Неточные совпадения
Нет, уж извини, но я
считаю аристократом себя и людей подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения
семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед.
Хлыст я употребил, во все наши
семь лет, всего только два раза (если не
считать еще одного третьего случая, весьма, впрочем, двусмысленного): в первый раз — два месяца спустя после нашего брака, тотчас же по приезде в деревню, и вот теперешний последний случай.
— И все
считает,
считает: три миллиона лет,
семь миллионов километров, — всегда множество нулей. Мне, знаешь, хочется целовать милые глаза его, а он — о Канте и Лапласе, о граните, об амебах. Ну, вижу, что я для него тоже нуль, да еще и несуществующий какой-то нуль. А я уж так влюбилась, что хоть в море прыгать.
— Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие — раз! Немедленно освободить всех товарищей из тюрем, из ссылки — два! Организовать свое рабочее правительство — три! —
Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла — стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек
семь, среди них — двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, — он слушал нахмуря брови, прищурив глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были сжатые зубы.
Получая, без всяких лукавых ухищрений, с имения столько дохода, сколько нужно было ему, чтоб каждый день обедать и ужинать без меры, с
семьей и разными гостями, он благодарил Бога и
считал грехом стараться приобретать больше.
— Помилуйте, мама, если вы обе
считаете меня в
семье как сына и брата, то…
Кушала она очень мало и чуть-чуть кончиком губ брала в рот маленькие кусочки мяса или зелень. Были тут вчерашние двое молодых людей. «Yes, y-e-s!» — поддакивала беспрестанно полковница, пока ей говорил кто-нибудь. Отец Аввакум от скуки, в промежутках двух блюд,
считал, сколько раз скажет она «yes». «В
семь минут 33 раза», — шептал он мне.
Вскоре она заговорила со мной о фрегате, о нашем путешествии. Узнав, что мы были в Портсмуте, она живо спросила меня, не знаю ли я там в Southsea церкви Св. Евстафия. «Как же, знаю, — отвечал я, хотя и не знал, про которую церковь она говорит: их там не одна. — Прекрасная церковь», — прибавил я. «Yes… oui, oui», — потом прибавила она. «
Семь, —
считал отец Аввакум, довольный, что разговор переменился, — я уж кстати и «oui»
сочту», — шептал он мне.
В противном случае, если не докажет отец, — конец тотчас же этой
семье: он не отец ему, а сын получает свободу и право впредь
считать отца своего за чужого себе и даже врагом своим.
Талантливый молодой человек, взявший на себя описать настоящее дело, — все тот же господин Ракитин, о котором я уже упоминал, — в нескольких сжатых и характерных фразах определяет характер этой героини: „Раннее разочарование, ранний обман и падение, измена обольстителя-жениха, ее бросившего, затем бедность, проклятие честной
семьи и, наконец, покровительство одного богатого старика, которого она, впрочем, сама
считает и теперь своим благодетелем.
Кроме Митрофана с его
семьей да старого глухого ктитора Герасима, проживавшего Христа ради в каморочке у кривой солдатки, ни одного дворового человека не осталось в Шумихине, потому что Степушку, с которым я намерен познакомить читателя, нельзя было
считать ни за человека вообще, ни за дворового в особенности.
Мой отец переселил в Покровское одну богатую крестьянскую
семью из Васильевского, но они никогда не
считали эту
семью за принадлежащую к их селу и называли их «посельщиками».
Как бы то ни было, но с этих пор матушкой овладела та страсть к скопидомству, которая не покинула ее даже впоследствии, когда наша
семья могла
считать себя уже вполне обеспеченною. Благодаря этой страсти, все куски были на счету, все лишние рты сделались ненавистными. В особенности возненавидела она тетенек-сестриц, видя в них нечто вроде хронической язвы, подтачивавшей благосостояние
семьи.
Чтобы дать читателю еще более ясное представление о дедушкиной
семье, я
считаю нелишным заглянуть на один из вечерков, на которые он, по зимам, созывал от времени до времени родных.
Разговор шел деловой: о торгах, о подрядах, о ценах на товары. Некоторые из крестьян поставляли в казну полотна, кожи, солдатское сукно и проч. и рассказывали, на какие нужно подниматься фортели, чтоб подряд исправно сошел с рук. Время проходило довольно оживленно, только душно в комнате было, потому что вся
семья хозяйская
считала долгом присутствовать при приеме. Даже на улице скоплялась перед окнами значительная толпа любопытных.
