Неточные совпадения
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и
сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное
слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
Он спросил ее пренебрежительно и насмешливо, желая
рассердить этим, а она ответила в тоне человека, который не хочет спорить и убеждать, потому что ленится. Самгин почувствовал, что она вложила в свои
слова больше пренебрежения, чем он в свой вопрос, и оно у нее — естественнее. Скушав бисквит, она облизнула губы, и снова заклубился дым ее речи...
Сверх того, Захар и сплетник. В кухне, в лавочке, на сходках у ворот он каждый день жалуется, что житья нет, что этакого дурного барина еще и не слыхано: и капризен-то он, и скуп, и
сердит, и что не угодишь ему ни в чем, что,
словом, лучше умереть, чем жить у него.
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [князь Пьер, граф
Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших
слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
— Слышу благоразумное
слово благоразумного молодого человека. Понимать ли мне так, что вы сами только потому соглашались с ней, что не хотели, из сострадания к ее болезненному состоянию, противоречием
рассердить ее?
—
Серж, говорит по — французски ее мать? — было первое
слово Жюли, когда она проснулась.
Решение это всегда
сердило отца. Он понимал, что Аннушка не один Малиновец разумеет, а вообще «господ», и считал ее
слово кровною обидой.
— Я, брат, точно,
сердит.
Сердит я раз потому, что мне дохнуть некогда, а людям все пустяки на уме; а то тоже я терпеть не могу, как кто не дело говорит. Мутоврят народ тот туда, тот сюда, а сами, ей-право, великое
слово тебе говорю, дороги никуда не знают, без нашего брата не найдут ее никогда. Всё будут кружиться, и все сесть будет некуда.
— Да мы, бывало, как идет покойница-мать… бывало, духу ее боимся: невестою уж была, а материнского
слова трепетала; а нынче… вон хоть ваш
Серж наделал…
Матушка, бывало, и плакать боялась,
слова сказать боялась, чтобы не
рассердить батюшку; сделалась больная такая; все худела, худела и стала дурно кашлять.
За всем тем он понимает, что час ликвидации настал. В былое время он без церемоний сказал бы ненавистнику: пустое, кум, мелешь! А теперь обязывается выслушивать его, стараясь не проронить ни одного
слова и даже опасаясь
рассердить его двусмысленным выражением в лице. Факты налицо, и какие факты!
— Даю
слово, что я вовсе не хотел вас оскорблять, — с нетерпением проговорил Николай Всеволодович, — я выстрелил вверх потому, что не хочу более никого убивать, вас ли, другого ли, лично до вас не касается. Правда, себя я не считаю обиженным, и мне жаль, что вас это
сердит. Но не позволю никому вмешиваться в мое право.
Правду сказать, — все не понравилось Матвею в этой Америке. Дыме тоже не понравилось, и он был очень
сердит, когда они шли с пристани по улицам. Но Матвей знал, что Дыма — человек легкого характера: сегодня ему кто-нибудь не по душе, а завтра первый приятель. Вот и теперь он уже крутит ус, придумывает
слова и посматривает на американца веселым оком. А Матвею было очень грустно.
Но последних
слов уже не было слышно. Коляска, принятая дружно четверкою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел в него, и мы тотчас же проехали городишко. «Конечно, этот господин привирает, — подумал я, — он слишком
сердит и не может быть беспристрастным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу… Гм! Женюсь я иль нет?» В этот раз я крепко задумался.
Так уж лучше, по-моему, просто тебе везти его куда-нибудь в Вевей или Лозанну…» Софья видела в этих
словах эгоизм старика, полюбившего женевца, и, не желая
сердить его, молчала; а потом, спустя недели две, отправилась с Володей и с юношею в сорок лет назад в свое именье.
Кислощейная газета — так называл ее Пастухов, помещая в «Колокольчике» карикатуры на Ланина и только расхваливая в иллюстрациях и тексте выставочный ресторан Лопашова. А о том, что на выставке, сверкая роскошными павильонами, представлено более пятидесяти мануфактурных фирм и столько же павильонов «произведений заводской обработки по металлургии» — «Колокольчик» ни
слова. Пастухов на купцов всегда был
сердит.
Глеб не терпел возражений. Уж когда что сказал,
слово его как свая, крепко засевшая в землю, — ни за что не спихнешь! От молодого девятнадцатилетнего парня, да еще от сына, который в глазах его был ни больше ни меньше как молокосос, он и подавно не вынес бы супротивности. Впрочем, и сын был послушен — не захотел бы
сердить отца. Ваня тотчас же повиновался и поспешил в избу.
— Ничего не дам, пускай сами добиваются… — ответил Фома, зная, что этими
словами он еще больше
рассердит ее.
— Но ты только выслушай меня… выслушай несколько моих
слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым голосом. — Я, как мать, буду говорить с тобою совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя,
рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько, и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила и знаю по опыту, что все потом иначе представляется.
Николя вошел к ней, заметно стараясь быть веселым, беззаботным и довольным. Он нарочно ездил по своим знакомым, чтобы те не подумали, что с ним накануне что-нибудь случилось. На Петицкую Николя был страшно
сердит, потому что догадался, что вздул его один из ее прежних обожателей. Он дал себе
слово никогда не видаться с нею и даже не произносить никогда ее имени, как будто бы и не знал ее совсем.
