Неточные совпадения
Оказалось, что все как-то было еще лучше, чем прежде: щечки интереснее, подбородок заманчивей, белые воротнички давали
тон щеке, атласный
синий галстук давал
тон воротничкам; новомодные складки манишки давали
тон галстуку, богатый бархатный <жилет> давал <
тон> манишке, а фрак наваринского дыма с пламенем, блистая, как шелк, давал
тон всему.
Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он
утонул в
синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
Покручивая бородку, он осматривал стены комнаты, выкрашенные в неопределенный, тусклый
тон; против него на стене висел этюд маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно
синее небо и зеленоватая волна, пенясь, опрокидывается на оранжевый песок.
Затверживаешь узор ближайших созвездий, смотришь на переливы этих зеленых,
синих, кровавых огней, потом взгляд
утонет в розовой пучине Млечного Пути.
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким
тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому дому был для нее кровной обидой. — И чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза… Какой-нибудь
синий чулок и… тьфу!..
К концу вечера магистр в
синих очках, побранивши Кольцова за то, что он оставил народный костюм, вдруг стал говорить о знаменитом «Письме» Чаадаева и заключил пошлую речь, сказанную тем докторальным
тоном, который сам по себе вызывает на насмешку, следующими словами...
— И не поманило… — объяснил он равнодушным
тоном. — Вот тебе и
синяя глина… Надо ужо теперь по самой середке шурф ударить.
По мере того как одна сторона зеленого дуба темнеет и впадает в коричневый
тон, другая согревается, краснеет; иглистые ели и сосны становятся
синими, в воде вырастает другой, опрокинутый лес; босые мальчики загоняют дойных коров с мелодическими звонками на шеях; пробегают крестьянки в черных спензерах и яркоцветных юбочках, а на решетчатой скамейке в высокой швейцарской шляпе и серой куртке сидит отец и ведет горячие споры с соседом или заезжим гостем из Люцерна или Женевы.
Напротив того, пред лицо генерала предстал малый солидный, облеченный в
синюю поддевку тонкого сукна, плотно обтягивавшую довольно объемистое брюшко, который говорил сдержанно резонным
тоном и притом умел сообщить своей почтительности такой характер, как будто источником ее служило не грубое раболепство, а лишь сознание заслуг и высокости звания того лица, которому он, Антон, имел честь «докладывать».
Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и
синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие
тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная
синяя пустота смотрит в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется в
синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд, в мертвой тишине, без шума, как
тонет камень, брошенный в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
Живая ткань облаков рождает чудовищ, лучи солнца вонзаются в их мохнатые тела подобно окровавленным мечам; вот встал в небесах тёмный исполин, протягивая к земле красные руки, а на него обрушилась снежно-белая гора, и он безмолвно погиб; тяжело изгибая тучное тело, возникает в облаках
синий змий и
тонет, сгорает в реке пламени; выросли сумрачные горы, поглощая свет и бросив на холмы тяжкие тени; вспыхнул в облаках чей-то огненный перст и любовно указует на скудную землю, точно говоря...
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно
утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из
синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Спешно идут дзампоньяры — пастухи из Абруццы, горцы, в
синих коротких плащах и широких шляпах. Их стройные ноги, в чулках из белой шерсти, опутаны крест-накрест темными ремнями, у двоих под плащами волынки, четверо держат в руках деревянные, высокого
тона рожки.
Только что погасли звезды, но еще блестит белая Венера, одиноко
утопая в холодной высоте мутного неба, над прозрачною грядою перистых облаков; облака чуть окрашены в розоватые краски и тихо сгорают в огне первого луча, а на спокойном лоне моря их отражения, точно перламутр, всплывший из
синей глубины вод.
Немец откашлянулся и с особенным чувством, с треском высморкался в
синий бумажный платок гамбургского изготовления и приятельским
тоном дорфбарбира произнес...
Края облаков горели пурпуром и золотом, остальная масса
синела той смутной синевой, в которой только угадываются, то развертываясь, то
утопая, какие-то формы…
Лес, бесконечный лес выстилал горы, точно они были покрыты дорогим, мохнатым темно-зеленым ковром, который в ногах ложился темными складками, и блестел на вершинах светло-зелеными и желтоватыми
тонами, делаясь на горизонте темно-синим.
В раме
синего леса светло улыбается озеро, тает красное солнце,
утопая в лесу, вёсел медный гул колоколов. А вокруг — скорбные лица, тихий и печальный шёпот молитвы, отуманенные слезами глаза, и мелькают руки, творя крестное знамение.
Мне запомнился навсегда простодушно-эпический
тон этого рассказа и наивно-бесстрастное выражение
синих глаз сибирского юноши.
Бывает так, что на горизонте мелькнут журавли, слабый ветер донесет их жалобно-восторженный крик, а через минуту, с какою жадностью ни вглядывайся в
синюю даль, не увидишь ни точки, не услышишь ни звука — так точно люди с их лицами и речами мелькают в жизни и
утопают в нашем прошлом, не оставляя ничего больше, кроме ничтожных следов памяти.
День только что кончился. Уже на западе порозовело небо и
посинели снега, горные ущелья тоже окрасились в мягкие лиловые
тона, и мелкие облачка на горизонте зарделись так, как будто они были из расплавленного металла, более драгоценного, чем золото и серебро. Кругом было тихо; над полыньей опять появился туман. Скоро, очень скоро зажгутся на небе крупные звезды, и тогда ночь вступит в свои права. В это время я увидел удэхейца Маха, бегущего к нам по льду реки. Он был чем-то напуган.
Около самой воды над какой-то грязью во множестве держались бабочки средней величины кирпично-красного цвета с темными пятнышками на крыльях. Они все время то раскрывали, то закрывали крылышки, и тогда чешуйки на них переливались
синими и лиловыми
тонами.
A за ними далеко —
синяя же река. И над ними
синело все в осенних мягких
тонах высокое небо… Они были еще там, далеко, в нескольких верстах от позиций, занятых передовым сербским отрядом, но по этой медленно придвигающейся огромной массе артиллерии, пехоты и конницы можно было угадать, какая страшная сила готовилась обрушиться на ничтожный по численности сербский передовой отряд.
— Классных дам, потому что они все носят
синие платья, — тем же
тоном продолжала княжна, принимаясь за «бламанже», отдающее стеарином.
— Вам неопасно, — продолжал в первоначальном суховатом
тоне Лука Иванович, — ведь это, поди, ваши? — спросил он, указав на пару караковых
синего купе. — Больше у кого же будет здесь карета?
Тони припоминала, как она выезжала со старушкой в свет, пока та еще была в силах делать выезды, как избранный кружок, собиравшийся у нее в доме, обращался с бедною воспитанницей, словно с родной дочерью аристократической барыни. Засыпая у себя дома, ей чудилось, что сухая рука ее, исписанная
синими жилками, благословляла ее на сон грядущий, и она верила, что благословение это принесет ей счастье. Помнила
Тони, как заболела тяжко старушка, перемогалась недолго и просила ее перед смертью закрыть ей глаза.
— Заверните ко мне, — вдруг повернула Плавикова на приятельский
тон. — Вы такая милая. У меня по четвергам всегда кто-нибудь, de la république des lettres [из ученого сословия (фр.).]. Мой муж не любит этого. Он находит, что я
синий чулок. И вы тоже находите. Я знаю. Но мы сойдемся. Я вижу.