[
Считая, по Янсону, 49,8 или почти 50 рождений на 1000.] именно
семь тысяч с прибавкою нескольких сотен жило в колонии в 1889 г.
Дуйские каторжные с течением времени становились поселенцами, из России прибывали каторжные с
семьями, которых нужно было сажать на землю; приказано было
считать Сахалин землею плодородною и годною для сельскохозяйственной колонии, и где жизнь не могла привиться естественным порядком, там она мало-помалу возникла искусственным образом, принудительно, ценой крупных денежных затрат и человеческих сил.
И
семья священника, и
семья Бахарева не питали к Помаде особенного расположения, но привыкли к нему как-то и
считали его своим человеком.
Писемский сравнивает счет капель Живиным со счетом пуль в опере егерем Каспаром, выливающим их посредством волшебства: по мере того, как Каспар
считает пули, появляются совы, черные вепри, раздается гром, сверкает молния, и при счете «
семь» низвергаются скалы.], всякий раз, как капля сахару падала.
Теперь одних домов по Москве
семь штук
считают!
— Не хочу с тобой говорить, — сказала жена и ушла в свою комнату и стала вспоминать, как в ее
семье не хотели выдавать ее замуж,
считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы хорошо было, если бы он умер.
Одним словом, Евгений Филиппыч принадлежал к одной из тех солидных чиновничьих
семей, которые
считают в прошлом несколько поколений начальников отделения и одного вице-директора (Филипп Андреич).
Семь губернаторов, сменявшиеся в последнее время один после другого,
считали его самым благородным и преданным себе человеком и искали только случая сделать ему что-нибудь приятное.
А вот
считай: подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных — это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом — это
семь; три атласных да три грогроновых — это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых
семь — это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых — много ли это? — три да четыре
семь, да двадцать — двадцать
семь; крепрашелевых четыре — это тридцать одно.
Но pour un jeune homme de bonne maison [для молодого человека из хорошей
семьи (фр.).] я
считал неприличным заискивать в казеннокоштном студенте Оперове и оставил его в покое, хотя, признаюсь, его охлаждение мне было грустно.
Как много прошло времени в этих стенах и на этих зеленых площадках: раз, два, три, четыре, пять, шесть,
семь, восемь. Как долго
считать, а ведь это — годы. Что же жизнь? Очень ли она длинна, или очень коротка?
Благодаря этим случайно сложившимся условиям, удача так и плывет навстречу захудалой
семье. Первые удачники, бодро выдержавши борьбу, в свою очередь воспитывают новое чистенькое поколение, которому живется уже легче, потому что главные пути не только намечены, но и проторены. За этим поколением вырастут еще поколения, покуда, наконец,
семья естественным путем не войдет в число тех, которые, уже без всякой предварительной борьбы, прямо
считают себя имеющими прирожденное право на пожизненное ликование.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном, шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки к груди, несколько торжественно сказал через переводчика, который вошел с ним, что он
считает себя кунаком князя, так как он принял его к себе, а что вся
семья кунака так же священна для кунака, как и он сам.
Изобретательный ее ум всему находил множество причин и множество доказательств; причинами она
считала: неблагоприятные внушения
семьи, свое болезненное состояние, а всего более — потерю красоты, потому что зеркало безжалостно показывало ей, как она изменилась, как подурнела.
И я принимался
считать в уме, но когда доходил до двадцати
семи, то чувствовал, что решимость еще не созрела во мне.
Старик шибко крепковат был на деньги, завязывал их, как говорится, в
семь узлов; недаром, как видели мы в свое время, откладывал он день ото дня, девять лет кряду, постройку новой избы, несмотря на просьбы жены и собственное убеждение, что старая изба того и смотри повалится всем на голову; недаром
считал он каждый грош, клал двойчатки в кошель, соблюдал строжайший порядок в доме, не любил бражничества и на семидесятом году неутомимо работал от зари до зари, чтобы только не нанимать лишнего батрака.
