Неточные совпадения
— Прекрасно поохотились и сколько впечатлений! — сказал Весловский подходя к Кити, которая
сидела за самоваром. — Как
жалко, что дамы лишены этих удовольствий!
— Вот вы, наверно, думаете, как и все, что я с ним слишком строга была, — продолжала она, обращаясь к Раскольникову. — А ведь это не так! Он меня уважал, он меня очень, очень уважал! Доброй души был человек! И так его
жалко становилось иной раз!
Сидит, бывало, смотрит на меня из угла, так
жалко станет его, хотелось бы приласкать, а потом и думаешь про себя: «приласкаешь, а он опять напьется», только строгостию сколько-нибудь и удержать можно было.
— А ты будто не впутан? — спросил Фроленков, усмехаясь. — Вот, Клим Иваныч, видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора, ничего ему не
жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах
сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике
сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было
жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
«Какая изломанная,
жалкая», — думал он,
сидя в ресторане, а память услужливо подсказывала нелепые фразы и вопросы девушки.
Слово было жестоко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом. Он в ответ улыбнулся как-то
жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой. Он
сидел с этой улыбкой бессилия, ослабевший от волнения и обиды; потухший взгляд его ясно говорил: «Да, я скуден,
жалок, нищ… бейте, бейте меня!..»
Доктор ушел, оставив Обломова в самом
жалком положении. Он закрыл глаза, положил обе руки на голову, сжался на стуле в комок и так
сидел, никуда не глядя, ничего не чувствуя.
Жалкое положение —
сидеть в тюрьме, бог знает из чего!
Жалко было смотреть на бедняков, как они, с обнаженною грудью, плечами и ногами, тряслись, посинелые от холода, ожидая часа по три на своих лодках, пока баниосы
сидели в каюте.
Он их всегда держит пять или шесть у себя в комнате; ранней весной по целым дням
сидит возле клеток, выжидая первого «рокотанья», и, дождавшись, закроет лицо руками и застонет: «Ох,
жалко,
жалко!» — и в три ручья зарыдает.
В небольшой комнатке, куда я вошел, было довольно темно, и я не тотчас увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она
сидела на стуле возле окна, отвернув и почти спрятав голову, как испуганная птичка. Она дышала быстро и вся дрожала. Мне стало несказанно
жалко ее. Я подошел к ней. Она еще больше отвернула голову…
О дальнейшем не думалось; все мысли устремились к одному, взлететь над городом, видеть внизу огоньки в домах, где люди
сидят за чайными столами и ведут обычные разговоры, не имея понятия о том, что я ношусь над ними в озаренной таинственной синеве и гляжу оттуда на их
жалкие крыши.
А виновник ее одиночества
сидел на скамье подсудимых такой несчастный,
жалкий, даже не вызывавший в ней прежних добрых чувств, точно он был далеко-далеко и точно он был ее мужем давно-давно.
Харитина не плакала, а
сидела молча, уничтоженная,
жалкая, несчастная.
Его музыка требовала напряженной тишины; торопливым ручьем она бежала откуда-то издали, просачивалась сквозь пол и стены и, волнуя сердце, выманивала непонятное чувство, грустное и беспокойное. Под эту музыку становилось
жалко всех и себя самого, большие казались тоже маленькими, и все
сидели неподвижно, притаясь в задумчивом молчании.
— Это два шага, — законфузился Коля. — Он теперь там
сидит за бутылкой. И чем он там себе кредит приобрел, понять не могу? Князь, голубчик, пожалуйста, не говорите потом про меня здесь нашим, что я вам записку передал! Тысячу раз клялся этих записок не передавать, да
жалко; да вот что, пожалуйста, с ним не церемоньтесь: дайте какую-нибудь мелочь, и дело с концом.
В дни голодовок, — а ему приходилось испытывать их неоднократно, — он приходил сюда на базар и на
жалкие, с трудом добытые гроши покупал себе хлеба и жареной колбасы. Это бывало чаще всего зимою. Торговка, укутанная во множество одежд, обыкновенно
сидела для теплоты на горшке с угольями, а перед нею на железном противне шипела и трещала толстая домашняя колбаса, нарезанная кусками по четверть аршина длиною, обильно сдобренная чесноком. Кусок колбасы обыкновенно стоил десять копеек, хлеб — две копейки.
