Неточные совпадения
—
Святой, благоверный
князь Александр Невский призвал татар и с их помощью начал бить русских…
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой,
князь Николай Иванович, приютились у вас. Я считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого
святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем решения от вашего правдивого сердца!
И вот этому я бы и научил и моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет
святая кровь русских
князей, но не стыдись того, что отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь истории еще не был найден, все еще оставалось обширное поле для подмены божеского человеческим, для соблазнов
князя этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда Дух
Святой не вдохновляет еще человечества.
Это будет час мой, и я бы не желал, чтобы нас мог прервать в такую
святую минуту первый вошедший, первый наглец, и нередко такой наглец, — нагнулся он вдруг к
князю со странным, таинственным и почти испуганным шепотом, — такой наглец, который не стоит каблука… с ноги вашей, возлюбленный
князь!
— И дело. Ты затеял нечто большое и прекрасное, Лихонин.
Князь мне ночью говорил. Ну, что же, на то и молодость, чтобы делать
святые глупости. Дай мне бутылку, Александра, я сам открою, а то ты надорвешься и у тебя жила лопнет. За новую жизнь, Любочка, виноват… Любовь… Любовь…
— Слушай,
князь! Каждую
святую мысль, каждое благое дело можно опаскудить и опохабить. В этом нет ничего ни умного, ни достойного. Если ты так по-жеребячьи относишься к тому, что мы собираемся сделать, то вот тебе бог, а вот и порог. Иди от нас!
Постом пошли рауты; но Братцевы выезжали не часто, потому что к ним начал ездить
князь Сампантрё. Наконец, на
святой, он приехал утром, спросил Софью Михайловну и открылся ей. Верочка в это время сидела в своем гнездышке (un vrai nid de colibri [настоящее гнездышко колибри (франц.)]), как вдруг maman, вся взволнованная, вбежала к ней.
Сел на него, на этого людоеда, без рубахи, босой, в однех шароварах да в картузе, а по голому телу имел тесменный поясок от
святого храброго
князя Всеволода-Гавриила из Новгорода, которого я за молодечество его сильно уважал и в него верил; а на том пояске его надпись заткана: «Чести моей никогда не отдам».
— Ты вломился насильно, — сказала она, — ты называешься
князем, а бог весть кто ты таков, бог весть зачем приехал… Знаю, что теперь ездят опричники по
святым монастырям и предают смерти жен и дочерей тех праведников, которых недавно на Москве казнили!.. Сестра Евдокия была женою казненного боярина…
— Да будет же над нами его
святая воля,
князь.
— Господь хранит ходящих в незлобии! — сказал Годунов, скромно опуская глаза. — А впрочем, всё в его
святой воле! Прости же,
князь; до скорого свидания; не забудь, что ты обещал позвать меня на свадьбу.
— Да благословит же
святая троица и московские чудотворцы нашего великого государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я,
князь, но ты послан ко мне от государя, войди в дом мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом сяду с вами пировать до поздней ночи.
— Да сгинут все враги
святой Руси и православной Христовой веры! — продолжал
князь.
— Возьми, батюшка,
князь Афанасий Иваныч. Будет она тебе служить, лишь бы супротивник твой свою саблю в
святую воду не окунул!
— Обратите вниманьице: почитай, все
святые на Руси —
князья, бояре, дворяне, а
святых купцов, мещан, алибо мужиков — вовсе нет; разве — у староверов, но эти нами не признаются…
Совсем другая участь постигла остальную часть гарнизона, вышедшую под начальством пана Струса на сторону
князя Трубецкого: буйные казаки, для которых не было ничего
святого, перерезали большую часть пленных поляков и ограбили остальных.
Начальники осажденного войска
князь Долгорукий и Голохвастов, готовясь, по словам летописца, на трапезе кровопролитной испить чашу смертную за отечество, целовали крест над гробом
святого Сергия: сидеть в осаде без измены — и сдержали свое слово.
Троицкая лавра
святого Сергия, эта священная для всех русских обитель, показавшая неслыханный пример верности, самоотвержения и любви к отечеству, была во время междуцарствия первым по богатству и великолепию своему монастырем в России, ибо древнее достояние
князей русских, первопрестольный град Киев, с своей знаменитой Печерской лаврою, принадлежал полякам.
Впереди всей рати понизовской ехал верховный вождь,
князь Дмитрий Михайлович Пожарский: на величественном и вместе кротком челе сего знаменитого мужа и в его небесно-голубых очах, устремленных на
святые соборные храмы, сияла неизъяснимая радость; по правую его руку на лихом закубанском коне гарцевал удалой
князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский; с левой стороны ехали:
князь Дмитрий Петрович Пожарский-Лопата, боярин Мансуров, Образцов, гражданин Минин, Милославский и прочие начальники.
