Неточные совпадения
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так
стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
А Лютов, вынув
часы, постукивая мундштуком по
стеклу, спросил...
Через
час, сидя в теплой, ласковой воде, он вспоминал: кричала Любаша или нет? Но вспомнил только, что она разбила
стекло в окне зеленого дома. Вероятно, люди из этого дома и помогли ей.
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая
стекла, наклонил голову. Он знал, что лицо у него злое, и ему не хотелось, чтоб мать видела это. Он чувствовал себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь не той, какова она на самом деле, наконец обманула и Спивак, он уже не может думать о ней так хорошо, как думал за
час перед этим.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот
час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли
стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Самгин возвратился в столовую, прилег на диван, прислушался: дождь перестал, ветер тихо гладил
стекла окна, шумел город,
часы пробили восемь.
Час до девяти был необычно растянут, чудовищно вместителен, в пустоту его уложились воспоминания о всем, что пережил Самгин, и все это еще раз напомнило ему, что он — человек своеобразный, исключительный и потому обречен на одиночество. Но эта самооценка, которой он гордился, сегодня была только воспоминанием и даже как будто ненужным сегодня.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна и прислушиваясь. В
стекла точно невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что в этот
час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не может быть. Стоят и ждут. В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь по железу.
Перед четырехаршинными зеркальными
стеклами можно стоять по целым
часам и вглядываться в эти кучи тканей, драгоценных камней, фарфора, серебра.
Они напоминают те каскады, которые делают из
стекла в столовых
часах.
Зачем употреблять вам все руки на возделывание риса? употребите их на добывание металлов, а рису вам привезут с Зондских островов — и вы будете богаче…» — «Да, — прервал Кавадзи, вдруг подняв свои широкие веки, — хорошо, если б иностранцы возили рыбу,
стекло да рис и тому подобные необходимые предметы; а как они будут возить вон этакие
часы, какие вы вчера подарили мне, на которые у нас глаза разбежались, так ведь японцы вам отдадут последнее…» А ему подарили прекрасные столовые астрономические
часы, где кроме обыкновенного циферблата обозначены перемены луны и вставлены два термометра.
Часа в три утра в природе совершилось что-то необычайное. Небо вдруг сразу очистилось. Началось такое быстрое понижение температуры воздуха, что дождевая вода, не успевшая
стечь с ветвей деревьев, замерзла на них в виде сосулек. Воздух стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к празднику. Солнце взошло багровое и холодное.
Но как хорошо каждый день поутру брать ванну; сначала вода самая теплая, потом теплый кран завертывается, открывается кран, по которому
стекает вода, а кран с холодной водой остается открыт и вода в ванне незаметно, незаметно свежеет, свежеет, как это хорошо! Полчаса, иногда больше, иногда целый
час не хочется расставаться с ванною…
Шайка сменщиков: продадут золотые
часы, с пробой, или настоящее кольцо с бриллиантом, а когда придет домой покупатель, поглядит —
часы медные и без нутра, и кольцо медное, со
стеклом.
Нельзя было не послушать ее в этот
час. Я ушел в кухню, снова прильнул к
стеклу окна, но за темной кучей людей уже не видно огня, — только медные шлемы сверкают среди зимних черных шапок и картузов.
— Этот листок, в золотой рамке, под
стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной, на самом видном месте, до самой смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два
часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.
— Я думаю, — продолжал хохол, — каждый из нас ходил голыми ногами по битому
стеклу, каждый в свой темный
час дышал вот так, как ты…
В таком расположении духа сидел он однажды вечером у Юлии. На дворе была метель. Снег бил в окна и клочьями прилипал к
стеклам. В комнате слышалось однообразное качанье маятника столовых
часов да изредка вздохи Юлии.
К семи
часам вечера студенты кучками неожиданно с разных сторон пришли на Страстной бульвар и устроили грандиозный кошачий концерт перед окнами квартиры редактора М.Н. Каткова с разбитием в них
стекол.
— Ах, забияка! Вот я тебя! — и стучит в
стекло пальцем на воробья, который синичку клюнул… Затем идет в кабинет и работает. Перед обедом выходит в лес гулять, и за ним три его любимые собаки: Бутылка, Стакан и огромная мохнатая Рюмка, которые были приучены так, что ни на одну птицу не бросались; а после обеда спит до девяти
часов.
Мы, сотрудники, собирались обыкновенно по четвергам, приходили
часам к трем, усаживались пить чай из никогда не чищенного огромного самовара, пили из дешевых, пузырчатых, зеленого
стекла стаканов, с оловянными ложечками.
