Неточные совпадения
Затем,
сунув деньги в карман, он хотел было переменить
на себе платье, но,
посмотрев в окно и прислушавшись к грозе и дождю, махнул рукой, взял шляпу и вышел, не заперев квартиры.
Говоря, он тоже
смотрел на Самгина, а соседка его,
сунув и себе за щеку конфету, миролюбиво сказала...
Картежники явились, разделенные
на обрадованных и огорченных. Радость сияла
на лице Дронова и в глазах важно надутого лица Ореховой, — рыженькая дама нервно подергивала плечом, Ногайцев,
сунув руки в карманы,
смотрел в потолок.
Но спрашивал он мало, а больше слушал Марину, глядя
на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал по улицам мерным, легким шагом солдата,
сунув руки в карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку с козырьком, и глаза его
смотрели из-под козырька прямо, неподвижно, не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном...
Он был непоседлив; часто и стремительно вскакивал; хмурясь,
смотрел на черные часы свои, закручивая реденькую бородку штопором,
совал ее в изъеденные зубы, прикрыв глаза, болезненно сокращал кожу лица иронической улыбкой и широко раздувал ноздри, как бы отвергая некий неприятный ему запах.
Закурив очень вонючую папиросу, он
посмотрел в синий дым ее,
сунул руку за голенище сапога и положил
на стол какую-то медную вещь, похожую
на ручку двери.
Самгин
посмотрел в окно — в небе, проломленном колокольнями церквей, пылало зарево заката и неистово метались птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин, глядя
на птиц, пытался составить из их
суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под руку с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он встал,
сунув руки в карманы, прошелся по комнате,
посмотрел на себя в зеркале, закурил и усмехнулся, подумав, как легко эта женщина помогла ему забыть кошмарного офицера.
Он оглянулся, взял книгу со стола,
посмотрел на корешок и снова
сунул на стол.
Он растирал в кулаке кусочки бумаги, затем
сунул их в карман брюк, взял конверт,
посмотрел на штемпель...
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу не очень ласково, а теперь говорила с ним небрежно,
смотрела на него равнодушно, как
на человека, не нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима
на улицу. Там он видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой бабы куриные яйца, брал их из лукошка и,
посмотрев сквозь яйцо
на свет,
совал в карман, приговаривая по-татарски...
Против Самгина лежал вверх лицом, закрыв глаза, длинноногий человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал
сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги
на пол, сел и,
посмотрев испуганно голубыми глазами в лицо Самгина, торопливо вышел в коридор, точно спешил
на помощь кому-то.
— Макаров — ругает ее. Ушел, маньяк. Я ей орхидеи послал, — бормотал он, смяв папиросу с огнем в руке, ожег ладонь,
посмотрел на нее,
сунул в карман и снова предложил...
— Нет, нет, вместе с Анной Андреевной… Oh, mon cher, у меня в голове какая-то каша… Постой: там, в саке направо, портрет Кати; я
сунул его давеча потихоньку, чтоб Анна Андреевна и особенно чтоб эта Настасья Егоровна не приметили; вынь, ради Бога, поскорее, поосторожнее,
смотри, чтоб нас не застали… Да нельзя ли насадить
на дверь крючок?
Но с странным чувством
смотрю я
на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской
суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Попался ему одеколон: он
смотрел,
смотрел, наконец налил себе немного
на руку. «Уксус», — решил он,
сунув стклянку куда-то подальше в угол.
После чаю стал я прощаться с ними, и вдруг вынес он мне полтину, жертву
на монастырь, а другую полтину,
смотрю,
сует мне в руку, торопится: «Это уж вам, говорит, странному, путешествующему, пригодится вам, может, батюшка».
— Нет, гладкой, чистой,
на которой пишут. Вот так. — И Митя, схватив со стола перо, быстро написал
на бумажке две строки, сложил вчетверо бумажку и
сунул в жилетный карман. Пистолеты вложил в ящик, запер ключиком и взял ящик в руки. Затем
посмотрел на Петра Ильича и длинно, вдумчиво улыбнулся.
и заключало насмешливое изложение его служебных неудач и горестей. Крыжановский начал читать, но затем нервно скомкал бумагу,
сунул ее в карман и,
посмотрев на нас своими тускло — унылыми глазами, сказал только...
И снова
совал в рот Коли жвачку.
Смотреть на это кормление мне было стыдно до боли, внизу горла меня душило и тошнило.
