как я любила вас, когда читала ваши книги… как я ждала вас! Вы мне казались таким…
светлым, все понимающим… Таким вы показались мне, когда однажды читали на литературном
вечере… мне было тогда семнадцать лет… и с той поры до встречи с вами ваш образ жил в памяти моей, как звезда, яркий… как звезда!
Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих
вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь
светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем.
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до
вечера, он сидел на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя на
светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
Вечером, закрыв лавку, он сидит в чистой,
светлой комнате, пьёт чай и читает книжку.
По улице возбуждённо метался народ, все говорили громко, у всех лица радостно улыбались, хмурый осенний
вечер напоминал собою
светлый день пасхи.
Радость Урманова казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под
вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы по железной дороге. Они шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она слушала с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне показалось, что я прошел через какое-то
светлое облако, и долго еще чувствовал легкое волнение от чужого, не совсем понятного мне счастья.
Вспомнила Наталья свое детство, когда, бывало, гуляя
вечером, она всегда старалась идти по направлению к
светлому краю неба, там, где заря горела, а не к темному.
Кулыгин. А затем
вечер проведем у директора. Несмотря на свое болезненное состояние, этот человек старается прежде всего быть общественным. Превосходная,
светлая личность. Великолепный человек. Вчера, после совета, он мне говорит: «Устал, Федор Ильич! Устал!» (Смотрит на стенные часы, потом на свои.) Ваши часы спешат на семь минут. Да, говорит, устал!
Вообще лучше удаются темные цвета и грубые, жесткие оттенки;
светлые — хуже; колорит предметов, освещенных солнцем, хуже всего; так же неудачны выходят оттенки голубого полуденного неба, розовые и золотистые оттенки утра и
вечера.
Вечер был тихий и темный, с большими спокойными звездами на небе и в спящей воде залива. Вдоль набережной зажигалась желтыми точками цепь фонарей. Закрывались
светлые четырехугольники магазинов. Легкими черными силуэтами медленно двигались по улицам и по тротуару люди…
После
светлого летнего дня наступил ясный и тихий
вечер: заря пылала; до половины облитый ее багрянцем, широкий пруд стоял неподвижным зеркалом, величаво отражая в серебристой мгле своего глубокого лона и всю воздушную бездну неба, и опрокинутые, как бы почерневшие деревья, и дом.
«Ему уж представляется милый Никольский дом, — думала я; глядя на него, — и утренний кофе в
светлой гостиной, и его поля, мужики, и
вечера в диванной, и ночные таинственные ужины.
Но его не было; стул, давно но сдвинутый, стоял в своем углу; а в окно виднелся куст сирени на
светлом закате, и свежесть
вечера вливалась в открытые окна.
Ипполит Сергеевич остановился на границе этого
светлого круга, испытывая неприятное чувство смутной тревоги, глядя на окна комнаты. Их было два; за ними и сумраке
вечера рисовались тёмные силуэты деревьев. Он подошёл и растворил окна. Тогда комната наполнилась запахом цветущей липы и вместе с ним влетел весёлый взрыв здорового грудного смеха.
— Начинай! Эх, соплеменные, — держись! В сырой и душный воздух
вечера врываются заунывные ноты высокого
светлого голоса...
Обширная камера под низко нависшим потолком… Свет проникает днем сквозь небольшие люки, которые выделяются на темном фоне, точно два ряда
светлых пуговиц, все меньше и меньше, теряясь на закругленных боках пароходного корпуса. В середине трюма оставлен проход вроде коридора; чугунные столбы и железная решетка отделяют этот коридор от помещения с нарами для арестантов. В проходе, опершись на ружья, стоят конвойные часовые. По
вечерам тут же печально вытянутою линией тускло горят фонари.
«Не избыть острова!» Это была постоянная фраза, в которой вылилась безнадежная уверенность неудачника-бродяги. Тем не менее в
светлые минуты он оживлялся воспоминаниями о прежних попытках, и тогда, в особенности по
вечерам, лежа на нарах рядом с Василием, он рассказывал ему об острове и о пути, по которому придется идти беглецам.
— Доброе утро с добрым днем прошли, мой желанный! — зазвучал голос Катерины. — Добрый
вечер тебе! Встань, прийди к нам, пробудись на
светлую радость; ждем тебя, я да хозяин, люди всё добрые, твоей воле покорные; загаси любовью ненависть, коли все еще сердце обидой болит. Скажи слово ласковое!..
На следующий день была вставлена рама. Теплее и
светлее стало в комнате Яшки, но
вечером он стучал столь же неуклонно.
Вечер был подходящий для этого,
светлый и теплый, но вот покоя на душе у Ионы как назло не было. Вероятно, потому, что расстроил и взбудоражил Иону голый. Иона, ворча что-то, вступил на террасу, хмуро оглянулся, прогремел ключом и вошел. Мягко шаркая по ковру, он поднялся по лестнице.