— По пятьдесят… В трехрублевках по девяносто… Четвертные и сторублевые по тысячам сложены. Вы отсчитайте
семь тысяч восемьсот для Варламова, а я буду
считать для Гусевича. Да глядите, не просчитайте…
— Тут всё дело в том, что он, мой отец, в час смерти, зная, что ему не избежать ее, не испугался, не забыл обо мне, своем сыне, и нашел силу и время передать мне всё, что он
считал важным. Шестьдесят
семь лет прожил я и могу сказать, что всё, что он внушил мне, — верно!
Все равно — она не
считает жизнью и то прозябание, которое выпало ей на долю в
семье Кабановых.
Раз, два, три, четыре, пять (
считает, не слушая), шесть,
семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.
Отступление от этих правил граф
считал позволительным только в том единственном случае, когда для человека возникают новые обязательства к существам, с которыми он должен искать полного единения, для которых человек обязан «оставить отца и мать». Такое существо, разумеется, жена. Высоко ставя принцип семейный, граф говорил, что он
считает в высшей степени вредным, чтобы члены одной и той же
семьи держались разных религиозных взглядов и принадлежали к разным церквам.
Во всех
семи напечатанных статьях моих оказалось четыре тысячи строк, за которые я получил,
считая по пятиалтынному за строку, шестьсот рублей серебрецом-с! Да ежели еще"Вестник Пенкоснимательства"рублей по двести за лист отвалит (в обеих статьях будет не менее десяти листов) — ан сколько денег-то у меня будет?
Так, например, если действительность в известных случаях гласит: за такое-то деяние —
семь лет каторги, то пенкосниматель непременно
сочтет за долг доказывать, что было бы и справедливее и целесообразнее уменьшить этот срок до шести лет одиннадцати месяцев двадцати девяти дней двадцати трех часов пятидесяти пяти минут.
— В какие? Платье испортил — это ты за ничто
считаешь? Да на водку я дал людям, которые тебя принесли! Всю
семью перепугал да еще фордыбачится? А коли сия девица, забыв стыд и самую честь…
Изредка наезжали на щук, от трех до
семи и до десяти фунтов (говоря примерно), которых также убили штук пять, не
считая мелких: щукам не давали пощады и били всякого щуренка, которого только могли зацепить зубья остроги.
Отчуждение это могло бы огорчать Ивана Ильича, если бы он
считал, что это не должно так быть, но он теперь уже признавал это положение не только нормальным, но и целью своей деятельности в
семье.
Епишкин. Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и обязанностей-то наших больно много. Ежели
счесть теперь все повинности да провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, — так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола
семи шкур не дерут.
Она, задумчиво рассматривая даль, всё вспоминала что-то, он же зачем-то
считал пятна грязи на её платье. Их было
семь: три большие, похожие на звёзды, два — как запятые, и одно — точно мазок кистью. Своим чёрным цветом и формой расположения на материи они что-то значили для него.
— Закон требует порядка, ваше превосходительство… Обозначено было мне пятьдесят лозанов, а дадено всего сорок
семь. Сам
считал. Прикажите доложить…
В тот самый период времени Роберт Овэн написал и издал первую из
семи частей «Книги нового нравственного мира», долженствующей заключать в себе изложение науки о природе человека. Такой книги доселе недоставало человечеству, и автор будет ее защищать против всех, которые
сочтут своим долгом или найдут выгодным нападать на нее.
По самому скромному расчету,
считая по 7 коп. на душу и по 5 душ в
семье, чтобы прокормить 1000 семейств, нужно 350 руб. в день.
Прошло лет
семь. Не
считаю нужным рассказывать, что именно происходило со мной в течение всего этого времени. Помаялся я таки по России, заезжал в глушь и в даль, и слава богу! Глушь и даль не так страшны, как думают иные, и в самых потаенных местах дремучего леса, под валежником и дромом, растут душистые цветы.
— А то рубликов пятнадцать дадите, я на конной куплю, — сказал Никита, знавший, что красная цена бескостречному, которого хочет ему сбыть Василий Андреич, рублей
семь, а что Василий Андреич, отдав ему эту лошадь, будет
считать ее рублей в двадцать пять, и тогда за полгода не увидишь от него денег.
Маша Шелестова была самой младшей в
семье; ей было уже восемнадцать лет, но в
семье еще не отвыкли
считать ее маленькой и потому все звали ее Маней и Манюсей; а после того как в городе побывал цирк, который она усердно посещала, ее все стали звать Марией Годфруа.
В свою очередь г-жа Мендель имела основание
считать и родство со своей
семьей почетным для Баси.