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу, а больше в рот себе
сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы
на него
смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
Игнат
смотрел на них, тихонько шевеля грязными пальцами разутой ноги; мать, скрывая лицо, смоченное слезами, подошла к нему с тазом воды, села
на пол и протянула руки к его ноге — он быстро
сунул ее под лавку, испуганно воскликнув...
Хохол, высокий и сухой, покачиваясь
на ногах, стоял среди комнаты и
смотрел на Николая сверху вниз,
сунув руки в карманы, а Николай крепко сидел
на стуле, окруженный облаками дыма, и
на его сером лице выступили красные пятна.
Крики толпы звучали умиротворяюще, просительно, они сливались в неясную
суету, и все было в ней безнадежно, жалобно. Сотские повели Рыбина под руки
на крыльцо волости, скрылись в двери. Мужики медленно расходились по площади, мать видела, что голубоглазый направляется к ней и исподлобья
смотрит на нее. У нее задрожали ноги под коленками, унылое чувство засосало сердце, вызывая тошноту.
Мальчуган
смотрит на меня и тихонько посмеивается. Я нахожусь в замешательстве, но внутренно негодую
на Гришу, который совсем уж в опеку меня взял. Я хочу идти в его комнату и строгостью достичь того, чего не мог достичь ласкою, но в это время он сам входит в гостиную с тарелкой в руках и с самым дерзким движением — не кладет, а как-то неприлично
сует эту тарелку
на стол.
На ней оказывается большой кусок черного хлеба, посыпанный густым слоем соли.
Дернов. А то
на простой! Эх ты! тут тысячами пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты
на него
посмотри; вот он намеднись приходит, дела не видит, а уж сторублевую в руку
сует — посули только, да будь ласков. Ах, кажется, кабы только не связался я с тобой! А ты норовишь дело-то за две головы сахару сладить. А хочешь, не будет по-твоему?
Большов (входит и садится
на кресло; несколько времени
смотрит по углам и зевает). Вот она, жизнь-то; истинно сказано:
суета сует и всяческая
суета. Черт знает, и сам не разберешь, чего хочется. Вот бы и закусил что-нибудь, да обед испортишь; а и так-то сидеть одурь возьмет. Али чайком бы, что ль, побаловать. (Молчание.) Вот так-то и всё: жил, жил человек, да вдруг и помер — так все прахом и пойдет. Ох, Господи, Господи! (Зевает и
смотрит по углам.)
Н.Н. Соедов опять взял одной рукой ложку, а другой другую ложку опять
сунул в карман. Зашел в буфет, сделал вид, что снес ложку, и опять идет. Видит: Николай Иванович стоит удивленный и
смотрит на ложку, которую держит в руках...
В нем самом было что-то от «Испанского дворянина»: однажды
на площади перед каланчой трое пожарных, забавляясь, били мужика; толпа людей, человек в сорок,
смотрела на избиение и похваливала солдат. Ситанов бросился в драку, хлесткими ударами длинных рук посшибал пожарных, поднял мужика и
сунул его к людям, крикнув...
Вотчим
смотрел на меня с улыбкой
на страшно худом лице; его темные глаза стали еще больше, весь он был потертый, раздавленный. Я
сунул руку в его тонкие, горячие пальцы.
Потом немец вынул монету, которую ему Дыма
сунул в руку, и показывает лозищанам. Видно, что у этого человека все-таки была совесть; не захотел напрасно денег взять, щелкнул себя пальцем по галстуку и говорит: «Шнапс», а сам рукой
на кабачок показал. «Шнапс», это
на всех языках понятно, что значит. Дыма
посмотрел на Матвея, Матвей
посмотрел на Дыму и говорит...
А в это время какой-то огромный немец, с выпученными глазами и весь в поту, суетившийся всех больше
на пристани, увидел Лозинскую, выхватил у нее билет,
посмотрел,
сунул ей в руку, и не успели лозищане оглянуться, как уже и женщина, и ее небольшой узел очутились
на пароходике.
У ворот
на лавочке сидел дворник в красной кумачной рубахе, синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его широкая спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он
сунул за пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и
смотрели они неотрывно.
Сеня Комаровский был молчалив. Спрятав голову в плечи,
сунув руки в карманы брюк, он сидел всегда вытянув вперёд короткие, маленькие ноги,
смотрел на всех круглыми, немигающими глазами и время от времени медленно растягивал тонкие губы в широкую улыбку, — от неё Кожемякину становилось неприятно, он старался не
смотреть на горбуна и — невольно
смотрел, чувствуя к нему всё возрастающее, всё более требовательное любопытство.
