Неточные совпадения
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная
сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну,
расскажите же мне про нее.
— Я
рассказываю Константину Дмитричу про Туровцына в скарлатине, — сказала она, перегнувшись к
сестре.
— Да, ее положение тяжело, она… — начал-было
рассказывать Степан Аркадьич, в простоте душевной приняв за настоящую монету слова княгини Мягкой: «
расскажите про вашу
сестру». Княгиня Мягкая тотчас же по своей привычке перебила его и стала сама
рассказывать.
Герой, однако же, совсем этого не замечал,
рассказывая множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах: именно в Симбирской губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева в Рязанской губернии; у Фрола Васильевича Победоносного в Пензенской губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные
сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской губернии у Петра Варсонофьевича, где была
сестра невестки его Пелагея Егоровна с племянницей Софьей Ростиславной и двумя сводными
сестрами — Софией Александровной и Маклатурой Александровной.
— Э-эх! Посидите, останьтесь, — упрашивал Свидригайлов, — да велите себе принести хоть чаю. Ну посидите, ну, я не буду болтать вздору, о себе то есть. Я вам что-нибудь
расскажу. Ну, хотите, я вам
расскажу, как меня женщина, говоря вашим слогом, «спасала»? Это будет даже ответом на ваш первый вопрос, потому что особа эта — ваша
сестра. Можно
рассказывать? Да и время убьем.
— Иди, иди, — не бойся! — говорил он, дергая руку женщины, хотя она шла так же быстро, как сам он. — Вот, братья-сестры, вот — новенькая! — бросал он направо и налево шипящие, горячие слова. — Мученица плоти, ох какая! Вот — она
расскажет страсти, до чего доводит нас плоть, игрушка диаволова…
Сестры Сомовы жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен был поехать за границу хоронить жену. Почти каждый вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с девочками. Устав играть, девочки усаживались на диван и требовали, чтоб Дмитрий
рассказал им что-нибудь.
Алексей Гогин тоже пробовал шутить, но как-то неудачно, по обязанности веселого человека; его
сестра, преподававшая в воскресной школе, нервничая,
рассказывала...
В костюме
сестры милосердия она показалась Самгину жалостно постаревшей. Серая, худая, она все встряхивала головой, забывая, должно быть, что буйная шапка ее волос связана чепчиком, отчего голова, на длинном теле ее, казалась уродливо большой. Торопливо
рассказав, что она едет с двумя родственниками мужа в имение его матери вывозить оттуда какие-то ценные вещи, она воскликнула...
— Всегда спокойная, холодная, а — вот, — заговорил он, усмехаясь, но тотчас же оборвал фразу и неуместно чмокнул. — Пуаре? — переспросил он неестественно громко и неестественно оживленно начал
рассказывать: — Он — брат известного карикатуриста Каран-д’Аша, другой его брат — капитан одного из пароходов Добровольного флота,
сестра — актриса, а сам он был поваром у губернатора, затем околоточным надзирателем, да…
— Поморка, дочь рыбака. Вчера я об ее отце
рассказывал. Крепкая такая семья. Три брата, две
сестры.
— Он любит Анну Васильевну тоже, и Зинаиду Михайловну, да все не так, — продолжала она, — он с ними не станет сидеть два часа, не смешит их и не
рассказывает ничего от души; он говорит о делах, о театре, о новостях, а со мной он говорит, как с
сестрой… нет, как с дочерью, — поспешно прибавила она, — иногда даже бранит, если я не пойму чего-нибудь вдруг или не послушаюсь, не соглашусь с ним.
—
Расскажу Софье Андреевне и
сестре твоей, что заходил и застал тебя в добром здоровье.
— Вот это мой товарищ, — сказал Нехлюдов
сестре, указывая на Тараса, историю которого он
рассказывал ей прежде.
Она начала
рассказывать, она все
рассказала, весь этот эпизод, поведанный Митей Алеше, и «земной поклон», и причины, и про отца своего, и появление свое у Мити, и ни словом, ни единым намеком не упомянула о том, что Митя, чрез
сестру ее, сам предложил «прислать к нему Катерину Ивановну за деньгами».
— Я одна не могу
рассказать тебе этого, для этого мне нужна помощь моей старшей
сестры, — той, которая давно являлась тебе. Она моя владычица и слуга моя. Я могу быть только тем, чем она делает меня; но она работает для меня.