Костюм мой был
жалок и худо на мне
сидел; лицом я осунулся, похудел, пожелтел, — а все-таки далеко не похож был я на поэта, и в глазах моих все-таки не было ничего великого, о чем так хлопотал когда-то добрый Николай Сергеич.
Взберусь, бывало, на высокую стену, сяду и
сижу там таким несчастным, одиноким и грустным юношей, что мне самому становится себя
жалко, — и так мне были отрадны эти горестные ощущения, так упивался я ими!..
Она пошла домой. Было ей
жалко чего-то, на сердце лежало нечто горькое, досадное. Когда она входила с поля в улицу, дорогу ей перерезал извозчик. Подняв голову, она увидала в пролетке молодого человека с светлыми усами и бледным, усталым лицом. Он тоже посмотрел на нее.
Сидел он косо, и, должно быть, от этого правое плечо у него было выше левого.
И газета из рук — на пол. А я стою и оглядываю кругом всю, всю комнату, я поспешно забираю с собой — я лихорадочно запихиваю в невидимый чемодан все, что
жалко оставить здесь. Стол. Книги. Кресло. На кресле тогда
сидела I — а я внизу, на полу… Кровать…
Пробежав спальню и узкий шинельный коридорчик, Александров с разбега ворвался в дежурную комнату; она же была и учительской. Там
сидели двое: дежурный поручик Михин, он же отделенный начальник Александрова, и пришедший на вечернюю репетицию для учеников, слабых по тригонометрии и по приложению алгебры, штатский учитель Отте, маленький, веселый человек, с корпусом Геркулеса и с
жалкими ножками карлика.
На дне, в репьях, кричат щеглята, я вижу в серых отрепьях бурьяна алые чепчики на бойких головках птиц. Вокруг меня щелкают любопытные синицы; смешно надувая белые щеки, они шумят и суетятся, точно молодые кунавинские мещанки в праздник; быстрые, умненькие, злые, они хотят все знать, все потрогать — и попадают в западню одна за другою.
Жалко видеть, как они бьются, но мое дело торговое, суровое; я пересаживаю птиц в запасные клетки и прячу в мешок, — во тьме они
сидят смирно.
Женщины после этого долго плакали и не могли успокоиться. Особенно
жалко было Лозинскому молодую сироту, которая
сидела в стороне и плакала, как ребенок, закрывая лицо углом шерстяного платка. Он уже и сам не знал, как это случилось, но только он подошел к ней, положил ей на плечо свою тяжелую руку и сказал...
Лука. Ишь ты! А там, в кухне, девица
сидит, книгу читает и — плачет! Право! Слезы текут… Я ей говорю: милая, ты чего это, а? А она —
жалко! Кого, говорю,
жалко? А вот, говорит, в книжке… Вот чем человек занимается, а? Тоже, видно, со скуки…
Литвинов посмотрел на Потугина, и ему показалось, что он никогда еще не встречал человека более одинокого, более заброшенного…более несчастного. Он не робел на этот раз, не чинился; весь понурый и бледный, с головою на груди и руками на коленях, он
сидел неподвижно и только усмехался унылой усмешкой.
Жалко стало Литвинову этого бедного, желчного чудака.
— Застегнись, — угрюмо сказал Илья. Ему было неприятно видеть это избитое,
жалкое тело и не верилось, что пред ним
сидит подруга детских дней, славная девочка Маша. А она, обнажив плечо, говорила ровным голосом...
Мальчик знал, что крестный говорит это о человеке из земли Уц, и улыбка крестного успокаивала мальчика. Не изломает неба, не разорвет его тот человек своими страшными руками… И Фома снова видит человека — он
сидит на земле, «тело его покрыто червями и пыльными струпьями, кожа его гноится». Но он уже маленький и
жалкий, он просто — как нищий на церковной паперти…
«Испытать на себе чужую ненависть, выказать себя перед ненавидящим человеком в самом
жалком, презренном, беспомощном виде, — боже мой, как это тяжело! — думал он немного погодя,
сидя в павильоне и чувствуя точно ржавчину на теле от только что испытанной чужой ненависти. — Как это грубо, боже мой!»