В два
часа пополуночи арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественною силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил
стекло и изрезал себе руки.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые
стекла ярко светило солнце и играло на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная; на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей; на мраморной тумбе перед средним окном стояли дорогие бронзовые
часы; на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
Смотрю в
стекло: сидит немец,
часы делает, лет этак сорока пяти, нос горбатый, глаза выпучены, во фраке и в стоячих воротничках, этаких длинных, важный такой.
Она похожа на маленький дом, грудь у нее выпятилась, подобно крыльцу; красное лицо, прикрытое и срезанное зеленым платком, напоминает слуховое окно, в
час, когда
стекла его отражают солнце.
Это все равно как видел я однажды на железоделательном заводе молот плющильный; молот этот одним ударом разбивал и сплющивал целые кувалды чугунные, которые в силу было поднять двум человекам, и тот же самый молот, когда ему было внушаемо о правилах учтивости, разбивал кедровый орешек, положенный на
стекло карманных
часов, и притом разбивал так ласково, что
стекла нисколько не повреждал.
В девять
часов утра я был на ногах и поехал к Филатру в наемном автомобиле. Только с ним мог я говорить о делах этой ночи, и мне было необходимо, существенно важно знать, что думает он о таком повороте «трещины на
стекле».
В три
часа убранная Вава сидела в гостиной, где уж с половины третьего было несколько гостей и поднос, стоявший перед диваном, утратил уже половину икры и балыка, как вдруг вошел лакей и подал Карпу Кондратьичу письмо. Карп Кондратьич достал из кармана очки, замарал им
стекла грязным платком и, как-то, должно быть, по складам, судя по времени, прочитавши записку в две строки, возвестил голосом, явно не спокойным...
Полиция разогнала народ со двора, явилась карета с завешенными
стеклами, и в один момент тело Скобелева было увезено к Дюссо, а в 12
часов дня в комнатах, украшенных цветами и пальмами, высшие московские власти уже присутствовали на панихиде.
До двух
часов она не отходит от туалета, то присядет, то привстанет, то отойдет подальше, то чуть не к самому
стеклу зеркала лицом прильнет.
На улице еще было светло, и на ветвях лип пред окнами лежал отблеск заката, но комната уже наполнилась сумраком. Огромный маятник каждую секунду выглядывал из-за
стекла футляра
часов и, тускло блеснув, с глухим, усталым звуком прятался то вправо, то влево. Люба встала и зажгла лампу, висевшую над столом. Лицо девушки было бледно и сурово.
Он целый день ходил по городу с ящиком
стёкол, возвращался домой почти всегда в тот
час, когда запирали лавку, и весь вечер со двора доносился его неугомонный голос, смех, свист, пение.
Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжейке лягушки, где, как на ладони видные, по рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и в течение полутора
часов по очереди с Ивановым припадал к
стеклу микроскопа. При этом оба ученые перебрасывались оживленными, но непонятными простым смертным словами.
И достает он тут из кармана серебряные
часы луковицей [
Часы луковицей — карманные старинные
часы с выпуклым толстым
стеклом, напоминающие своей формой луковицу.], с написанным на циферблате розаном и с бронзовой цепочкой! Я так и сомлел от восторга, — а тетка, Пелагея Петровна, как закричит во все горло...
Иногда он говорил
час и два, всё спрашивая: слушают ли дети? Сидит на печи, свеся ноги, разбирая пальцами колечки бороды, и не торопясь куёт звено за звеном цепи слов. В большой, чистой кухне тёплая темнота, за окном посвистывает вьюга, шёлково гладит
стекло, или трещит в синем холоде мороз. Пётр, сидя у стола перед сальной свечою, шуршит бумагами, негромко щёлкает косточками счёт, Алексей помогает ему, Никита искусно плетёт корзины из прутьев.
Хозяин и гость, не будя никого семейных, сели вдвоем за ранний чай, и Бенни с веселым смехом начал рассказывать историю своего бегства от Ничипоренки; но не успел хозяин с гостем поговорить и четверти
часа, как один из них, взглянув на улицу в окно, увидал у самого
стекла перекошенное и дергающееся лицо Ничипоренки.
В ней также помещалось несколько человек гостей: приходский священник с своей попадьей, которые тихо, но с заметным удовольствием разговаривали между собою, как будто бы для этого им решительно не было дома времени; потом жена станового пристава, которой, кажется, было очень неловко в застегнутом платье; гувернантка Уситковой в терновом капоте [В терновом капоте — в капоте, сшитом из тонкой шерстяной, с примесью пуха, ткани — терно.] и с огромным ридикюлем, собственно, назначенным не для ношения платка, а для собирания на всех праздниках яблок, конфет и других сладких благодатей, съедаемых после в продолжение недели, и, наконец, молодой письмоводитель предводителя, напомаженный и завитой, который с большим вниманием глядел сквозь
стекло во внутренность стоявших близ него столовых
часов: ему ужасно хотелось открыть: отчего это маятник беспрестанно шевелится.
