Неточные совпадения
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в
солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали
ждать, что из этого выйдет.
— Я слышал о случаях убийства офицеров
солдатами, — начал Самгин, потому что поручик
ждал ответа.
Закуривая, Самгин не ответил, а
солдат не стал
ждать ответа, винтообразно срезая кору с палки, и, не глядя на Самгина, озабоченно заговорил...
— Ревматизма грызет. Она, в окопах, нещадно действует. Сырая тут область. Болотная, — пробормотал
солдат,
подождал еще вопроса, но не дождался и сочувственно сказал, взмахнув палкой...
— О, буржуа-иностранцы не посещают наш квартал, — пренебрежительно ответила она.
Солдат и лысый, перестав играть в карты, замолчали. Не глядя на них, Самгин чувствовал — они
ждут, что он скажет. И, как это нередко бывало с ним, он сказал...
Мы тряслись по плохой дороге рысью, за нами трясся мальчишка-готтентот, Зеленый заливался и пел: «Разве
ждешь ты? да кого же? не
солдата ли певца?» Мы с бароном симпатизировали каждому живописному рву, группе деревьев, руслу иссохшей речки и наслаждались молча.
Нехлюдов
подождал, пока
солдат установил самовар (офицер проводил его маленькими злыми глазами, как бы прицеливаясь, куда бы ударить его). Когда же самовар был поставлен, офицер заварил чай. Потом достал из погребца четвероугольный графинчик с коньяком и бисквиты Альберт. Уставив всё это на скатерть, он опять обратился к Нехлюдову.
На следующий день, когда я проснулся, солнце было уже высоко. Мои спутники напились чаю и
ждали только меня. Быстро я собрал свою постель, взял в карман кусок хлеба и, пока
солдаты вьючили мулов, пошел вместе с Дерсу, Чжан Бао и А.И. Мерзляковым к реке Билимбе.
— Вот и еще готовый
солдат явился. Посмотрю немного, и ежели что, так и набора
ждать не стану.
Ну, конечно, жертвовали, кто чем мог, стараясь лично передать подаяние. Для этого сами жертвователи отвозили иногда воза по тюрьмам, а одиночная беднота с парой калачей или испеченной дома булкой
поджидала на Садовой, по пути следования партии, и, прорвавшись сквозь цепь, совала в руки арестантам свой трудовой кусок, получая иногда затрещины от
солдат.
Впрочем,
солдат скоро успокоился. Их встретила Харитина и как-то особенно просто отнеслась к нему. Она, видимо,
поджидала Галактиона и не могла скрыть своей женской радости, которую и обратила на Вахрушку. Кажется, никто так не умел обойтись с человеком, как Харитина, когда она была в духе. Она потащила
солдата в кухню и сама принялась угощать его обедом.
Мы с замиранием сердца
ждали, что вот еще один момент и баржа будет перерезана цепью, но, к счастью, добрые люди вовремя перехватили канат, и
солдаты отделались одним только испугом.
Если сегодня не удалось уйти из тюрьмы через открытые ворота, то завтра можно будет бежать из тайги, когда выйдут на работу 20–30 человек под надзором одного
солдата; кто не бежал из тайги, тот
подождет месяц-другой, когда отдадут к какому-нибудь чиновнику в прислуги или к поселенцу в работники.
Однажды, заслышав какой-то содом,
Циновку мою я открыла,
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали костры по дороге моей…
Тут были крестьяне, крестьянки,
Солдаты и — целый табун лошадей…
«Здесь станция:
ждут серебрянки, —
Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,
Она, чай, идет недалече...
Все обступили
солдата и
ждали, что из этого будет.
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он
солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не
жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Меня поражала прежде всего его изумительная аккуратность — аккуратность настоящего старого газетного
солдата, который знал только одно, что «газета не
ждет».
Солдаты лежат, прицелившись, но дистанция слишком велика для винтовок старого образца.
Ждут команды «пли». Вдруг на левом фланге грянул выстрел, а за ним вразброд все захлопали.
Она выпрямлялась,
ждала, но патруль проходил мимо, не решаясь или брезгуя поднять руку на нее; вооруженные люди обходили ее, как труп, а она оставалась во тьме и снова тихо, одиноко шла куда-то, переходя из улицы в улицу, немая и черная, точно воплощение несчастий города, а вокруг, преследуя ее, жалобно ползали печальные звуки: стоны, плач, молитвы и угрюмый говор
солдат, потерявших надежду на победу.
Параша. Да ведь это все равно, все равно, ведь он для меня сюда пришел. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он пришел повидаться со мной, — а его в
солдаты от отца, от меня. Отец-старик один останется, а его погонят, погонят! (Вскрикивает). Ах, я несчастная! (Хватается за голову). Гаврило, посиди тут,
подожди меня минуту. (Убегает).