Через полчаса он крепко спал, а я
сидел рядом с ним и смотрел на него. Во сне даже сильный человек кажется беззащитным и беспомощным, — Шакро был
жалок. Толстые губы, вместе с поднятыми бровями, делали его лицо детским, робко удивлённым. Дышал он ровно, спокойно, но иногда возился и бредил, говоря просительно и торопливо по-грузински.
Измученные, мы долго молчали,
сидя друг против друга… Шакро
жалко посмотрел туда, куда я швырнул краденую кисею, и заговорил...
Шаховской,
сидя в креслах, только кланялся ей при всякой ошибке; он молчал, но лицо его выражало такую комическую скорбь, что поистине было и
жалко и смешно смотреть на него.
Брюнетка, как сама она говорила, очень скучала на этих
жалких вечерах; она с пренебрежением отказывалась от подаваемых ей конфет, жаловалась на духоту и жар и беспрестанно звала мать домой; но Марья Ивановна говорила, что Владимир Андреич знает, когда прислать лошадей, и, в простоте своего сердца, продолжала играть в преферанс с учителем гимназии и Иваном Иванычем с таким же наслаждением, как будто бы в ее партии
сидели самые важные люди; что касается до блондинки, то она выкупала скуку, пересмеивая то красный нос Ивана Иваныча, то неуклюжую походку стряпчего и очень некстати поместившуюся у него под левым глазом бородавку, то… но, одним словом, всем доставалось!
Юлия
сидела почти не жива; на глазах ее навернулись слезы. Блондинка с испуганным и
жалким лицом смотрела на сестру; у нее тоже показались слезы. Марья Ивановна глядела то на дочь, то на мужа. Несколько минут продолжалось молчание.
Я заплакала, и мне стало легче. Он
сидел подле меня и молчал. Мне было и
жалко его, и совестно за себя, и досадно за то, что я сделала. Я не глядела на него. Мне казалось, что он должен или строго, или недоумевающе смотреть на меня в эту минуту. Я оглянулась: кроткий, нежный взгляд, как бы просящий прощения, был устремлен на меня. Я взяла его за руку и сказала...
— Нельзя было, душа моя. Генерал просто меня прогнал; встретил в лавках: «Что вы, говорит,
сидите здесь? Я, говорит, давно для вас место приготовил». Я говорю: «Ваше превосходительство, у меня хозяйство». — «Плюньте, говорит, на ваше хозяйство; почтенная супруга ваша с часу на час вас ждет», — а на другой день даже письмо писал ко мне;
жалко только, что дорогою затерял.
Мне стало и
жалко ее и стыдно пред нею.
Сидя на полу, спиною ко мне, она качалась, прикрывая вскинувшимися юбками белые, шлифованные ноги, и было в наготе ее что-то трогательно беспомощное — особенно в том, как она шевелила пальцами босых маленьких ног, — туфли слетели с них.
Кони стали и стоят, и нас заносит. Холодно! Лицо режет снегом. Яков сел с козел ко мне, чтобы нам обоим теплее было, и мы с головой закрылись ковром. На ковёр наносило снег, он становился тяжёлым. Я
сидела и думала: «Вот и пропала я! И не съем конфет, что везла из города…» Но страшно мне не было, потому что Яков разговаривал всё время. Помню, он говорил: «
Жалко мне вас, барышня! Зачем вы-то погибнете?» — «Да ведь и ты тоже замёрзнешь?»
Она горько заплакала, легла и свернулась под одеялом калачиком, и показалась такой маленькой,
жалкой, глупенькой. Надя пошла к себе, оделась и, севши у окна, стала поджидать утра. Она всю ночь
сидела и думала, а кто-то со двора все стучал в ставню и насвистывал.