А Фока нарядился в красную рубаху, чёрные штаны, подпоясался под брюхо монастырским пояском и стал похож
на сельского целовальника. Он тоже как будто ждал чего-то: встанет среди двора, широко расставив ноги,
сунув большие пальцы за пояс, выпучит каменные глаза и долго
смотрит в ворота.
Произошла маленькая
суета. Посещение Коровкина было, очевидно, некстати. Все вопросительно
посмотрели на дядю.
— И, нет! — продолжал
Суета. — Там дальше никого не видно. Видите ли? Мартьяш уселся опять
на прежнее место и вовсе
на них не
смотрит, так, верно, уж опасаться нечего: какие-нибудь проезжие или богомольцы.
— А мне так не удалось
посмотреть на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, — сказал тот же служитель, — я был в отлучке, как он стоял у нас в лавре. Что, брат
Суета, правда ли, что он молодец собою?
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно
смотрели за кусками хлеба, которые он
совал кривою, темной лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины
на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он сидел
на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя
на светлое море, где растаяла его жизнь,
на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
Заметив, что
на него
смотрят, седой вынул сигару изо рта и вежливо поклонился русским, — старшая дама вздернула голову вверх и, приставив к носу лорнет, вызывающе оглядела его, усач почему-то сконфузился, быстро отвернувшись, выхватил из кармана часы и снова стал раскачивать их в воздухе.
На поклон ответил только толстяк, прижав подбородок ко груди, — это смутило итальянца, он нервно
сунул сигару в угол рта и вполголоса спросил пожилого лакея...
— Эге, хотел-таки! Так то ж он рассердился, зачем я в окно
на него
смотрю, вот оно что. А если в его дела носа не
совать, так и он такому человеку никакой пакости не сделает. Вот он какой, лесовик!.. А знаешь, в лесу от людей страшнее дела бывали… Эге, ей-богу!
Но, отшатнувшись от Ильи, Кирик снова нагнул голову и пошёл
на него. Гости молча
смотрели. Никто не двинулся с места, только Травкин, ступая
на носки сапог, тихо отошёл в угол, сел там
на лежанку и, сложив руки ладонями,
сунул их между колен.
Порой ему — молчаливому и серьёзному — становилось так скучно
смотреть на людей, что хотелось закрыть глаза и уйти куда-нибудь далеко — дальше, чем Пашка Грачёв ходил, — уйти и уж не возвращаться в эту серую скуку и непонятную людскую
суету.
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей
смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако. Люди шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная
суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
Маклаков,
сунув руки в карманы, исподлобья
смотрел на всех. К нему подошёл Мельников.
Долинский подал ей книжку; она вложила ее в футляр и
сунула под подушку. Долго-долго
смотрела она, облокотясь своей исхудалой ручкой о подушку, то
на сестру, то
на Нестора Игнатьевича; кусала свои пересмяглые губки и вдруг совершенно спокойным голосом сказала...
— А вот что медики-с, скажу я вам
на это!.. — возразил Елпидифор Мартыныч. — У меня тоже вот в молодости-то бродили в голове разные фанаберии, а тут как в первую холеру в 30-м году
сунули меня в госпиталь,
смотришь, сегодня умерло двести человек, завтра триста, так уверуешь тут, будешь верить!
Я сажусь «в тую ж фигуру», то есть прилаживаюсь к правому веслу так же, как Евстигней у левого. Команда нашего судна, таким образом, готова. Иванко,
на лице которого совершенно исчезло выражение несколько гнусавой беспечности,
смотрит на отца заискрившимися, внимательными глазами. Тюлин
сует шест в воду и ободряет сына: «Держи, Иванко, не зевай, мотри».
На мое предложение — заменить мальчика у руля — он совершенно не обращает внимания. Очевидно, они полагаются друг
на друга.
Глафира. Ваша правда. Я тогда еще не понимала жизни; теперь я
смотрю на вещи гораздо серьезнее, житейская
суета не имеет для меня никакой цены.
Я
сунул смятое письмо в карман, и должно быть, последнюю фразу я произнес громко. Швейцар
посмотрел на меня с удивлением, а с верхней площадки лестницы наклонился субинспектор.