Слова эти окончательно
рассердили князя. Он встал и начал ходить по комнате.
— Но дело не в том-с. Перехожу теперь к главному, — продолжала Елена, — мы обыкновенно наши письма, наши разговоры чаще всего начинаем с того, что нас радует или
сердит, —
словом, с того, что в нас в известный момент сильней другого живет, — согласны вы с этим?
Он не находил достаточно сильных возражений, хотя
слова Тихона сразу
рассердили его. Не впервые Тихон одевал ими свою упрямую, тёмную мысль, и она всё более раздражала хозяина. Глядя на обильно смазанную маслом, каменную голому дворника, он искал подавляющих
слов и сопел, дёргая ухо.
Охала она сочувственно, это Артамонов слышал. Он видел, что глаза её смотрят на него через очки жалобно, почти нежно, но это только
сердило его. Он хотел сказать ей нечто убедительно ясное и не находил нужных
слов, глядя на подоконник, где среди мясистых листьев бегоний, похожих на звериные уши, висели изящные кисти цветов.
Весь этот вечер он мало говорил со мною, но в каждом
слове его к Кате, к Соне, в каждом движении и взгляде его я видела любовь и не сомневалась в ней. Мне только досадно и жалко за него было, зачем он находит нужным еще таиться и притворяться холодным, когда все уже так ясно и когда так легко и просто можно бы было быть так невозможно счастливым. Но меня, как преступление, мучило то, что я спрыгнула к нему в сарай. Мне все казалось, что он перестанет уважать меня за это и
сердит на меня.
Дульчин. Это клевета, это интрига против меня. Впрочем, как я глуп, что оправдываюсь перед тобой! Разве перед любовницами оправдываются, разве их уговаривают?
Слова только больше
сердят их, логика на них не действует; на них действуют ласки, поцелуи, объятия…
Стоило только его
рассердить, что было весьма не трудно — в горячности вылетало у него какое-нибудь резкое или грубое
слово, мнимо обиженный прикидывался огорченным, жалким — и добрейший Загоскин готов был сделать все, чтоб загладить вину свою.
Она звалась Варюшею. Но я
Желал бы ей другое дать названье:
Скажу ль, при этом имени, друзья,
В груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея;
И ползает, как та среди развалин,
По жилам сердца. Я тогда печален,
Сердит, — молчу или браню весь дом,
И рад прибить за
слово чубуком.
Итак, для избежанья зла, мы нашу
Варюшу здесь перекрестим в Парашу.
Шишков не был увлечен и обольщен блистательным успехом трагедии Озерова «Дмитрий Донской». Он превозносил преувеличенными похвалами «Эдипа в Афинах» и даже «Фингала», но ожесточенно нападал на «Дмитрия Донского». Шишков принимал за личную обиду искажение характера славного героя Куликовской битвы, искажение старинных нравов, русской истории и высокого слога. Всего более
сердили его
слова Донского, которыми он описывает, как увидел в первый раз Ксению в церкви...
«Хорош великий князь Московский! — говорил Шишков. — Увидав красивую девицу в Успенском соборе, невзвидел святых мощей и забыл о них. Можно ли написать такую дичь о русском великом князе, жившем за четыреста лет до нас?» Не менее
сердили его
слова Дмитрия, который в оправдание своей любви говорит Брянскому...
Проговоря эти
слова, князь задумался. Видно, что он был очень
сердит на Шамаева и собирался с духом его распечь.
Лара вздохнула и, оборотясь к образу, тихо стала на колени и заплакала и молилась, молилась
словами тетки, и вдруг потеряла их. Это ее удивило и
рассердило. Она делала все усилия поймать оборванную мысль, но за стеной ее спальни, в зале неожиданно грянул бальный оркестр.
Я заметил, что ничего не говоривший и, по-видимому, безучастный
Серж при первых
словах о моей maman точно встрепенулся и потом начал внимательно слушать все, что о ней говорили, а при последних похвалах ее практичности — встал порывисто с места и, взглянув на часы, пошел к двери.
Первые звуки разговора, которые долетели до меня от этой пары, были какие-то неясные
слова, перемешанные не то с насмешкою, не то с укоризной.
Слова эти принадлежали
Сержу, который в чем-то укорял Христю и в то же время сам над нею смеялся. Он, как мне показалось, держал по отношению к ней тон несколько покровительственный, но в то же время не совсем уверенный и смелый: он укорял ее как будто для того, чтобы не вспылить и не выдать своей душевной тревоги.
Меланья Фоминишна, очевидно, иначе была настроена к
Сержу и по поводу последних
слов сестры заметила...
Милочка выслушивала эти жалобы, не отвечая на них ни
слова, и даже будто пропускала их мимо ушей, что до весьма сильной степени
сердило и раздражало нетерпеливую Глашу. Однако прошел самый короткий срок, и оказалось, что Мила знала, почему она молчит и не знает никаких сочувствий, ибо как только на эти жалобы отозвались ее дядьи, так Глафира переменила тон и сказала...