Неточные совпадения
Видел Самгин, как по снегу, там и тут,
появлялись красные капли, — одна из них упала близко около него, на вершину тумбы, припудренную снегом, и это было так нехорошо, что он еще плотней прижался к
стене.
На
стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр,
появились две мрачные репродукции: одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера; другая с картины Штука «Грех» — нагое тело дородной женщины обвивал толстый змей, положив на плечо ее свою тупую и глупую голову.
Среди ленивых облаков, которые почти каждый день уныло сеяли дождь, солнце
появлялось ненадолго, неохотно и бесстрастно обнажало грязь улиц, копоть на
стенах домов.
Через минуту
появилась высокая, полная старушка с седой головой, без чепца, с бледным лицом, черными, кротко мерцавшими глазами, с ласковой улыбкой, вся в белом: совершенно старинный портрет, бежавший со
стены картинной галереи: это редакторша.
Между двух холмов лепилась куча домов, которые то скрывались, то
появлялись из-за бахромы набегавших на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции. Ночью мы бросили якорь на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными
стенами Портсмута.
Каждый вечер старик
появлялся в
стенах девичьей и подолгу беседовал с барыней.
Встанет заинтересовавшийся со скамейки, подойдет к дому — и секрет открылся: в
стене ниже тротуара широкая дверь, куда ведут ступеньки лестницы. Навстречу выбежит, ругаясь непристойно, женщина с окровавленным лицом, и вслед за ней
появляется оборванец, валит ее на тротуар и бьет смертным боем, приговаривая...
Тогда еще Большая Дмитровка была сплошь дворянской: Долгорукие, Долгоруковы, Голицыны, Урусовы, Горчаковы, Салтыковы, Шаховские, Щербатовы, Мятлевы… Только позднее дворцы стали переходить в руки купечества, и на грани настоящего и прошлого веков исчезли с фронтонов дворянские гербы,
появились на
стенах вывески новых домовладельцев: Солодовниковы, Голофтеевы, Цыплаковы, Шелапутины, Хлудовы, Обидины, Ляпины…
В
стенах Московского университета грозно прозвучал не только этот боевой лозунг пятого года, но и первые баррикады в центре столицы
появились совершенно стихийно пятнадцатого октября этого года тоже в
стенах и дворах этого старейшего высшего учебного заведения.
И вот, к великой купеческой гордости, на
стене вновь отделанного, роскошного по тому времени, дома
появилась огромная вывеска с аршинными буквами: «Большой Патрикеевский трактир».
Наконец в коридоре слышатся тяжелые шаги. «Егоров, Егоров…» В классе водворяется тишина, и мы с недоумением смотрим друг на друга… Что же теперь будет?.. Толстая фигура с журналом подмышкой
появляется на пороге и в изумлении отшатывается… Через минуту является встревоженный надзиратель, окидывает взглядом
стены и стремглав убегает… В класс вдвигается огромная фигура инспектора… А в перемену эпидемия перекидывается в младшие классы…
Мнение это выводят из того, что не успеют-де проконопатить
стен, как уже в щелях
появляются клопы и тараканы.
На третьей
стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не
появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали на полу и на столах книги.
Лучи солнца играли на полу, отражались в зеркалах; на
стенах, неизвестно откуда,
появлялись «зайчики».
В этих же
стенах стал
появляться Пров Михайлович Садовский [Садовский Пров Михайлович (1818—1872) — русский актер, приятель Писемского.]; он был в то время совсем еще молодой и обыкновенно или играл на бильярде, или как-то очень умно слушал, когда разговаривали другие.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к
стене,
появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
И прежде бывало, что от времени до времени на горизонте
появлялась звезда с «косицей», но это случалось редко, во-первых, потому, что
стена, окружавшая ту беспечальную область, на вратах которой написано: «Здесь во всякое время едят пироги с начинкой», почти не представляла трещин, а во-вторых, и потому, что для того, чтобы, в сопровождении «косицы», проникнуть в эту область, нужно было воистину иметь за душой что-либо солидное.
Пол и
стены были устланы коврами, окна завешены драпировками, на столе, за которым работал Головинский,
появились дорогие безделушки, он даже не забыл захватить с собой складной железной кровати и дорожного погребца с серебряным самоваром.
И вдруг Удав стал примечать, что
стены его храмины начинают колебаться; что в них уже
появляются бреши, в которые бесцеремонно врывается улица с ее смутою, кляузами, ябедою, клеветою…
Самовар свистит тише, но пронзительнее. Этот тонкий звук надоедливо лезет в уши, — он похож на писк комара и беспокоит, путает мысли. Но закрыть трубу самовара крышкой Илье не хочется: когда самовар перестаёт свистеть, в комнате становится слишком тихо… На новой квартире у Лунёва
появились неизведанные до этой поры им ощущения. Раньше он жил всегда рядом с людьми — его отделяли от них тонкие деревянные переборки, — а теперь отгородился каменными
стенами и не чувствовал за ними людей.
— А! Вылазка в трепещущие траншеи! Ну, когда мы
появимся — два таких молодца, как вы да я, — держу сто против одиннадцати, что не устоит даже телеграфный столб! Что?! Уже ели? И выпили? А я еще нет? Как вижу, — капитан с вами и суемудрствует. Здорово, капитан Санди! Ты, я слышал, закладывал всю ночь мины в этих
стенах?!
