Неточные совпадения
— Весьма трудно ошибаться, когда жена сама объявляет
о том мужу. Объявляет, что восемь лет жизни и
сын — что всё это ошибка и что она хочет жить сначала, —
сказал он сердито, сопя носом.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким
сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление
о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он
сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Как ни сильно желала Анна свиданья с
сыном, как ни давно думала
о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна»,
сказала она себе и, не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
— Да, мы всё время с графиней говорили, я
о своем, она
о своем
сыне, —
сказала Каренина, и опять улыбка осветила ее лицо, улыбка ласковая, относившаяся к нему.
Алексей Александрович погладил рукой по волосам
сына, ответил на вопрос гувернантки
о здоровье жены и спросил
о том, что
сказал доктор
о baby [ребенке.].
Когда она думала
о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она
сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их
сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать
сына и гувернантку.
— Ну, нет, —
сказала графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А
о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Блудный
сын! —
сказал Чичиков. —
О таких людях и жалеть нечего.
Но нужно
сказать поболее
о сыновьях его.
В один из таких дней двенадцатилетний
сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками
о сваи, ломая борта, пошел и
сказал об этом отцу.
— Вы меня совершенно осчастливили, — промолвил он, не переставая улыбаться, — я должен вам
сказать, что я… боготворю моего
сына;
о моей старухе я уже не говорю: известно — мать!
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший
сын его сослан, средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись учиться в гимназии, ушел из шестого класса в столярную мастерскую.
О старике Рындине Татьяна
сказала...
Случилась ее кончина без супруга и без
сына.
Там, в Крапивне, гремел бал;
Никто этого не знал.
Телеграмму
о смерти получили
И со свадьбы укатили.
Здесь лежит супруга-мать
Ольга, что бы ей
сказатьДля души полезное?
Царство ей небесное».
— Не из тех людей, которые возбуждают мое уважение, но — любопытен, — ответил Туробоев, подумав и тихонько. — Он очень зло
сказал о Кропоткине, Бакунине, Толстом и
о праве купеческого
сына добродушно поболтать. Это — самое умное, что он
сказал.
Вполголоса, скучно повторяя знакомые Климу суждения
о Лидии, Макарове и явно опасаясь
сказать что-то лишнее, она ходила по ковру гостиной,
сын молча слушал ее речь человека, уверенного, что он говорит всегда самое умное и нужное, и вдруг подумал: а чем отличается любовь ее и Варавки от любви, которую знает, которой учит Маргарита?
— Вот, если б Обломова
сын пропал, —
сказал он на предложение жены поехать поискать Андрея, — так я бы поднял на ноги всю деревню и земскую полицию, а Андрей придет.
О, добрый бурш!
Затем другой
сын, —
о, это еще юноша, благочестивый и смиренный, в противоположность мрачному растлевающему мировоззрению его брата, ищущий прилепиться, так
сказать, к «народным началам», или к тому, что у нас называют этим мудреным словечком в иных теоретических углах мыслящей интеллигенции нашей.
Прочти им, а деткам особенно,
о том, как братья продали в рабство родного брата своего, отрока милого, Иосифа, сновидца и пророка великого, а отцу
сказали, что зверь растерзал его
сына, показав окровавленную одежду его.
В келье у преподобного отца Зосимы, увлекшись своею несчастною родственною распрей с
сыном, он произнес несколько слов совершенно некстати… словом
сказать, совершенно неприличных…
о чем, как кажется (он взглянул на иеромонахов), вашему высокопреподобию уже и известно.
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня,
скажу вам, такая примета: коли отец вор, то и
сын вор; уж там как хотите…
О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые.
Болело ли сердце старика Сергеича
о погибающем
сыне — я
сказать не могу, но, во всяком случае, ему было небезызвестно, что с Сережкой творится что-то неладное. Может быть, он говорил себе, что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и крутится там. Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она
скажет: «Об чем ты просишь? сам посуди, что ж тут поделаешь?.. Пускай уж…»
Что сталось впоследствии с Бурмакиным, я достоверно
сказать не могу. Ходили слухи, что московские друзья помогли ему определиться учителем в одну из самых дальних губернских гимназий, но куда именно — неизвестно. Конечно, отец Бурмакин имел положительные сведения
о местопребывании
сына, но на все вопросы об этом он неизменно отвечал...