Ходила, ходила Охоня, надоело попу Мирону ее
ждать, и уехал он домой вместе со служкой Гермогеном, а Охоня дошла-таки до своего. Пришла она раз своим обычаем к судной избе, припала к оконцу, а
солдаты накинулись отгонять ее.
В части их рассадили по разным местам. Настю на женскую половину, а Степана на мужскую. Настя этого не ожидала. Она говорила: «Это мой муж. Не разлучайте меня с мужем». Ее, разумеется, не послушались и толкнули в двери. Она
ждала, что днем ее спросят и сведут с Степаном, но ее целый день даже никто и не спросил. Она всех расспрашивала сквозь дверную решетку о Степане, но никто ей ничего не отвечал, а иные из
солдат еще посмеивались.
И мы начали
ждать государя. Наша дивизия была довольно глухая, стоявшая вдали и от Петербурга и от Москвы. Из
солдат разве только одна десятая часть видела царя, и все
ждали царского поезда с нетерпением. Прошло полчаса; поезд не шел; людям позволили присесть. Начались рассказы и разговоры.
Я их знаю,
солдат: они всё равно как дети — такие же доверчивые и такие же жестокие. Они — как сироты на земле — ото всего оторваны, и своей воли нет у них. Русские люди, значит — запуганные, ни во что не верят,
ждут ума от шабра, а сами боятся его, коли видят, что умён. А ещё я знаю, что пришла пора, когда всякий человек, кто жить хочет, — должен принять мою святую веру в необоримость соединённых человеческих сил. Поэтому я, не стесняясь, говорю им, что думаю.
Выехал Жилин вперед, остановился и
ждет, пока подойдет обоз. Слышит, сзади на рожке заиграли, — опять стоять. Жилин и подумал: «А не уехать ли одному, без
солдат? Лошадь подо мной добрая, если и нападусь на татар — ускачу. Или не ездить?..»
За заставой
ждал их сюрприз: в темной луговине, у моста, стояла куча
солдат, которые, при приближении майорской кибитки, сняли шапки и зарыдали.
Беда неминучая,
ждать некогда: молодые люди бросились на часового и сбили его с ног, но тот, падая, выстрелил; поднялась тревога, и ночные путешественники были пойманы, суждены и лишь по особому милосердию только разжалованы в
солдаты.
Милица медленно, шаг за шагом, стала обходить лежавшие тут и там распростертые тела убитых, вглядывалась в каждое, с затаенным страхом отыскивая знакомые черты. Помимо своей роты, она, как и Игорь, знала многих
солдат их полка. Многим писала на родину письма, многим оказывала мелкие услуги. И сейчас с трепетом и страхом склонялась над каждым убитым,
ждала и боялась узнать в них знакомые лица своих приятелей.
Они мне рассказали, что
ждут здесь рассмотрения их"промемории"в Палате, что Бейст (первый министр) их обнадеживает, но они ему мало верят. От повинности они желают совсем освободиться, не только не попадать в
солдаты, но даже и в военные санитары. Им хотелось, чтобы я просмотрел их"промеморию". По-немецки они, ни тот, ни другой, не знали, а составлял им местный венгерский чиновник — "становой", как они его по-своему называли.
Солдаты видели постоянно пирующих в их госпитале генералов и понимали, как бессмысленно
ждать от них заступничества. И ходили они, — угрюмые, молчаливые, вечно какие-то взъерошенные, и на них было тяжело смотреть.
Настроение
солдат становилось все грознее. Вспыхнул бунт во Владивостоке, матросы сожгли и разграбили город.
Ждали бунта в Харбине. Здесь, на позициях,
солдаты держались все более вызывающе, они задирали офицеров, намеренно шли на столкновения. В праздники, когда все были пьяны, чувствовалось, что довольно одной искры, — и пойдет всеобщая, бессмысленная резня. Ощущение было жуткое.
Но они не решились. Мы пошли к коменданту попросить дров, чтобы вытопить станцию:
солдатам предстояло
ждать здесь еще часов пять. Оказалось, выдать дрова совершенно невозможно, никак невозможно: топить полагается только с 1 октября, теперь же начало сентября. А дрова кругом лежали горами.
Когда же домой? Всех томил этот вопрос, все жадно рвались в Россию.
Солдатам дело казалось очень простым: мир заключен, садись в вагоны и поезжай. Между тем день шел за днем, неделя за неделею. Сверху было полное молчание. Никто в армии не знал, когда его отправят домой. Распространился слух, что первым идет назад только что пришедший из России тринадцатый корпус… Почему он? Где же справедливость? Естественно было
ждать, что назад повезут в той же очереди, в какой войска приходили сюда.