Купец из какого-нибудь низового города, отправляясь во Владимир, прощался со всеми своими родными и, доехав благополучно до Мурома, полагал необходимою обязанностию отслужить благодарственный молебен муромским чудотворцам,
святым и благоверным:
князю Петру и княгине Февронии.
—
Князь Димитрий! — сказал Мансуров, — и ты, Мурза Алеевич Кутумов! не забывайте, что вы здесь не на городской площади, а в совете сановников нижегородских. Я люблю
святую Русь не менее вас; но вы ненавидите одних поляков, а я ненавижу еще более крамолы, междоусобие и бесполезное кровопролитие, противные господу и пагубные для нашего отечества. Если ж надобно будет сражаться, вы увидите тогда, умеет ли боярин Мансуров владеть мечом и умирать за веру православную.
— Да и поляки-то, брат, не скоро его забудут, — сказал стрелец, ударив рукой по своей сабле. — Я сам был в Москве и поработал этой дурою, когда в прошлом марте месяце, помнится, в день
святого угодника Хрисанфа,
князь Пожарский принялся колотить этих незваных гостей. То-то была свалка!.. Мы сделали на Лубянке, кругом церкви Введения божией матери, засеку и ровно двое суток отгрызались от супостатов…
Но восходит солнце в небеси —
Игорь-князь явился на Руси.
Вьются песни с дальнего Дуная,
Через море в Киев долетая.
По Боричеву восходит удалой
К Пирогощей богородице
святой.
И страны рады,
И веселы грады.
Пели песню старым мы
князьям,
Молодых настало время славить нам:
Слава
князю Игорю,
Буй тур Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Слава всем, кто, не жалея сил.
За христиан полки поганых бил!
Здрав будь,
князь, и вся дружина здрава!
Слава князям и дружине слава!
— Но у царя нашего есть верные слуги, они стерегут его силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно русским людям. В общество это входят графы и
князья, знаменитые заслугами царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам
святой старины, и даже, может быть, сами великие…
Ольга Федотовна никогда не могла примириться с тем, что бабушка ценила поступок Грайвороны как нечто достойное особой похвалы и благодарности, тогда как Ольга Федотовна знала, что и она сама, и Патрикей, и многие другие люди не раз, а сто раз кряду умерли бы за
князя и княгиню и не помыслили бы поставить это себе в заслугу, а только считали бы это за
святой долг и за блаженство.
«Вы сами,
князь, — писала Петицкая, — знаете по собственному опыту, как можно ошибаться в людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни в чем против вас не виновна — в этом бог свидетель. Я так же, как и вы, в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это
святая женщина: время лучше докажет вам то, что я пишу в этих строках…»
Тут с давних лет почиет в боге
Какой-то
князь, теперь
святой,
Убитый мстительной рукой.
— Ни дать, ни взять — Корсаков, — сказал старый
князь Лыков, отирая слезы смеха, когда спокойствие мало по малу восстановилось. — А что греха таить? Не он первый, не он последний воротился из Немецчины на
святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши дети? Шаркать, болтать бог весть на каком наречии, не почитать старших, да волочиться за чужими женами. Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царской арап всех более на человека походит.
— Про меня — спроси исправника, он
князю моему довольно обязан, и ему
князем писано, чтоб чинить мне помощь во всех делах. Худого — не услышишь, вот те порука —
святые иконы. Дочь твою я знаю, я тут, у тебя в городе, всё знаю, четыре раза неприметно был, всё выспросил. Старший мой тоже здесь бывал и дочь твою видел — не беспокойся!
Ведь он прекраснейший человек!» — «Федоль Федолычь, — бормотал, дрожа от бешенства, не помнивший себя Шаховской, — я лад, что он плекласнейший, доблодетельнейший человек, пусть он будет
святой, — я лад его в святцы записать, молиться ему стану, свечку поставлю, молебен отслужу, да на сцену-то его, лазбойника, не пускайте!..» Ну, что должен был подумать о религиозности
князя Шаховского человек, не совершенно близко его знающий?
Без всяких ухищрений с ним совершился
святой обычай родной стороны: Шерамур был
князем своего брачного вечера. Им занимались все: жена, гости и полиция, которая могла заподозрить здесь некоторое движение в пользу наполеонидов.
«Хорош великий
князь Московский! — говорил Шишков. — Увидав красивую девицу в Успенском соборе, невзвидел
святых мощей и забыл о них. Можно ли написать такую дичь о русском великом
князе, жившем за четыреста лет до нас?» Не менее сердили его слова Дмитрия, который в оправдание своей любви говорит Брянскому...
