Явились перукмахеры, стричь, чесать меня; предлагали модные парики с буклями, вержетами, прививными косами; цырюльники предлагали свое искусство брить, портные — шить платья; сапожники принесли сапоги; нанесли продажных продуктов: ваксы, мыл разных, духов всяких, шуб, плащей, часов, книг, карандашей, нот и… вот смех!.. вставных зубов, уверяя меня, что эти зубы очень легко вставить, и никто не отличит от настоящих; что здесь, в Санкт-Петербурге, редко у кого
собственные зубы, а все ложные, подобно, как и волосы на голове…
Неточные совпадения
— Хюва пейва [Здравствуйте (фин.).], — говорили они ему сквозь
зубы и с чувством
собственного достоинства.
Райский на другой день с любопытством ждал пробуждения Веры. Он забыл о своей
собственной страсти, воображение робко молчало и ушло все в наблюдение за этой ползущей в его глазах, как «удав», по его выражению, чужой страстью, выглянувшей из Веры, с своими острыми
зубами.
Но Владимиру было уж не до возражений: он дрожал, как лист,
зуб на
зуб не попадал, и совершенно бессмысленно улыбался. Куда девалось его красноречие, его чувство тонкого приличия и
собственного достоинства!
— Да того именно, что Егор Егорыч мне еще в Москву прислал несколько масонских книг, а также и трактат о самовоспитании, рукописный и, надо быть, его
собственного сочинения. Я прочел этот трактат раз десять… Кое-что понял в нем, а другое пришлось совершенно не по
зубам.
Чихал он в бумажный платок,
собственный, клетчатый, раз сто мытый и до крайности полинялый, причем как-то особенно морщился его маленький нос, слагаясь в мелкие бесчисленные морщинки, и выставлялись осколки старых, почернелых
зубов вместе с красными слюнявыми деснами.
Пепко вдруг замолчал и посмотрел на меня, стиснув
зубы. В воздухе пронеслась одна из тех невысказанных мыслей, которые являются иногда при взаимном молчаливом понимании. Пепко даже смутился и еще раз посмотрел на меня уже с затаенной злобой: он во мне начинал ненавидеть свою
собственную ошибку, о которой я только догадывался. Эта маленькая сцена без слов выдавала Пепку головой… Пепко уже раскаивался в своей откровенности и в то же время обвинял меня, как главного виновника этой откровенности.
И от этих воспоминаний
собственное тучное больное тело, раскинувшееся на кровати, казалось уже чужим, уже испытывающим огненную силу взрыва; и чудилось, будто руки в плече отделяются от туловища,
зубы выпадают, мозг разделяется на частицы, ноги немеют и лежат покорно, пальцами вверх, как у покойника.
Как не помнить! Дело было в том, что хотя на свете и существует фельдшер Демьян Лукич, который рвет
зубы так же ловко, как плотник ржавые гвозди из старых шалевок, но такт и чувство
собственного достоинства подсказали мне на первых же шагах моих в Мурьевской больнице, что
зубы нужно выучиться рвать и самому. Демьян Лукич может и отлучиться или заболеть, а акушерки у нас все могут, кроме одного:
зубов они, извините, не рвут, не их дело.
Выражается сознание, что врага у вас не находится, а что боль есть; сознание, что вы, со всевозможными Вагенгеймами, вполне в рабстве у ваших
зубов; что захочет кто-то, и перестанут болеть ваши
зубы, а не захочет, так и еще три месяца проболят; и что, наконец, если вы все еще несогласны и все-таки протестуете, то вам остается для
собственного утешения только самого себя высечь или прибить побольнее кулаком вашу стену, а более решительно ничего.
— Я недавно была у нее целый день и не могла налюбоваться, как она обращается с своей дочерью: что называется и строго и ласково, как следует матери, — прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на
собственном имени остроту ее
зубов.
Сделав подобных несколько благодеяний прибегавшим ко мне, я не хотел огорчить усердствующих мне мастеровых и других, принесших свои продукты; я, хотя и вовсе не нужных мне вещей, накупил несколько, кроме парика и
зубов, в чем, за имением
собственных, не нуждался.
Являлся механик Павел Солнцев, чахоточный человек лет тридцати. Левый бок у него был перебит в драке, лицо, желтое и острое, как у лисицы, кривилось в ехидную улыбку. Тонкие губы открывали два ряда черных, разрушенных болезнью
зубов, лохмотья на его узких и костлявых плечах болтались, как на вешалке. Его прозвали Объедок. Он промышлял торговлей мочальными щетками
собственной фабрикации и вениками из какой-то особенной травы, очень удобными для чистки платья.
— Будь друг, не поминай… Ведь если опомниться, так уж пить будет нельзя: тогда
зубы на полку. Видишь, какая у тебя логика. Будем пить просто, без всяких пожеланий. Бросим эту скучную канитель; все равно ни до чего не договоримся: ты меня на путь истинный не наставишь, да и я тебя не переспорю. Да и не стоит переспаривать:
собственным умом до моей философии дойдешь.
Тогда исчезнет и теперешнее одностороннее лечение, и искусственное предупреждение болезней: человек научится развивать и делать непобедимыми целебные силы своего
собственного организма, ему не будут страшны ни зараза, ни простуда, не будут нужны ни очки, ни пломбировка
зубов, не будут известны ни мигрени, ни неврастении.
— Это, во всяком случае, требует разъяснения, — медленно процедил он сквозь
зубы и обратился к Устинову. — Вы не откажетесь, конечно, в видах
собственного своего интереса, разъяснить, насколько возможно, это дело?
Ему было, по его
собственным словам, «близ ста» лет, но, несмотря на это, он был еще очень бодр и крепок, с ясными, светло-серыми глазами и крепкими белыми
зубами, которые так и бросались в глаза при частых улыбках этого добродушного и веселого нрава старца, судя по седым как лунь волосам и длинной бороде.
Знала, но умела, по ее
собственному выражению, держать язык за
зубами.