Сестра, приди на помощь.
— Значит, как сам вижу и ты, Петровна,
рассказываешь, на то похоже, как бы сказать, она ему
сестра была, али он ей брат.
— Уж не думаете ли вы, что она не
сестра мне?.. Нет, — продолжал он, не обращая внимания на мое замешательство, — она точно мне
сестра, она дочь моего отца. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие и
расскажу вам все.
Офицер очень деликатно устранился. Княгиня была поражена, оскорблена и решилась узнать, в чем дело.
Сестра офицера, с которой говорила сама Natalie и которая дала слово брату ничего не передавать княгине,
рассказала все компаньонке. Разумеется, та тотчас же донесла.
Две старших
сестры, ни с кем не советуясь, пишут просьбу Николаю,
рассказывают о положении семьи, просят пересмотр дела и возвращение именья.
— Мать-то! мать-то вчера обмишулилась! — в восторге
рассказывал брат Степан, — явилась с дядиным билетом, а ее цап-царап! Кабы не дядя, ночевать бы ей с
сестрой на съезжей!
Я
рассказал о ней братьям и
сестре и заразил их своим увлечением.
Рассказывали, между прочим, что вследствие каких-то замысловатых семейно — наследственных комбинаций два шляхтича, женатые на родных
сестрах, владели одной только крепостной хатой и то спорной.
Мне было как-то странно думать, что вся эта церемония, музыка, ровный топот огромной толпы, — что все это имеет центром эту маленькую фигурку и что под балдахином, колеблющимся над морем голов, ведут ту самую Басину внучку, которая разговаривала со мной сквозь щели забора и собиралась
рассказать сестре свои ребяческие секреты.
Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно
рассказать. Он вот и жене все наряды покупает и даже в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама.
Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
Баушка Лукерья жила в задней избе одна, и, когда легли спать, она, чтобы утешить чем-нибудь Феню, начала
рассказывать про прежнюю «казенную жизнь»: как она с
сестрой Марфой Тимофеевной жила «за помещиком», как помещик обижал своих дворовых девушек, как
сестра Марфа Тимофеевна не стерпела поруганья и подожгла барский дом.
— Я еще подростком была, как про отца Гурия на Ключевском у нас
рассказывали, — говорила
сестра Авгарь. — Мучили его, бедного, а потом уж убили. Серою горючей капали по живому телу: зажгли серу да ей и капали на отца Гурия, а он истошным голосом молил, штобы поскорее убили.
Не один раз спрашивала Авгарь про убийство отца Гурия, и каждый раз духовный брат Конон отпирался. Всю жизнь свою
рассказывал, а этого не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная
сестра с этим Гурием. Да и дело было давно, лет десять тому назад.
Все эти подробности я сообщил
сестре, пусть канцелярия читает и бесится губернатор. Я
рассказал это в виде шутки и довольно удачно. Кажется, он надеялся открыть какую-нибудь важную тайну — а ларчик просто открывался.
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим,
рассказал мне, что раз как-то, во время последней его болезни, приехала У. К. Глинка,
сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
Не столько под влиянием этих книг, сколько под впечатлением устных рассуждений Красина молоденькая
сестра Мечниковой начала сочувствовать самостоятельности и задачам женщин, о которых ей
рассказывал Красин.
Рассказала она своему батюшке родимому и своим
сестрам старшиим, любезныим про свое житье-бытье у зверя лесного, чуда морского, все от слова слова, никакой крохи не скрываючи, и возвеселился честной купец ее житью богатому, царскому, королевскому, и дивился, как она привыкла смотреть на свово хозяина страшного и не боится зверя лесного, чуда морского; сам он, об нем вспоминаючи, дрожкой-дрожал.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно
рассказывал моей
сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
Книжка не шла мне в голову, и я принялся разбирать свои камешки и чертовы пальцы, показывая, называя и
рассказывая об их качествах моей
сестре.
В городе между тем, по случаю этого спектакля, разные небогатые городские сплетницы, перебегая из дома в дом,
рассказывали, что Пиколова сделала себе костюм для Офелии на губернаторские, разумеется, деньги в тысячу рублей серебром, — что инженер Виссарион Захаревский тоже сделал себе и
сестре костюм в тысячу рублей: и тот действительно сделал, но только не в тысячу, а в двести рублей для Юлии и в триста для себя; про Вихрова говорили, что он отлично играет.
