Неточные совпадения
— Вот вы пишете: «Двух
станов не
боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его знанием России, любовью к ней. Любовь, как вера, без дел — мертва!
Вот явились двое тагалов и
стали стравливать петухов, сталкивая их между собою, чтоб показать публике степень силы и воинственного духа
бойцов. Петухи немного было надулись, но потом равнодушно отвернулись друг от друга. Их унесли, и арена опустела. «Что это значит?» — спросил я француза. «Петухи не внушают публике доверия, и оттого никто не держит за них пари».
Из угла отделились двое других состязателей и
стали также стравливать
бойцов, держа их за хвост, чтоб они не подрались преждевременно.
Тогда у обоих
бойцов образовались из перьев около шеи манжеты, оба нагнули головы и
стали метить друг в друга.
Алеша больно почувствовал, что за ночь
бойцы собрались с новыми силами, а сердце их с наступившим днем опять окаменело: «Отец раздражен и зол, он выдумал что-то и
стал на том; а что Дмитрий?
Одним утром явился к моему отцу небольшой человек в золотых очках, с большим носом, с полупотерянными волосами, с пальцами, обожженными химическими реагенциями. Отец мой встретил его холодно, колко; племянник отвечал той же монетой и не хуже чеканенной; померявшись, они
стали говорить о посторонних предметах с наружным равнодушием и расстались учтиво, но с затаенной злобой друг против друга. Отец мой увидел, что
боец ему не уступит.
Бойцы, зорко присматриваясь друг к другу, переминались, правые руки вперед, левые — у грудей. Опытные люди тотчас заметили, что у Ситанова рука длиннее, чем у мордвина.
Стало тихо, похрустывал снег под ногами
бойцов. Кто-то не выдержал напряжения, пробормотал жалобно и жадно...
— Зачем? Капендюхин — редкий
боец, а неудачи злят человека, мы понимаем! А рукавички его теперь смотреть
станем перед боем-то.
На них сестрины и мамины кофты, иной просто окутан шалью, многие обуты в тяжёлые отцовы сапоги, есть
бойцы без шапок — головы повязаны платками; у большинства нет ни варежек, ни рукавиц. На горе их ожидает враждебный
стан; горожане одеты наряднее, удобней и теплей, они смеются над оборвышами...
Школа все это во мне еще больше поддержала; тут я узнала, между прочим, разные социалистические надежды и чаяния и, конечно, всей душой устремилась к ним, как к единственному просвету; но когда вышла из школы, я в жизни намека даже не
стала замечать к осуществлению чего-нибудь подобного; старый порядок, я видела, стоит очень прочно и очень твердо, а
бойцы, бравшиеся разбивать его, были такие слабые, малочисленные, так что я начинала приходить в отчаяние.
— Савоська обнаковенно пирует, — говорил рыжий пристанский мужик в кожаных вачегах, — а ты его погляди, когда он в работе… Супротив него, кажись, ни единому сплавщику не сплыть; чистенько плавает. И народ не томит напрасной работой, а ежели слово сказал — шабаш, как ножом отрезал. Под
бойцами ни единой барки не убил… Другой и хороший сплавщик, а как к
бойцу барка подходит — в ем уж духу и не
стало. Как петух, кричит-кричит, руками махает, а, глядишь, барка блина и съела о
боец.
Ведь теперь омелевшую барку надо сымать, надо людей — вот он и пишет сколько влезет, а об убивших говорить нечего: там, первое дело, рабочих не рассчитают — ступай, с чем остался, потом металл надо добывать из-под
бойца, из воды — опять прибыток, потом сколь металлу недосчитывают, когда добывать из воды его
станут, — с кого возьмешь.
Наутро город встал как громом пораженный, потому что история приняла размеры странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось в живых только три курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный
боец» в
статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
Даже человек, имеющий все эти качества и получивший подробные наставления от опытного
бойца, сначала будет ошибаться и, не попадая в настоящее место,
станет попадать близко к хвосту, или в конец рыбьей головы, или будет совершенно промахиваться.
Стан, враждебный России официальной, состоит из горсти людей, на все готовых, протестующих против нее, борющихся с нею, обличающих, подкапывающих ее. Этих одиноких
бойцов от времени до времени запирают в казематы, терзают, ссылают в Сибирь, но их место не долго остается пустым; новые борцы выступают вперед; это наше предание, наш майорат.
Спешным делом миршенские парнишки в ряд
становились и, крикнув в голос «камча!», пошли на якимовских. А те навстречу им, но тоже с расстановками: шагнут — остановятся, еще шагнут — еще остановятся. Близко сошлись бойцы-мальчуганы, но в драку покуда не лезут, задорнее только кричат...
Всей силой наперли миршенские! Не устоять бы тут якимовским, втоптали бы их миршенцы в грязную речку, но откуда ни возьмись два брата родных Сидор да Панкратий, сыновья якимовского кузнеца Степана Мотовилова. Наскоро
стали они строить порушенную стену, быстро расставили
бойцов кого направо, кого налево, а на самой середке сами
стали супротив Алеши Мокеева, что последний из хоровода ушел, — больно не хотелось ему расставаться с бедной сироткою Аннушкой.
— Есть чему завидовать! — засмеялась искренне Оня Лихарева. — Наша Дуня тихоня, святая! А эта новенькая —
боец, видать по всему. На ней верхом
станет ездить, на Дуне! Ей-богу!
Пришел домой. С недобрым чувством перечитал папино письмо. „Раньше нужно получить гражданские права…“ Иначе сказать — диплом. Получишь бумажку, — тогда
станешь гражданином. „Тогда выступишь
бойцом за то, что считаешь лучшим…“ Это глубоко оскорбляло своего фальшью. В каждый момент, всегда, нужно безоглядно выступать
бойцом за то, что считаешь лучшим!
— Бедный Мамон! прозакладую сто против одного, что сын Образца победит, — сказал Эренштейн, разгораясь более и более. — Каждое движение его есть уж твердый щит и ловкий меч. О, когда бы мне можно было перекрестить острую
сталь с этим искусным
бойцом!
Наконец толпы
бойцов стали редеть, голоса утомляться. Но еще трудно было решить, чья сторона взяла. Вдруг с берегов пруда поднялись единодушные крики: «Мамон! Симской-Хабар!» И толпы, как бы обвороженные, опустили руки и раздвинулись. Воцарилось глубокое, мертвое молчание.
Взоры каждого
бойца стали на страже души; они следят в другом малейшее помышление, малейший оттенок воли.
С паперти все сошли на поле. Отмерили роковой круг, может быть смертный для одного из противников. Польщики
стали на нем. Поручникам и стряпчим указано, где им стоять за
бойцами. Тут стряпчий Хабара доложил окольничему и дьяку, что бой, вопреки закону, неравен и потому не может начаться. Потребовали объяснений. Оказалось, что у Мамона колонтари были длиннее Хабаровых и, следственно, защищали его более от ударов.
Вдруг толпа раздалась в обе стороны —
И выходит Степан Парамонович,
Молодой купец, удалой
боец,
По прозванию Калашников,
Поклонился прежде царю грозному,
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Горят очи его соколиные,
На опричника смотрят пристально.
Супротив него он
становится,
Боевые рукавицы натягивает,
Могутные плечи распрямливает
Да кудряву бороду поглаживает.