Неточные совпадения
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в
стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину
вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом всё закрылось
стеной.
Равномерно вздрагивая на стычках рельсов,
вагон, в котором сидела Анна, прокатился мимо платформы, каменной
стены, диска, мимо других
вагонов; колеса плавнее и маслянее, с легким звоном зазвучали по рельсам, окно осветилось ярким вечерним солнцем, и ветерок заиграл занавеской.
Поперек длинной, узкой комнаты ресторана, у
стен ее, стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя в огромном, уродливо вытянутом
вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему
вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к
стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная
стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из
вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Рабочие — их было человек 20 — и старики и совсем молодые, все с измученными загорелыми сухими лицами, тотчас же, цепляя мешками за лавки,
стены и двери, очевидно чувствуя себя вполне виноватыми, пошли дальше через
вагон, очевидно, готовые итти до конца света и сесть куда бы ни велели, хоть на гвозди.
Спуск в подземку — и под ногами, на непорочном стекле ступеней — опять белый листок: «Мефи». И на
стене внизу, на скамейке, на зеркале в
вагоне (видимо, наклеено наспех — небрежно, криво) — везде та же самая белая, жуткая сыпь.
В свою очередь взбешенный Калинович, чувствуя около себя вместо хорошенького башмачка жирные бока помещицы, начал ее жать изо всей силы к
стене; но та сама раздвинула локти и, произнеся: «Чтой-то, помилуйте, как здесь толкают!», пахнула какой-то теплотой; герой мой не в состоянии был более этого сносить: только что не плюнувши и прижав еще раз барыню к
стене, он пересел на другую скамейку, а потом, под дальнейшую качку
вагона, невольно задремал.
Квашнин почему-то медлил сходить вниз и стоял за стеклянной
стеной, возвышаясь своей массивной фигурой над теснящейся около
вагона группой, с широко расставленными ногами и брезгливой миной на лице, похожий на японского идола грубой работы.
Вдоль одной из
стен сарая тянулась каменная платформа, на которой помещалось двадцать пудлинговых печей, формой напоминавших снятые с колес
вагоны.
Сила его так велика, что он опрокидывает с рельсов груженые товарные
вагоны, валит телеграфные столбы, разрушает только что сложенные кирпичные
стены, бросает на землю людей, идущих в одиночку.
Судя по качке
вагона и по стуку колес, поезд летит быстро и неровно. Паровоз тяжело дышит, пыхтит не в такт шуму поезда, и в общем получается какое-то клокотанье. Быки беспокойно теснятся и стучат рогами о
стены.
Через какой-то пролом в толстой
стене мы въехали на освещенные людные улицы, и первое, что Я увидел в Вечном городе, был
вагон трамвая, со скрипом и стоном пролезавший в ту же
стену.
А потом снова эти ужасные
вагоны III класса — как будто уже десятки, сотни их прошел он, а впереди новые площадки, новые неподатливые двери и цепкие, злые, свирепые ноги. Вот наконец последняя площадка и перед нею темная, глухая
стена багажного
вагона, и Юрасов на минуту замирает, точно перестает существовать совсем. Что-то бежит мимо, что-то грохочет, и покачивается пол под сгибающимися, дрожащими ногами.
Вагоны дергались на месте, что-то постукивало. И постепенно от всех этих звуков и оттого, что я лег удобно и спокойно, сон стал покидать меня. А доктор заснул, и, когда я взял его руку, она была как у мертвого: вялая и тяжелая. Поезд уже двигался медленно и осторожно, слегка вздрагивая и точно нащупывая дорогу. Студент-санитар зажег в фонаре свечу, осветил
стены и черную дыру дверей и сказал сердито...
А в
вагоне становилось все холоднее. Начинала болеть голова, мороз пробирался в самую сердцевину костей. Блестяще-пушистый иней белел на
стенах. Никто уж не ругался, все свирепо молчали, сидели на деревянных нарах и кутались в полушубки.
Застоявшиеся, исхудалые лошади выходили из
вагонов, боязливо ступая на шаткие сходни. Команда копошилась на платформах, скатывая на руках фуры и двуколки. Разгружались часа три. Мы тем временем пообедали на станции, в тесном, людном и грязном буфетном зале. Невиданно-густые тучи мух шумели в воздухе, мухи сыпались в щи, попадали в рот. На них с веселым щебетаньем охотились ласточки, носившиеся вдоль
стен зала.
Нечего и говорить, что все предлагаемые тосты сопровождаются восторженным «ура», которое оглашает
стены вагона-ресторана.
Постепенно гул возрастал, и из-за
стены, закрывавшей от меня правую сторону пути, внезапно вырвалось черное и огненное чудовище и промчалось, как вихрь, с громом и лязгом, таща за собой тяжелые
вагоны.
Снова из-за
стены вырвалось черное чудовище и, сдержанное могучей властью, остановило, вздрагивая, свой стремительный бег. Находя друг на друга и треща и скрипя тормозами, проползали
вагоны и остановились с глухим стуком. Стало тихо, и только шипел воздух, выходя из тормозных труб.