Святые отцы лучше тебя знали, что писали, — учительно проговорил старик оторопелому Василью Борисычу и продолжал чтение: — «И много брася, благоверный
князь Георгий с нечестивым царем Батыем, не пущая его во град…
С рассветом на половцев
князь Изяслав
Там выехал, грозен и злобен,
Свой меч двоеручный высоко подъяв,
Святому Георгью подобен...
Сей
святой обители основание положил
князь Федор Иоаннович Хабаров еще во дни царя Михайла Федоровича, а тот
князь Хабаров, основатель и строитель монастыря, приходится ближайшим сродником жившим в те отдаленные уж теперь времена боярам Луповицким.
Владимир — орден
святого равноапостольного
князя Владимира, учрежденный 22 сентября 1782 г., делился на четыре степени и служил, как правило, знаком выслуги лет в гражданских и офицерских чинах.
— Ну та що там таке у
святого Владимира? — начинал он с неодолимою смелостию ученого критика. — Бог значи що там есть, чи чого нема. Bin co6i був ничего, добрый
князь; але, як yci чоловiки, мав жiнку, да ще не единую. Заходьте до мене, я вам свячену штучку покажу, що святив той митрополит Евгений, що пiд софийским пiд полом лежить… Евгений, то, бачите, був ений (Котин почему-то не говорил гений)
В церкви
князя встретил архимандрит соборне, в ризах, с крестом и
святою водою. Молебен отпели, к иконам приложились, в трапезу пошли. И там далеко за полночь куликали.
А как я родился,
князь Алексей Юрьич сам изволил меня от
святой купели воспринимать, а восприемницей была Степанида-птичница, гайдука Самойлы жена.
И стал
князь, стоя в воде, креститься и всеми
святыми себя заклинать, что никакого дурна над купчиной не учинит. Дал купчина веру, поехал в Заборье.
После молебна «в путь шествующих», благословил сына
князь Алексей Юрьич
святою иконой, обнял его и много поучал: сражался бы храбро, себя не щадил бы в бою, а судит господь живот положить — радостно пролил бы кровь и принял светлый небесный венец.
Жил у
князя на хлебах из мелкопоместного шляхетства Кондратий Сергеич Белоусов. Деревню у него сосед оттягал, он и пошел на княжие харчи. Человек немолодой, совсем богом убитый: еле душа в нем держалась, кроткий был и смиренный, вина капли в рот не бирал, во
Святом Писании силу знал, все, бывало, над божественными книгами сидит и ни единой службы господней не пропустит, прежде попа в церковь придет, после всех выйдет. И велела ему княгиня Марфа Петровна при себе быть, сама читать не могла, его заставляла.
Тут
князь Алексей Юрьич к архимандриту ярмоночный флаг поднесет, тот
святой водой его покропит, а
князь на столб своими руками вздернет.
И закажи ты им, и попроси ты их, усердно бы молились всемилостивому спасу и пресвятой богородице о прощении грешной души раба б о ж и я
князя Алексия, искупили бы
святыми молитвами своими велия моя прегрешения…
— В руках у Него милостей много. Не нам судить и разбирать, к чему ведет Его
святой Промысел. Нам остается верить только, что все идет к лучшему! — сказал
князь Иван, указывая рукой на кроткий лик Спасителя, в ярко горящем золотом венце, глядевший на собеседников из переднего угла светлицы.
28 июля 1456 года настоящую икону, с торжественным крестным ходом сам великий
князь с детьми, митрополит всея Руси
святой Ионой, с духовенством и народом проводил до бывшего тогда в предместье Москвы Савина монастыря, и с того же времени установлен в воспоминание об этих проводах крестный ход 28 июля, который совершается в Москве и ныне.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов
святой Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу,
князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей. Зачем было прислано это посольство, долго никто не знал, тем более, что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание от заезжих гостей.
Растроганный народ начал молиться почивающим в храме мощам святителя Никиты, печерского затворника; благоверного
князя Владимира Ярославича и
святой благоверной княгини Анны, матери его; приложился к Евангелию, писанному
святым Пименом, и иконам Всемилостивого Спаса и премудрости Божьей — Петра и Павла, затем вышел на паперть, поклонился праху архиерея Иоакима и, освобожденный и успокоенный пастырским словом, мирно разошелся по домам.
В Москву приезжал ходатаем за буйных своих сограждан один из
святых мужей новгородских, архиепископ Иона. Во время беседы его с великим
князем о делах Руси внезапно вошел в горницу сын и наследник Васильев, Иван.