Неточные совпадения
— А я — верю. Сам видел, как старухи кровь
заговаривают. И, по-моему, философия — заговор на
совесть, на успокоение встревоженной
совести. Нет?
— Да ведь по-настоящему то же самое и теперь, —
заговорил вдруг старец, и все разом к нему обратились, — ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сказали сейчас, и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной
совести.
— Вот что я тебе скажу, Родион Потапыч, —
заговорила старуха серьезно, — я к тебе за делом… Ты это что надумал-то? Не похвалю твою Феню, а тебя-то вдвое. Девичья-то
совесть известная: до порога, а ты с чего проклинать вздумал?.. Ну пожурил, постращал, отвел душу — и довольно…
«Неужели это, шельмец, он все сам придумал в голове своей? — соображал он с удовольствием, а между тем в нем
заговорила несколько и
совесть его: он по своим средствам совершенно безбедно мог содержать сына в Москве — и только в этом случае не стал бы откладывать и сберегать денег для него же.
— Нет, нет! —
заговорила она, отрицательно качая головой. — Не могу поверить. Они — за
совесть.
Она поглядела на меня с испытующим недоверием. Но
совесть у меня была чиста, и я, не сморгнув, выдержал этот пристальный взгляд. Тогда она
заговорила с возрастающим волнением...
— Вот что, Марк, —
заговорила серьезно Татьяна Власьевна, — все я думаю: отчего ты отказал свою жилку Гордею Евстратычу, а не кому другому?.. Разве мало стало народу хоть у нас на Белоглинском заводе или в других прочих местах? Все меня сумление берет… Только ты уж по
совести расскажи…
— Послушайте, Гордей Евстратыч… Вы напрасно волнуетесь, — мягко
заговорил Головинский. — Этим делу не поможешь… Обсудимте лучше все дело хладнокровно. Если бы я действительно был виноват, я бы не был так спокоен… Нечистая
совесть всегда скажется. Я даже не сержусь на вас, потому что вы находитесь в таком состоянии, что…
— Ну вот и прекрасно, — громко
заговорила она, — ну вот теперь
совесть моя покойна, и я могу удовлетворить мое любопытство.
— Ходил я к одному старцу, советовался с ним… — глухо
заговорил Савоська. — Как, значит, моему горю пособить. Древний этот старец, пожелтел даже весь от старости… Он мне и сказал слово: «Потуда тебя Федька будет мучить, покуда ты наказание не примешь… Ступай, говорит, в суд и объявись: отбудешь свою казнь и
совесть найдешь». Я так и думал сделать, да боюсь одного: суды боле милостивы стали — пожалуй, без наказания меня совсем оставят… Куда я тогда денусь?
— Да, пять лет! — вздохнула Таня. — Много воды утекло с тех пор. Скажите, Андрюша, по
совести, — живо
заговорила она, глядя ему в лицо, — вы отвыкли от нас? Впрочем, что же я спрашиваю? Вы мужчина, живете уже своею, интересною жизнью, вы величина… Отчуждение так естественно! Но как бы ни было, Андрюша, мне хочется, чтобы вы считали нас своими. Мы имеем на это право.
Сказать правду, так не очень много нашлось в громаде таких людей, у которых
заговорила маленько
совесть...
— Лошадь хорошая. Я тебе желаю, как самому себе. По
совести. Брехунов никакого человека не обидит. Пускай мое пропадает, а не то чтобы как другие. По чести, — прокричал он своим тем голосом, которым он
заговаривал зубы своим продавцам и покупателям. — Лошадь настоящая!
— Ваше благородие… хрестьяне православные, —
заговорил он умоляющим тоном, — не делал я этого. Верьте
совести — не делал!.. Со страху нешто, не помню… Да нет, не может этого быть…
Как ножом пó сердцу полоснуло Алексея от этих слов старорусского «жáльного плача»…
Заговорила в нем
совесть, ноги подкосились, и как осиновый лист он затрясся… Мельтешит перед ним длинный поезд кибиток, таратаек, крестьянских телег; шагом едут они за покойницей…
На кого ни взглянет, все ей кажется, что смеются над нею: «Вот, мол, вдовушка так вдовушка, подцепила молодчика, да и живет с ним без стыда, без
совести…»
Заговорят ли погромче в соседних комнатах гостиницы, раздастся ли там веселый смех, все ей думается, что про нее пересуды идут, над нею люди смеются…
Про то самое я и говорю! — заключил Бастрюков, вполне, по-видимому, убежденный в истинности своей философии и в действительности того психологического процесса обращения «ожесточенного» человека, который, быть может, он сам же создал своим художественным чутьем и светлой верой в то, что
совесть должна
заговорить даже и в самом нехорошем человеке.
Взглядывая на Лизу, замечал он теперь в лице ее выраженье тяжелой, но напрасной обиды, и стало ему ее жалко,
заговорила в нем
совесть…
— Позвольте вам заметить, Иван Захарыч, —
заговорил он, меняя тон, — что у каждого человека есть своя присяга. Я — по
совести — считаю вашу лесную дачу хоть и вдесятеро меньше, чем у Низовьева, моего главного патрона в настоящую минуту, но по качеству выше. И оценка ей сделана была очень низкая при проекте залога в банк.
— Видите ли, —
заговорил адвокат искренне и точно рассуждая с самим собой, — я бы взялся защищать господина Палтусова, если бы он не насиловал мою
совесть.
Чуть Гуго
заговорил с ним о своей надобности иметь лошадь и попросил дать ему коня на
совесть, Дмитрий Ерофеич отвечал ему...
Повинуясь этому тайному голосу, я ограничил свое мщение только тем, что написал к барону: «Ваш сын лекарем — не угодно ли вам его к себе?» Между тем, посылая мое письмо через верного человека, винюсь тебе — я дрожал, чтобы барон не образумился, чтобы
совесть и природа не
заговорили в нем сильнее честолюбия и… он не отнял бы у меня моего Антонио, не разрушил бы очарования всей его жизни.
— Маша, —
заговорил он медленно: — да ты мне признайся по
совести: ты сама сочинила эту особую возрождающую любовь, или тебе сочинила ее Лизавета Петровна?
— Василий Васильевич изъявил мне желание, — вкрадчиво
заговорил тот, — написать прошение министру юстиции, в котором объяснит, что он, чувствуя угрызения
совести, желает восстановить истину, искаженную им умышленно на суде по наущению окружавших его лиц, чем он ввел в заблуждение не только врача-психиатра, который его исследовал, но и присяжных заседателей, решивших дело. Василий Васильевич думает, что после такой повинной у него будет легче на сердце.
Умы встрепенулись, и языки
заговорили: давно утомленная ожиданием общественная
совесть ждала себе близкого удовлетворения.