— Во-от! — всхлипывая, крикнул Бурмистров. — Сколько виновато народу против меня, а? Все говорили — Бурмистров, это кто такое? А сегодня — видели? Я — всех выше, и говорю, и все молчат, слушают, ага-а! Поняли? Я требую: дать мне сюда на стол стул! Поставьте, говорю, стул мне, желаю говорить
сидя! Дали! Я
сижу и всем говорю, что хочу, а они где? Они меня — ниже! На земле они, пойми ты, а я — над ними! И оттого стало мне
жалко всех…
Ехал я в первом классе, но там
сидят по трое на одном диване, двойных рам нет, наружная дверь отворяется прямо в купе, — и я чувствовал себя, как в колодках, стиснутым, брошенным,
жалким, и ноги страшно зябли, и, в то же время, то и дело приходило на память, как обольстительна она была сегодня в своей блузе и с распущенными волосами, и такая сильная ревность вдруг овладевала мной, что я вскакивал от душевной боли, и соседи мои смотрели на меня с удивлением и даже страхом.
Одна раскладывала карты; другая
сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то
жалкое подобие старинного полонеза; третья
сидела перед зеркалом, расчесывая гребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего при входе незнакомого лица.
Дома, войдя в комнату отца, он сразу успокоился и даже едва мог сдержать довольную улыбку: старик, растрёпанный, в спутанных седых вихрах,
жалкий и страшный,
сидел на постели, прислонясь спиною к стене и открыв рот.
Николай Иванович (
сидит задумавшись, потом улыбается своим мыслям). Маша! Для чего это? Для чего ты пригласила это-то
жалкого, заблудшего человека? Для чего эта шумная женщина и этот священник участвуют в нашей самой интимной жизни? Разве мы не можем сами разобрать наши дела?
— Ах ты,
жалкое создание, в тебе целый дьявол ревности
сидит, ты ничего не видишь, ничего не понимаешь. Это благородный спектакль, — вбей хоть ты это-то в свою голову: тут благородные дамы и девицы. Неужели же они и повесятся мне на шею? Они, я думаю, и говорить-то не станут со мной.
На озере поднимался шум разгулявшейся волны. Это делал первые пробы осенний ветер. Глухо шелестели прибережные камыши, точно они роптали на близившугося осеннюю невзгоду. Прибережный ивняк гнулся и трепетал каждым своим листочком. Пламя от костра то поднималось, то падало, рассыпая снопы искр. Дым густой пеленой расстилался к невидимому берегу. Брат Ираклий по-прежнему
сидел около огня и грел руки, морщась от дыма. Он показался Половецкому таким худеньким и
жалким, как зажаренный цыпленок.
Он хитрил, — Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось что-нибудь принести больному и
жалкому человеку. Он давно уже
сидит без хорошего табаку.
Иван Ильич стерег жену свою
По старому обычаю. Без лести
Сказать, он вел себя, как я люблю,
По правилам тогдашней старой чести.
Проказница ж жена (не утаю)
Читать любила
жалкие романы
Или смотреть на светлый шар Дианы,
В беседке темной
сидя до утра.
А месяц и романы до добра
Не доведут, — от них мечты родятся…
А искушенью только бы добраться!
Яков прислонился к лодке и зорко смотрел на него, потирая рукой ушибленную голову. Один рукав его рубахи был оторван и висел на нитке, ворот тоже был разорван, белая потная грудь лоснилась на солнце, точно смазанная жиром. Он чувствовал теперь презрение к отцу; он считал его сильнее, и, глядя, как отец, растрепанный и
жалкий,
сидит на песке и грозит ему кулаками, он улыбался снисходительной, обидной улыбкой сильного слабому.
Личные кости были развиты совершенно в ущерб черепу; лоб узок и низок, глаза, без бровей и ресниц, едва прорезывались; на огромном плоском лице сиротливо
сидел крошечный круглый нос, хотя и задранный вверх, но не только не придававший лицу выражения высокомерия, а, напротив, делавший его еще более
жалким; рот, в противность носу, был огромен и представлял собою бесформенную щель, вокруг которой, несмотря на двадцатилетний возраст Никиты, не
сидело ни одного волоска.