Этот энергический припадок, кажется, был не в духе Павла: он, видно, не был похож на тех горячих людей, которые, рассердившись, кричат, колотят
стекла, часто бьют своих лакеев и даже жен, если таковые имеются, а потом, через четверть
часа, преспокойно курят трубку.
Было шесть
часов ненастного августовского утра. По
стеклам сбегали зигзагами капли дождя. В окна виднелось хмурое серое небо и желтая чахлая зелень акаций. Казалось, что однообразно-резкие звуки трубы еще сильнее и неприятнее заставляют чувствовать холод и тоску этого утра.
Я начал говорить ему, что посягательство Капитолины на него совсем уж не так серьезно, как он его себе представляет, и что надо посмотреть и подождать. И даже, как оказалось, ждать-то было недолго. Мы беседовали, сидя на полу перед печью спинами к окнам. Время было близко к полночи, и с той поры, как Коновалов пришел, прошло
часа полтора-два. Вдруг сзади нас раздался дребезг
стекол, и на пол шумно грохнулся довольно увесистый булыжник. Мы оба в испуге вскочили и бросились к окну.
У меня в так называемом зале были: диван, обитый настоящею русской кожей; стол круглый, обтянутый полинявшим фиолетовым плисом с совершенно бесцветною шелковою бахромою; столовые
часы с медным арапом; печка с горельефной фигурой во впадине, в которой настаивалась настойка; длинное зеркало с очень хорошим
стеклом и бронзовою арфою на верхней доске высокой рамы.
Маятник
часов равномерно отбивал секунды, неустанно били в
стёкла капли дождя.
Тот посмотрел на
часы, равнодушно тикавшие маятником, потом на окно с клубившеюся за
стеклами мглою и ответил спокойно...
Настал
час воли писаря, допустили Алексея в присутствие. Перед тем как позвать его, Морковкин встал с кресел и, оборотясь спиной к дверям, стал читать предписания удельного начальства, в рамках за
стеклом по стенам развешанные. Не оглядываясь на Алексея, писарь сердито спросил...
К девяти
часам уж чай отпит, все убрано со стола, и вестовые в буфетной перетирают тарелки и
стекло, готовясь к завтраку, роскошному завтраку, который готовился сегодня по случаю приезда гостей. Моряки — народ гостеприимный и любят угостить.
Икону ли написать, поветшалую ли поновить, кацею аль другую медную вещь спаять, книгу переплесть, стенные
часы починить, а по надобности и новые собрать, самовар вылудить,
стекла вставить, резьбу по дереву вырезать и даже позолотить ее, постолярничать, башмаки, коты, черевики поправить — на все горазды были и сам Ермил, и сыновья его.
Проходит еще два
часа. Кругом всё тихо, беззвучно, мертво… Хромому начинает думаться, что про него забыли и что ему не скоро еще вырваться отсюда, как и осе, которая всё еще, то и дело, падает со
стекла. Оса уснет к ночи, — ну, а ему-то как быть?
В пять
часов утра студент нежно простился со всеми и даже поплакал. Проходя мимо отцовской комнаты, он заглянул в дверь. Евграф Иванович одетый, еще не ложившийся, стоял у окна и барабанил по
стеклам.
Председатель земской управы Егор Федорыч Шмахин стоял у окна и со злобой барабанил по
стеклу пальцами. Медленность, с которой
часы и минуты уходили в вечность, приводила его в злобное отчаяние… Два раза ложился он спать и просыпался, раза два принимался обедать, пил раз шесть чай, а день всё еще только клонился к вечеру.
В середнем окне виднелись дорогие бронзовые
часы, а
стекла других залеплены были вырезанными из цветной бумаги подобиями лошади и чего-то вроде буквы Ф., с раздвоенным нижним концом и трехуголкой с перьями наверху.
На другой день в девять
часов утра Николай Ильич подходил своей плавной походкой к роскошному небольшому домику-особняку, изящной архитектуры, с лепными художественными украшениями по фасаду, зеркальными окнами в одно
стекло и шикарным подъездом. Дом этот находился на одной из улиц, выходящих на Арбатскую площадь, и принадлежал присяжному поверенному Николаю Леопольдовичу Гиршфельду. Смело нажал Петухов пуговку электрического звонка, и по лицу его разлилсь даже довольная улыбка от этой смелости.