Братковский бывал в господском доме и по-прежнему был хорош, но о генерале Блинове, о Нине Леонтьевне и своей
сестре, видимо, избегал говорить. Сарматов и Прозоров были в восторге от тех анекдотов, которые Братковский
рассказывал для одних мужчин; Дымцевич в качестве компатриота ходил во флигель к Братковскому запросто и познакомился с обеими обезьянами Нины Леонтьевны. Один Вершинин заметно косился на молодого человека, потому что вообще не выносил соперников по части застольных анекдотов.
Дмитрий
рассказывал мне про свое семейство, которого я еще не знал, про мать, тетку,
сестру и ту, которую Володя и Дубков считали пассией моего друга и называли рыженькой.
—
Расскажите, дедушка, — попросили в один голос
сестры.
Я воспользовался промежутком и
рассказал о моем посещении дома Филиппова, причем резко и сухо выразил мое мнение, что действительно
сестра Лебядкина (которую я не видал) могла быть когда-то какой-нибудь жертвой Nicolas, в загадочную пору его жизни, как выражался Липутин, и что очень может быть, что Лебядкин почему-нибудь получает с Nicolas деньги, но вот и всё.
Она
рассказала, что, после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе «в
сестрах», а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продает.
Мне тотчас
рассказали, что капитана нашли с перерезанным горлом, на лавке, одетого, и что зарезали его, вероятно, мертвецки пьяного, так что он и не услышал, а крови из него вышло «как из быка»; что
сестра его Марья Тимофеевна вся «истыкана» ножом, а лежала на полу в дверях, так что, верно, билась и боролась с убийцей уже наяву.
Муза Николаевна, узнав от мужа в тюрьме всю историю, происшедшую между влюбленными, о чем Лябьеву
рассказывал сам Углаков, заезжавший к нему прощаться, немедля же по возвращении заговорила об этом с
сестрой.
Борис Федорович в последние годы пошел быстро в гору. Он сделался шурином царевича Федора, за которого вышла
сестра его Ирина, и имел теперь важный сан конюшего боярина.
Рассказывали даже, что царь Иван Васильевич, желая показать, сколь Годунов и невестка близки его сердцу, поднял однажды три перста кверху и сказал, дотрогиваясь до них другою рукой...
По вечерам на крыльце дома собиралась большая компания: братья К., их
сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они
рассказывали друг другу о гимназии, жаловались на учителей; слушая их рассказы, я чувствовал себя свободнее товарищей, очень удивлялся силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
Сестры еще долго наперебой щебетали, убеждая Екатерину Ивановну в совершенной невинности их знакомства с Сашею. Для большей убедительности они принялись было
рассказывать с большою подробностью, что именно и когда они делали с Сашею, но при этом перечне скоро сбились: это же все такие невинные, простые вещи, что просто и помнить их нет возможности. И Екатерина Ивановна, наконец, вполне поверила в то, что ее Саша и милые девицы Рутиловы явились невинными жертвами глупой клеветы.
Дорогой Передонов
рассказал Володину, что Женя, Софьина
сестра, — любовница Преполовенского.
Не то, чтобы ей не нравилось, а лучше бы хотелось
рассказывать, а чтобы
сестры слушали. Дарья сердито крикнула, прервав песню на полуслове...
Я обещал
рассказать особо об Михайле Максимовиче Куролесове и его женитьбе на двоюродной
сестре моего дедушки Прасковье Ивановне Багровой. Начало этого события происходило в 1760-х годах, прежде того времени, о котором я
рассказывал в первом отрывке из «Семейной хроники», а конец — гораздо позже. Исполняю мое обещание.
Он был, по их речам, и страшен и злонравен. И, верно, Душенька с чудовищем жила. Советы скромности в сей час она забыла,
Сестры ли в том виной, судьба ли то, иль рок, Иль Душенькин то был порок, Она, вздохнув,
сестрам открыла, Что только тень одну в супружестве любила, Открыла, как и где приходит тень на срок, И происшествия подробно
рассказала, Но только лишь сказать не знала, Каков и кто ее супруг, Колдун, иль змей, иль бог, иль дух.
Миша успел ему
рассказать, что у него есть
сестра, что у них живет мадам да еще какая-то Любонька.