Словом
сказать, мы целый час провели и не заметили, как время прошло. К сожалению, раздалось призывное: pst! — и Струнников стремительно вскочил и исчез. Мы, с своей стороны, покинули Эвиан и, переезжая на пароходе, рассуждали
о том, как приятно встретить на чужбине соотечественника и какие быстрые успехи делает Россия, наглядно доказывая, что в качестве «гарсонов»
сыны ее в грязь лицом не ударят.
Петр Андреич, узнав
о свадьбе
сына, слег в постель и запретил упоминать при себе имя Ивана Петровича; только мать, тихонько от мужа, заняла у благочинного и прислала пятьсот рублей ассигнациями да образок его жене; написать она побоялась, но велела
сказать Ивану Петровичу через посланного сухопарого мужичка, умевшего уходить в сутки по шестидесяти верст, чтоб он не очень огорчался, что, бог даст, все устроится и отец переложит гнев на милость; что и ей другая невестка была бы желательнее, но что, видно, богу так было угодно, а что она посылает Маланье Сергеевне свое родительское благословение.
Благодарю за известие
о водворении Бакунина в доме Лучших. Хорошо знать его на хороших руках, но я хотел бы, чтоб ты мне
сказал, на ком он затевает жениться? Может быть, это знакомая тебе особа — ты был дедушкой всех томских невест. И я порадовал бы его матушку, если б мог
сказать ей что-нибудь положительное
о выборе ее
сына. Неизвестность ее тревожит, а тут всегда является Маремьяна. [Речь идет об M. А. Бакунине. Об этом — и в начале следующего письма.]
Вероятно, не удивило тебя письмо Балакшина от 26 июня. Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы
о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку
о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться.
Сын его
сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет другое место. Это дело можно почислить решенным.
— Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий! —
сказал ему полковник и погрозил пальцем. Старик, кажется, догадывался
о волновавших
сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако не останавливал его.
Когда давеча Николай Осипыч рассказывал, как он ловко мужичков окружил, как он и в С., и в Р. сеть закинул и довел людей до того, что хоть задаром хлеб отдавай, — разве Осип Иваныч вознегодовал на него? разве он
сказал ему:"Бездельник! помни, что мужику точно так же дорога его собственность, как и тебе твоя!"? Нет, он даже похвалил
сына, он назвал мужиков бунтовщиками и накричал с три короба
о вреде стачек, отнюдь, по-видимому, не подозревая, что «стачку», собственно говоря, производил он один.
— Вчера судили политических, там был мой
сын — Власов, он
сказал речь — вот она! Я везу ее людям, чтобы они читали, думали
о правде…
— Для Паши это не велика потеря, да и мне эти свидания только душу рвут! Говорить ни
о чем нельзя. Стоишь против
сына дурой, а тебе в рот смотрят, ждут — не
скажешь ли чего лишнего…
В груди ее повелительно разгоралось желание говорить людям
о правде
сына, ей хотелось слышать, что
скажут люди против этой правды, хотелось по их словам догадаться
о решении суда.
—
О Николае ничего не говорят? — тихо осведомилась мать. Строгие глаза
сына остановились на ее лице, и он внятно
сказал...
Но не решалась и, замирая, слушала рассказы
о людях, непонятных ей, научивших ее
сына говорить и думать столь опасно для него. Наконец она
сказала ему...
Она не отвечала, подавленная тягостным разочарованием. Обида росла, угнетая душу. Теперь Власовой стало ясно, почему она ждала справедливости, думала увидать строгую, честную тяжбу правды
сына с правдой судей его. Ей представлялось, что судьи будут спрашивать Павла долго, внимательно и подробно
о всей жизни его сердца, они рассмотрят зоркими глазами все думы и дела
сына ее, все дни его. И когда увидят они правоту его, то справедливо, громко
скажут...
— Захотите — дело найдется! —
сказал Николай. Для нее с понятием
о деле уже неразрывно слилось представление
о работе
сына и Андрея с товарищами. Она подвинулась к Николаю и, заглянув ему в глаза, спросила...