После смотра Линевич дал, для распределения между наиболее отличившимися
солдатами, по 800 Георгиев на каждый корпус. Шутники объясняли это пожалование тем, что Линевич не
ждал мира, заказал двадцать тысяч Георгиев и теперь не знает, куда их девать.
— Садитесь, пожалуйста! — вежливо пригласил старик и испытующе
ждал, сядет ли офицер за один стол с
солдатом.
Дознание раскрыло полную корректность в поведении
солдата и полную виновность графа.
Ждали, что графу будет, по крайней мере, выговор в приказе по корпусу. Но дело кончилось «словесным выговором» графу. Что это значит? Корпусный командир призвал его и сказал...
— Лучше бы уж не писали ничего, а то телеграммами этими только тиранят сердце каждого человека. Читает сегодня
солдат газету, радуется: «замирение!» А завтра откроешь газету, — такая могила, и не глядел бы! Как не думали, не
ждали, лучше было. А теперь — днем мухи не дают спать, ночью — мысли. Раньше
солдат целый котелок борщу съедал один, а теперь четверо из котелка едят и остается. Никому и есть-то неохота.
Сестры волновались. Мы замедлили шаг, чтобы пропустить
солдата вперед. Он обогнал нас и медленно шел, пошатываясь и все ругаясь. Были уже густые сумерки. Дорогу пересекала поперечная дорога. Чтобы избавиться от нашего спутника, мы тихонько свернули на нее и быстро пошли, не разговаривая. Вдруг наискось по пашне пробежала в сумраке пригнувшаяся фигура и остановилась впереди у дороги,
поджидая нас.
В дороге мы хорошо сошлись с одним капитаном, Николаем Николаевичем Т., и двумя прапорщиками запаса. Шанцер, Гречихин, я и они трое, — мы решили не
ждать и ехать дальше хоть в теплушках. Нам сказали, что солдатские вагоны поезда, с которым мы сюда приехали, идут дальше, до Челябинска. В лабиринте запасных путей мы отыскали в темноте наш поезд. Забрались в теплушку, где было всего пять
солдат, познакомились с ними и устроились на нарах. Была уже поздняя ночь, мы сейчас же залегли спать.
Мы
ждали поезда на вокзале. Стояла толчея. Офицеры приходили, уходили, пили у столиков. Меж столов ходили
солдаты, продавали китайские и японские безделушки.
Ждали недолго; скоро раздались крики: «Москали!» Исправник был уже тут, а с ним на подводах сорок
солдат и полсотни вооруженных крестьян.
Рано утром 25-го, шайка двинулась к Лиозно, но узнав от евреев, что там стоят
солдаты и
ждут исправника, кинулись четвертым зигзагом верст за десять влево, в Оцково, имение помещицы Пиоро, где переночевала и на рассвете, 26-го числа, перешла в Погостище, имение мирового посредника Пиоро.
Глебовской. Давно
ждал я очереди своей, как
солдат в ариергарде. Ты, Осип Осипович, спел нам песню о французском паже; теперь, соперник мой в пении и любви…
От него неподалеку стояли трое
солдат, закованных в железа: лица их говорили, что они
ждали своего приговора.
И действительно, его имя, еще грозное в Польше, навело панику на мятежников и наполнило радостью сердца боготворивших его
солдат. С нетерпением
ждали его войска с того момента, как весть о его назначении с быстротою молнии разнеслась по России.
Служба совершенно по тебе, так как ты душой и телом
солдат, тебя отличают при каждом удобном случае, в будущем тебя, наверное,
ждет важный пост, дело твое с женой идет на лад и сын, наверное, останется при тебе, по решению духовного суда.
— Канцелярской духоты действительно не вынесет и захиреет хуже, — заметил генерал Ганнибал. — И если вести его по гражданской службе, то надо сейчас везти его в Петербург или Москву, чтобы в несколько лет подготовить, он сам-то ведь занимается только военными науками, в
солдаты еще года два-три
подождать можно… Пусть себе учится да живет при вас и отце…
— Ну,
жди до свету. Может, я днем дымом растекусь, будешь, дурак, с прибылью. Чертово слово — как штык. Не гнется. Ты где ж слыхал, чтоб наш брат обещанья не сполнял. Ась?.. А, между прочим, зад у тебя,
солдат, чижолый. Чтоб ты сдох.
Становой пристав и штабс-капитан Кусонский решили
ждать в деревне Язвах, пока ретивый десятник Осип Иванов с крестьянами не выследит шайку. Скоро Осип Иванов явился назад с вестями. Тогда становой Пуцило справедливо рассудил, что если с четвертого часу белого дня остаться ночевать в Язвах, то шайка может уйти; а потому несмотря на шедший дождь, он успел, как доносил он, воодушевить
солдат и крестьян до того, что они охотно согласились преследовать мятежников.
Люди полков, от
солдата до генерала, не
ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров — в пехоте.