Так прошли первые дни праздника. Тихо было в Служней слободе, как в будень день. Никому праздник на ум не шел. Белоусовские воры начали
появляться в Служней слободе среди белого дня, подъезжали к самым монастырским
стенам и кричали...
Забегали люди. Там и здесь, в люстрах и по
стене, вспыхнули отдельные лампочки, — их мало было для света, но достаточно для того, чтобы
появились тени. Всюду
появились они: встали в углах, протянулись по потолку; трепетно цепляясь за каждое возвышение, прилегли к
стенам; и трудно было понять, где находились раньше все эти бесчисленные уродливые, молчаливые тени, безгласные души безгласных вещей.
Только в комнате за гостиной на
стене снова
появились портреты консула Наполеона и Жозефины, находившиеся с 12-го года в опале у деда и висевшие в тайном кабинете.
— Что, дочка? — отвечал Харлов и пододвинулся к самому краю
стены. На лице его, сколько я мог разобрать,
появилась странная усмешка, — светлая, веселая, — и именно потому особенно страшная, недобрая усмешка… Много лет спустя я видел такую же точно усмешку на лице одного к смерти приговоренного.
Иногда после полуночи, в самый разгар наших споров, в
стену смежного кабинета дяди раздавался стук… Фроим спохватывался, на его лице
появлялась уморительная гримаса, и, поднявшись на цыпочки, он делал рукой широкий жест меламеда, усмиряющего раскричавшихся хедерников...
Ледоход затягивался, и люди жили таким образом вторую неделю. Огонь освещал угрюмые, истомленные лица ямщиков. Лошади фыркали под каменными
стенами огромной землянки. Порой, когда костер вспыхивал ярче, вверху
появлялись то кусок нависшей скалы, то группа лиственниц…
Появлялись, стояли мгновение в вышине, как будто готовые обрушиться, и опять исчезали…
Первый мой взгляд был опять на крайнее окно. Каторжника не было видно, когда мы проходили вместе с Гавриловым. Но в первый же раз, как я пошел мимо один, он опять
появился, ткнул пальцем в угол четырехугольного пустыря и нырнул за
стену так быстро, как будто боялся последствий. На обратном пути я внимательно посмотрел в этот угол и вздрогнул.
Когда же люди вновь
появлялись под луной, они казались молчащими — как белые
стены, как черные тени, как вся прозрачно-мглистая ночь.
Там наши туристы были встречены целой семьей темнокожих хозяев: мужчинами, женщинами и детьми, и приняты самым радушным образом. Тотчас же на столе
появились бананы и апельсины. В большой комнате, пол которой был устлан циновками, было тесно, но относительно чисто;
стены были выбелены, кое-какая мебель имела приличный вид. В боковые комнаты, вероятно, спальные, ни доктор, ни Володя не заглядывали.
Но, кроме отделанных под мрамор
стен залы, кроме саженных зеркал, штофных занавес, бронзы и мелкоштучного паркета, еще одна новость
появилась в доме Смолокурова.
Андрей Иванович пролежал больной с неделю. Ему заложило грудь, в левом боку
появились боли; при кашле стала выделяться кровь. День шел за днем, а Андрей Иванович все не мог освоиться с тем, что произошло: его, Андрея Ивановича, при всей мастерской отхлестали по щекам, как мальчишку, — и кто совершил это? Его давнишний друг, товарищ! И этот друг знал, что он болен и не в силах защититься! Андрей Иванович был готов биться головою об
стену от ярости и негодования на Ляхова.
В то же самое время между портьерами
появилась Стеша, вышедшая из маленькой двери в
стене, заперла дверь на ключ и скрылась в ту же дверь.
Теперь на закате дней своих они с завистью взирают, как возвеличиваются путем печати имена их бесчисленных родственников и знакомых, некогда административных деятелей, теперь сошедших уже в могилу, — тех самых, на которых они некогда доносили; с завистью взирают, как время от времени
появляются в журналах записки, письма и мемуары этих родственников, с болью в сердце чувствуют, что им, баклушникам, никогда не достичь этой чести и что их записки и письма после их смерти не попадут ни на какую потребу, кроме оклейки
стен и на тюрюки мелочной лавочки, а потому и ищут возможности опубликовать эти записки еще при своей жизни.
Россия, уничтожив последнее татарское царство, вместе с тем приобрела весь северный берег Черного моря, откуда неприятельские корабли при первом удобном случае могли
появиться под
стенами Константинополя.
Прошло несколько минут. Шевалье подошла к висевшей на
стене сонетке и дернула ее. Через минуту из маленькой, едва заметной в
стене второй двери
появилась изящная камеристка артистки — тоже француженка — Люси.
Впрочем, мой строгий друг тюремщик поговаривает, что это надо прекратить, что для него становятся слишком тяжелыми те беспокойные три четверти часа, которые провожу я вне его надзора, И недавно на нашем дворе
появился какой-то загадочный кирпич: кажется, он хочет обнести мою тюрьму каменной
стеною.