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости
сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть
о его молодости и
о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось
сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
И действительно, когда Федор Михайлович узнал
о том, что было в гимназии, и призванный им
сын отперся от всего, он поехал к директору и, рассказав всё дело,
сказал, что поступок законоучителя в высшей степени предосудителен и он не оставит этого так. Директор пригласил священника, и между им и Федором Михайловичем произошло горячее объяснение.
Александр прошел по всем комнатам, потом по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала
сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего,
сказал, что устал с дороги и хочет уснуть.
— Теперь довольно, —
сказал посол и поклонился Паше. Паша сделал то же самое. —
О великий батырь Буздыхан и Кисмет, —
сказал посол, — мой владыко,
сын солнца, брат луны, повелитель царей, жалует тебе орден великого Клизапомпа и дает тебе новый важный титул. Отныне ты будешь называться не просто Берди-Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И знай, что четырехстворчатое имя считается самым высшим титулом в Ниневии. В знак же твоего величия дарую тебе два драгоценных камня: желчный и мочевой.
— Всякие знаем, батюшка-царь, какие твоя милость послушать соизволит. Могу
сказать тебе
о Ерше Ершовиче,
сыне Щетинникове,
о семи Семионах,
о змие Горынище,
о гуслях-самогудах,
о Добрыне Никитиче, об Акундине…
Арина Васильевна, — несмотря на то, что, приведенная в ужас страшным намерением
сына, искренне молила и просила своего крутого супруга позволить жениться Алексею Степанычу, — была не столько обрадована, сколько испугана решением Степана Михайловича, или лучше
сказать, она бы и обрадовалась, да не смела радоваться, потому что боялась своих дочерей; она уже знала, что думает
о письме Лизавета Степановна, и угадывала, что
скажет Александра Степановна.
— Да, Юрий Дмитрич! —
сказал он прерывающимся от сильного чувства голосом. — Там, в горних селениях, не скорбят уже
о заблудшем
сыне: он возвратился в дом отца своего!
— Потеха! —
сказал о. Христофор и махнул рукой. — Приезжает ко мне в гости старший
сын мой Гаврила. Он по медицинской части и служит в Черниговской губернии в земских докторах… Хорошо-с… Я ему и говорю: «Вот, говорю, одышка, то да се… Ты доктор, лечи отца!» Он сейчас меня раздел, постукал, послушал, разные там штуки… живот помял, потом и говорит: «Вам, папаша, надо, говорит, лечиться сжатым воздухом».
Со слезами смешано,
сказав:
«
О сыны, не ждал я зла такого!
— Ваш предводитель — мой
сын, —
сказала она, и ни один из солдат не усумнился в этом. Шли рядом с нею, хвалебно говоря
о том, как умен и храбр ее
сын, она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — ее
сын таков и должен быть!
Все молчали, никто ни
о чем не спрашивал ее, хотя, быть может, многим хотелось поздравить ее — она освободилась от рабства, —
сказать ей утешительное слово — она потеряла
сына, но — все молчали. Иногда люди понимают, что не обо всем можно говорить до конца.
Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвишь —
Как! ежели…
о страшное сомненье! —
Скажи: когда б не царское рожденье
Назначила слепая мне судьба;
Когда б я был не Иоаннов
сын,
Не сей давно забытый миром отрок, —
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?..
Но,
сказав, что не хочет говорить
о сыне, он, должно быть, неверно понял себя, ибо через минуту молчания заговорил хмуро и сердито...
Услыхав
о женитьбе
сына на Жиглинской, старик Оглоблин в первые минуты, когда ему
сказали о том, совсем потерялся и потом, конечно, позвал к себе на совещание своего Феодосия Иваныча.
Перехватов имел привычку прежде всего окинуть взглядом обстановку каждого своего нового пациента, чтобы судить, с каким субъектом он будет иметь дело. Вообще он был врач не столько ученый и кабинетный, сколько практический, и здесь я считаю нелишним
сказать несколько более подробных слов
о нем, так как он, подобно другим описываемым мною лицам, представлял собою истинного
сына века.